Наследие Хоторнов

Глава 60

Когда Орен забрал нас с Эли после занятий, на переднем пассажирском месте уже сидела Алиса, а на заднем – Лэндон, которая что-то энергично печатала на телефоне.

– Все в порядке, – заявила Алиса, но почему-то ее тон нисколько меня не утешил. – У нас все под контролем, но…

– Но что? – я покосилась на Лэндон. – Зачем она здесь?

Повисла тишина. Наконец Алиса подобрала нужные слова.

– Скай и ваш отец предлагают дать интервью за огромную сумму, – Алиса рассерженно выдохнула. – И, если мы хотим, чтобы оно не увидело свет, Лэндон придется сделать так, чтобы человек, который это интервью возьмет, понял, что для него куда выгоднее снять его с трансляции.

Последние дни выдались такими насыщенными, что я и думать забыла о Рики Грэмбсе. И теперь попыталась прочесть то, что Алиса запрятала между строк.

– Я правильно понимаю, что вы собираетесь подкупить тех, кто заплатит за это интервью?

Лэндон наконец оторвала взгляд от телефона.

– И да, и нет, – сказала она и посмотрела на Алису. – Моника думает, что у нее получится сделать так, чтобы Сеть прикупила это интервью, но им нужны гарантии касательно Эйвери и по меньшей мере одного Хоторна.

– Они заплатят Скай за эксклюзив? И заставят ее с Грэмбсом подписать соглашение о неразглашении, чтобы они не могли перепродать свой рассказ другим СМИ? – уточнила Алиса.

– Они за все заплатят. Они похоронят эту историю, – пообещала Лэндон и прихватила пальцами переносицу, точно к ней подступала мигрень. – Но они хотят пообщаться с Эйвери, причем самое позднее – завтра вечером.

– Боже мой, – Алиса покачала головой. – А она справится?

– Эй, я, вообще-то, здесь, – напомнила я.

– Выбора нет, – ответила Лэндон, пропустив мои слова мимо ушей. – Нам придется грызть глотки.

– Кому? – спросила я. Но мой вопрос снова остался без ответа.

– Интервью с Эйвери будет неэксклюзивным, – сказала Алиса. – Если они согласны – по рукам.

– Они потребуют запрета на другие интервью по меньшей мере на месяц, – машинально ответила Лэндон.

– Три недели, – возразила Алиса. – Применительно к одной только Эйвери, а не к ее заместителям.

С каких это пор у меня появились «заместители»? Я тут не в президентской гонке участвую.

– Какого из Хоторнов мы им предложим? – деловито спросила Лэндон.

Мне с трудом удавалось следить за разговором, но, кажется, происходило вот что: планировалось мое первое интервью, которое я должна дать тому, кто купит интервью со Скай, при условии, что этот кто-то не пустит в эфир ничего из рассказанного Скай и Рики, но при этом заставит их подписать документы, из-за которых они уже не смогут больше общаться с прессой.

– А почему нас так волнуетих разговор с журналистами? – спросила я.

– Это важно, – с чувством сказала Алиса и посмотрела на Лэндон. – Сообщите Монике, что мы гарантируем интервью в среду с участием Эйвери и… Грэйсона.

Глава 61

– Грэйсон, придвиньтесь поближе к Эйвери. Склоните к ней голову.

Лэндон усадила нас в чайной комнате, чтобы провести репетицию интервью. Это была ужеседьмая попытка. Понятия не имею, как Алиса сумела уговорить на все это Грэйсона, но он все же пришел и теперь напряженно сидел в кресле по соседству.

По требованию Лэндон, он едва заметно развернул ноги ко мне. Я инстинктивно повторила это движение, но потом на меня накатили смятение и сомнение – ведьменя-то двигаться никто не просил.

Мое тело тянуло к нему вопреки моей воле.

– Хорошо, – Лэндон обвела нас взглядом, кивнула и посмотрела на Грэйсона. – Не забудьте про главную мысль, которую вы должны донести.

– У моей семьи сейчас непростой период, – проговорил Грэйсон со всей серьезностью главного претендента на наследство, каким он когда-то был. – Но у всего в этой жизни есть свои причины.

– Хорошо, – повторила Лэндон. – Эйвери?

Я должна была ответить на слова Грэйсона. Чтобы все поверили, что я в хороших отношениях с Хоторнами, нам с ним надо было как можно больше общаться на виду у журналистов.

– У всего в этой жизни есть свои причины, – повторила я, но не слишком-то уверенно. – Я никогда особо в это не верила, – призналась я следом. Лэндон выслушала меня спокойно, но я представила, как она мысленно стонет от негодования. – Вернее, нет, конечно, у событий есть причины, но чаще всего они никак не связаны ни с судьбой, ни с предначертанным ходом вещей. Все дело обычно либо в том, что мир – гнилое местечко, либо в том, что кто-то рядом с тобой крупно лажает.

