Чайная роза

– Может, это не так уж и плохо, – ответил он, обнимая Фиону за плечи.

Его ответный поцелуй был долгим и крепким. Руки Фионы упирались ему в грудь. Их тепло проникало под рубашку. Джо осторожно дотронулся до груди Фионы, ожидая, что она оттолкнет его руку. Нет, не оттолкнула. Ладонь ощущала удары ее сердца – такого сильного и в то же время совсем беззащитного. Он держал в руке сердце Фионы. Ощущение захватило его целиком. Фиона была его родственной душой, частью его существа, такой же, как плоть и кровь, из которых состояло его тело. Она была с ним, в нем и во всем, что он делал. Главным желанием его жизни. Пределом мечтаний.

Влекомый ее телом, Джо вытащил наружу блузку Фионы, затем камисоль и скользнул рукой внутрь. Пальцы обхватили ее левую грудь – мягкую и тяжелую, как вино в бурдюке. Он нежно помял теплый бугорок. Фиона тихо застонала. Этот призывный звук вызвал у него сильную эрекцию. Джо хотел Фиону. Нуждался в близости с ней: здесь и сейчас. Ему хотелось войти в Фиону, задрав ей подол и прижав к стене. Джо было очень нелегко управлять своим желанием. Нежность ее кожи, ее запах и вкус сводили с ума. Но он удержался. Их первая близость не должна происходить впопыхах, в грязном переулке. Однако нужно было что-то делать, пока боль в мошонке не станет острой и невыносимой.

Джо взял руку Фионы и опустил вниз. Фиона погладила по его брюкам, а затем запустила руку внутрь. Джо показал, что делать. И Фиона ласкала его напрягшийся член, пока дыхание Джо не сделалось шумным и жарким. Потом он застонал, уткнувшись ей в шею. Его тело содрогнулось. Наступил сладостный миг освобождения. Боль исчезла. Джо, не открывая глаз, вновь привалился к стене. Его грудь тяжело вздымалась.

– Джо! – послышался тревожный шепот Фионы. – С тобой все хорошо?

– Ага, – усмехнулся он. – В лучшем виде, Фи.

– Ты уверен? У тебя, случаем, крови не было?

– Крови? Не иначе ты оцарапала!

– Как? Я же осторожно! – чуть не завизжала Фиона.

– Тише! Я просто пошутил, – расхохотался Джо.

Он вытерся носовым платком, который скомкал и швырнул на землю.

– Такое не понесешь домой и не попросишь ма постирать.

– Но почему? Платок денег стоит.

– Ой, Фиона, какая же ты темная в этих делах!

– Сам не ахти какой светлый! – огрызнулась она.

– Но об этом знаю побольше твоего, – сказал Джо, поцеловав ее в шею. – Я могу доставить тебе такое же удовольствие, какое ты доставила мне.

– Тебе понравилось?

– Спрашиваешь!

– А на что это было похоже?

Джо поднял ей подол и, немного повозившись с панталонами, засунул руку внутрь. Он гладил бедра Фионы, удивляясь, насколько шелковистая у нее там кожа. Затем его пальцы нащупали мягкую расщелину. Фиона оцепенела. Она смотрела на него во все глаза, не понимая, чем это кончится. Ее дыхание участилось. Джо прошептал ей, чтобы не боялась. Их окружала темнота… Потом в этой темноте зазвучал церковный колокол, отбивавший время.

– Ой нет… Вот черт! – воскликнула Фиона, отстраняясь от Джо. – Я ж совсем про время забыла! Девять часов! Ма с меня шкуру спустит. Наверное, думает, меня убили. Поторапливайся, Джо!

Джо спешно заправил рубашку, застегнул брюки. Фиона возилась с блузкой. «Ну почему у нас всегда так?» – думал он. Почему им приходится обниматься и целоваться украдкой: то в грязном переулке, то на илистом берегу реки?

Фиона волновалась, как бы ей не попало за опоздание, и вслух придумывала объяснение. Остаток пути до Монтегю-стрит они проделали бегом.

– Ну вот, Фи, тебя не успели хватиться, а ты уже дома, – сказал Джо, торопливо поцеловав ее на ступенях крыльца.

– Надеюсь. Хорошо, па не вернулся. До завтра.

Прежде чем войти в дом, Фиона обернулась. Джо по-прежнему стоял и смотрел на нее. Ждал, когда она войдет и закроет дверь.

– Двенадцать и шесть, – сказала она.

– Да, любовь моя, – улыбнулся Джо. – Двенадцать и шесть.

Глава 5

При виде внушительной груды грязного белья Кейт Финнеган застонала. Простыни, скатерти, салфетки, блузки, кружевные ночные сорочки, камисоли, нижние юбки. Чтобы все это втиснулось в корзину, понадобится не меньше сноровки, чем у грузчиков на причале. А потом еще тащиться с корзиной домой и следить, как бы не соскользнула с плеча.

– Лилли, скажи своей миссус, что за такую пропасть белья я возьму с нее вдвойне! – крикнула Кейт из чулана в доме миссис Бранстон.