На щеке у Грэйсона дернулась мышца. Я удивленно посмотрела на него и лишь спустя секунду поняла, что он изо всех сил пытается сдержать смех.

– Таких выражений, как «крупно лажает», пожалуй, избежим, ладно? – отчеканила Лэндон с британским акцентом. – Эйвери, нам нужно, чтобы вы лучились благодарностью и благоговением. То, что вас переполняют эмоции, – вовсе не плохо, но это должны быть правильные эмоции.

Благодарность. Благоговение.От меня ждали, что я буду вести себя как наивная простушка, а Грэйсону надо просто сидеть рядом с этими своими скулами и в безупречном костюме и быть Хоторном.

– Эйвери права, – сказал Грэйсон, так и оставшись «в режиме интервью». Он излучал уверенность, его тон был пропитан силой, он весь был точно бессмертное божество, спустившееся на землю, чтобы разъяснить людям, во что надо верить, что стоит думать и делать. – Мы все принимаем решения, и они влияют на других. Они разносятся по миру, точно круги по спокойной воде, и чем больше у тебя власти, тем сильнее поднимутся волны. Эйвери выбрала не судьба, – безапелляционно заявил он. – А мой дедушка. Возможно, мы никогда не узнаем причин, которые его к этому подтолкнули, но я не сомневаюсь, что они были. Он ничего не делал просто так.

Мне хотелось возразить, что мы близки к разгадке причин – во всяком случае у нас есть теория. Но при Лэндон нельзя было об этом упоминать. Нельзя было признаваться в таком в эфире национального телевидения.

«Если не можете сказать всей правды, скажите полуправду», – пронеслось в голове наставление Лэндон.

– Вот бы узнать, чем он руководствовался, – произнесла я, а про себя добавила «узнать наверняка». – Мне порой кажется, что Хоторны знают все на свете. И ни в чем не сомневаются, – добавила я и посмотрела на Грэйсона.

Он выдержал мой взгляд.

– Не все.

Что-то в его взгляде навело меня на мысль, что я, возможно, единственный человек на планете, чье присутствие заставляет Грэйсона Хоторна сомневаться в себе и своих решениях.

Например, в решении сделать от меня шаг в сторону. Бытьдрузьями.

Лэндон хлопнула в ладоши.

– Какая непринужденная реплика, Эйвери! Очень к месту! А вы, Грэйсон, ну просто само совершенство, – заявила она, будто бы он нуждался в подтверждении этого факта. – Твердо запомните оба: если начнут расспрашивать о покушениях на жизнь Эйвери, отвечаем коротко. Грэйсон, не бойтесь выступать ее защитником. Эйвери, пользуйтесь техникой нет-вопросов.

Если меня спросят, знаю ли я о мамином прошлом, скажу:нет.

Если попытаются вызнать, что я такого сделала, чтобы попасть в завещание Тобиаса Хоторна, отвечу:ничего.

– Грэйсон, при любой возможности говорите о своем дедушке. И о братьях! Аудитория жадно это проглотит, а нам только это и нужно. Пусть остается с мыслью, что ваш дед прекрасно понимал, что делает, когда выбирал Эйвери. Это всех успокоит. А вы, Эйвери…

– Излучать благодарность, – закончила я за нее. – Быть эмоциональной. Открытой. Еще вчера я не знала, чем заплатить за электричество, а сегодня я уже Золушка. Что делать с деньгами, еще не решила – мне ведь всего семнадцать. Но хотелось бы помогать людям.

– А еще… – подсказала Лэндон.

– А еще я бы хотела объехать весь мир, – добавила я. Мы условились, что это будет моя основная идея, благодаря которой я в глазах публики буду казаться и мечтательной, и наивной, и чувственной. К тому же это была чистая правда.

– Отлично, – похвалила Лэндон. – Тогда еще разок, с самого начала.

Глава 62

Когда Лэндон наконец нас отпустила, солнце уже клонилось к закату.

– Выглядишь так, будто не прочь кого-нибудь поколотить, – заметил Грэйсон. Он собирался по своим делам, а я – по своим, решив, что начну с поисков Макс.

– Неправда, – сказала я совершенно не убедительным тоном.

Грэйсон склонил голову набок и заглянул мне в глаза.

– А мечами помахаться случайно не хочешь?

Грэйсон провел меня садом, украшенным фигурными кустами, в ту часть поместья, где я никогда не бывала.

– Это что… – начала было я.

– Лабиринт под открытым небом, – сказал Грэйсон, улыбнувшись в своей излюбленной манере: губы плотно сжаты, уголки едва заметно приподняты. – Странно, что Джейми тебя сюда не приводил.