В дверь просунулась рыжая голова Лилли, служанки миссис Бранстон, долговязой ирландской девицы.

– Я-то ей скажу, миссис Финнеган, а уж там как повезет. Вы ж ее знаете. За фартинг удавится. Чайку на дорожку не хотите?

– Я бы не прочь, да только не хочу тебе хлопот доставлять.

– Какие хлопоты! – весело воскликнула Лилли. – Миссус поперлась на Оксфорд-стрит. Будет шляться по магазинам до скончания века.

– Тогда, милая, ставь чайник.

Затолкав все белье в корзину, Кейт уселась возле кухонного стола. Лилли заварила чай и выставила блюдо с печеньем. За разговорами не заметили, как осушили весь чайник. Кейт рассказывала о детях, Лилли – о своем ухажере по имени Мэтт, работающем в коммерческих доках.

– Вы часто видитесь? – спросила Кейт. – А то ты целыми днями здесь. Он – на другом берегу.

– Теперь часто, миссис Финнеган. После всех этих убийств он ходит за мной как тень. Провожает утром, по пути на работу. Вечером встречает. По правде говоря, я ужасно рада. Прежде любила погулять в темноте. Теперь как отшибло.

– Понятное дело. Я вот думала, женщины таких занятий перепугаются и носу впотьмах не высунут. Ан нет. Пэдди говорит, они ему и сейчас попадаются поздним вечером.

– Они ж другого не умеют. Если перестанут ловить клиентов, с голода помрут.

– Отец Диган обещал в воскресной проповеди поговорить о корнях этих убийств. Плата за грех есть смерть и все такое. Ему виднее, какие проповеди говорить. Священник все-таки. Но мне жалко этих женщин. Я их тоже иногда вижу. Кричат, бранятся. Пьяные все и… поломанные. Не думаю, что они сами такую жизнь себе выбирали. Кого джин сгубил, кого разные тяготы.

– Вы бы слышали, как миссис Бранстон их честит! – сердито подхватила Лилли. – Убитых называет не иначе как прислужницами Сатаны. Говорит, сами заработали, за свое ремесло. Ей-то что? Живет в тепле, денежки чуть ли не из задницы выковыривает. – Лилли хлебнула чая и немного успокоилась. – Сколько этой миссус кости не полощи, другой все равно не станет. Бабка моя так говорила: «Мораль для тех, кому она по карману». А вообще-то, миссис Финнеган, меня не так убийства волнуют, как настроения у парней на причалах и складах.

– А то я не знаю!

– Они правильно требуют. Я с ними согласна. Но если дойдет до забастовки… один Бог знает, когда мы с Мэттом сможем пожениться, – с тревогой призналась Лилли. – Только на следующий год.

– Не волнуйся, дорогуша. Думаю, вы поженитесь скорее, – сказала Кейт, коснувшись руки подруги. – А если и подождать придется подольше, твой Мэтт – хороший парень. Он тебя любит и все понимает.

Кейт старалась успокоить Лилли, однако у самой на душе было неспокойно. Угроза забастовки делалась все реальнее. Пэдди не сомневался, что забастовка обязательно начнется, и весь вопрос – когда. На прошлой неделе Кейт взяла листок бумаги, карандаш и попыталась высчитать, сколько они продержатся, если Пэдди уволят. Несколько дней. В лучшем случае неделю.

За свой труд грузчика Пэдди получал около двадцати шести шиллингов в неделю, работая по шестьдесят часов, а иногда и больше. Когда приходили крупные партии товара, заработки возрастали. Но бывали и дни затишья, уменьшавшие сумму недельного жалованья. Еще три шиллинга Пэдди приносили дежурства в качестве ночного сторожа или тарирование чая. Он переворачивал ящики и сгребал чайные листья в кучи, готовя работу для сортировщиков. Итого – двадцать девять шиллингов. Два из них он оставлял себе на пиво, табак и газеты. Еще шиллинг – отчисление на союз. Остальные отдавал Кейт, в чью задачу входило растягивать их на расстояние, превышавшее длину Майл-Энд-роуд.

К деньгам мужа Кейт добавляла свои, полученные за стирку. После расходов на мыло и крахмал у нее оставалось четыре шиллинга. Родди платил ей за жилье и стол пять шиллингов в неделю. Около одиннадцати шиллингов приносил домой Чарли, около семи – Фиона. Старшие дети получали больше, но Чарли оставлял себе на пиво и шейные платки, а Фиона откладывала на магазин. Получалось пятнадцать шиллингов. Суммарные доходы семьи Финнеган равнялись двум фунтам десяти шиллингам в неделю плюс-минус шиллинг.

За жилье приходилось отдавать восемнадцать шиллингов. Дом стоил очень дорого. Многие семьи снимали только один этаж, платя от восьми до десяти шиллингов. Однако дом был теплым, сухим и без клопов. Жизнь скопом Кейт считала ложной экономией: что сбережешь на арендной плате, потом отдашь на врачей и вычеты за пропущенные дни. Уголь стоил им шиллинг в неделю. К зиме придется отдавать два. Масло для ламп – еще шесть пенсов.