Стоило ему упомянуть Джеймсона, меня охватило чувство, будто я и вовсе не должна тут быть – а уж тем более с Грэйсоном. Но мы ведь с ним просто друзья, а что касается Джеймсона… каким словом ни назови наши с ним отношения, никаких обещаний мы друг другу не давали.

И в этом вся суть.

Я внимательнее рассмотрела лабиринт, сооруженный из высоких – выше меня самой – плотных кустов.Человек легко может тут заблудиться.Я замерла у входа, рядом с Грэйсоном.

– Следуй за мной, – велел он.

Я повиновалась. И чем дальше мы заходили, тем сильнее я пыталась сосредоточиться на маршруте, а не на его движениях и теле, к которому могла прикоснуться.

Поворот вправо. Затем влево. Снова влево. Вперед. Вправо. Влево.

Наконец мы добрались до центра – вышли на просторную квадратную площадку, обвешанную по периметру мерцающими фонариками. Грэйсон опустился на колени и раздвинул траву кончиками пальцев, отыскав в ней что-то металлическое. В сумерках трудно было разглядеть что, но секунду спустя раздался скрежет, и земля сдвинулась.

Сперва я подумала, что он, возможно, открыл тайный ход в туннели, но стоило подойти ближе – и я увидела обшитый сталью тайник прямо в земле. Длина его составляла футов шесть, ширина – три, а глубина была совсем небольшой. Грэйсон сунул в него руку и вытащил два длинных предмета, завернутых в ткань. Кивнул мне на второй, и я опустилась на колени, развернула ткань, и перед моими глазами сверкнул металл.

Меч!

Фута три длиной, тяжелый, с рукоятью в форме буквы «Т». Я скользнула по ней пальцами и подняла взгляд на Грэйсона, который как раз разворачивал второе оружие.

– Такие мечи зовутся полутораручными, – пояснил он, отчеканив последнее слово. – Они итальянские. Пятнадцатый век. Им, пожалуй, самое место в каком-нибудь музее, но… – Грэйсон едва заметно пожал плечами.

Вот что значит быть Хоторном.Им, пожалуй, самое место в каком-нибудь музее, но мы с братьями любим посшибать ими что-нибудь.

Я хотела было поднять оружие, но Грэйсон меня остановил.

– Обеими руками, – предупредил он. – Полутораручные мечи надо брать обеими руками.

Я обхватила пальцами рукоять и распрямилась.

Грэйсон бережно опустил свой меч на ткань, в которую он был завернут, и подошел ко мне со спины.

– Не так, – тихо произнес он. – Смотри, как надо. – Он сдвинул мою правую руку повыше, чтобы она оказалась прямо под крестом, выбитым на рукояти. – Это называется «поперечина», – пояснил он, кивнув на то место, у которого оказалась моя рука, а потом указал на самый кончик рукояти. – А это навершие эфеса. Ни в коем случае его не трогай. У него свои задачи. – Мою левую руку он поставил чуть ниже правой. – Меч надо крепко держать нижними пальцами обеих рук. Верхние пусть прилегают свободнее. Оружие должно двигаться вместе с тобой. Не мешай ему идти по своей траектории. Пусть оно выполнит работу за тебя.

Грэйсон отошел от меня, поднял свой меч и неспешно продемонстрировал, как его держать.

– Может, мне сперва не помешал бы… какой-нибудь тренировочный меч? – спросила я.

Грэйсон взглянул мне в глаза.

– Возможно.

Это была отвратительная затея. Я понимала это. Мы оба понимали. Вот только последние несколько часов я готовилась к интервью, давать которое совершенно не хотела, и все же должна была – из-за Рики, оказавшегосяне моим отцом – и Скай, которая, возможно, и наняла того сталкера, что следил за мной в «Истинном Севере».

Но порой для девчонки нет ничего лучше, чем отвратительные затеи.

– Следи за осанкой. Пусть меч ведет тебя, а не наоборот.

Я торопливо исправилась, и Грэйсон едва заметно кивнул.

– Мне жаль, что все так вышло, – сказала я.

– Ну еще бы. Ты снова расслабилась. И минуты не прошло.

Спохватившись, я расправила плечи и покрепче сжала меч.

– Я об интервью, – уточнила я, закатив глаза.

Грэйсон медленно скрестил меч с моим – до того отточенным движением, что мне даже стало казаться, что он легко и волосок пополам рассечет, если захочет.

– Ничего страшного, – заверил меня он. – Я ведь Хоторн. А мы уже к семи годам осваиваем искусство давать интервью, – он отступил на шаг. – Твоя очередь. Включи контроль.

Пока наши клинки снова не скрестились – чуть более жестко, чем мне бы хотелось, – я молчала.

– Мне все равно жаль, что я затянула тебя натакое интервью.

Грэйсон опустил меч и закатал рукава.

– Что-то не припомню такого сочувствия, когда меня наследства лишили.

– Ну и зря. Мне и тогда было жаль – просто кто-то слишком увлеченно разыгрывал подонка.

– Таких выражений, как «подонок», пожалуй, избежим, ладно? – строго спросил он, очень точно изобразив и интонацию, и строгий взгляд Лэндон.

Не сдержав улыбки, я снова замахнулась на него, только на этот раз позволила мечу собой управлять. Я чувствовала все до единой мышцы в своем теле – и Грэйсона тоже чувствовала, до последнего дюйма. Мой меч замер за микросекунду до соприкосновения с его клинком. Грэйсон шагнул вперед. Раз. Второй.

Полутораручные мечи не используют на таком близком расстоянии. Но он все равно приближался, пока мне не пришлось повернуть меч вертикально, а потом уже нас разделяло всего несколько дюймов и два клинка. Я видела, как он дышит, слышала,чувствовала.

Мышцы в плечах и запястьях заныли – но сердце еще сильнее.

– Что мы творим? – прошептала я.

Грэйсон закрыл глаза. По его телу пробежала дрожь. Он отступил и опустил оружие.

– Ничего.

Глава 63

Когда я в ту ночь лежала без сна, я твердила себе, что уснуть не могу, потому что нет новостей от Либби и Нэша. Они не читали моих сообщений и не отвечали на них. Вот почему я ворочаюсь в постели, а завтра встану с темными кругами под глазами.А вовсе не из-за Грэйсона.

К вечеру следующего дня новостей так и не поступило. Мы с Грэйсоном Хоторном сидели бок о бок в ярком свете софитов, рядом с Моникой Уинфилд, улыбающейся в камеру.

Нет, я совсем не готова.

– Эйвери, начнем с вас. Расскажите, что произошло в день оглашения завещания Тобиаса Хоторна.

Вопрос несложный. Итак,благодарность. Благоговение. Открытость.Я справлюсь, – сказала я себе – и справилась. Грэйсон тоже ответил на «разогревочный» вопрос без особых сложностей.

Он даже заглянул мне в глаза, когда впервые произнес мое имя.

Потом каждому из нас задали еще по парочке вопросов, и Моника ступила на более рискованную территорию.

– Эйвери, давайте поговорим о вашей матери.

Будьте лаконичны и искренни,– прозвучал в голове голос Лэндон.

– Она была замечательным человеком, – с чувством сказала я. – Я все готова отдать, чтобы она снова оказалась рядом.

Ответ и впрямь получился кратким и искренним – но вместе с тем дал интервьюеру повод покрепче в меня вцепиться.

– Вы наверняка слышали, какие… ходят сплетни.

О том, что мама жила под чужим именем. Что она была мошенницей. Нельзя, нельзя терять самообладание.Переведи вопрос в выгодную плоскость.Вот что надо было сделать: завести разговор о матери, а закончить тем, какая я вся из себя благодарная, полная благоговения и нормальнаядо чертиков.

Грэйсон, сидевший рядом, подался вперед.

– Когда мир следит за каждым твоим шагом, когда всякому известно твое имя, когда ты знаменит лишь потому, что существуешь на этом свете, – довольно быстро перестаешь следить за сплетнями. Последнее, что я слышал – это что я втайне встречаюсь с какой-то принцессой, а у моего брата Джеймсона есть очень компрометирующие татуировки.

Моника с интересом воззрилась на него.

– Это правда?

Грэйсон откинулся на спинку стула.

– Хоторны никогда не выдают своих тайн.

Он был великолепен, чего никак не скажешь обо мне, – и сумел в два счета увести журналистку с неудобной темы.

– Ваша семья не любит давать комментарии об этой ситуации, – сказала Моника Грэйсону. – Последнее, что просочилось в прессу, – это слова вашей тети Зары о том, что из этого непростого положения еще можно найти легальный выход.

Помнится, когда Зара последний раз выступала на публике, она обвиняла меня в насилии над престарелыми.

– О моем деде можно сказать многое, – уклончиво ответил Грэйсон, – но уж чего-чего, а лазеек Тобиас Хоторн никогда не оставлял.

Его тон ясно давал понять: тема закрыта.И как ему это удается?

Моника мгновенно переключилась на меня.

– Эйвери! Мы немного поговорили о вашей матери, а теперь давайте затронем тему отца.

Это был один из моих «нет-вопросов». Я пожала плечами.

– Тут особо не о чем разговаривать.

– Вы ведь у нас несовершеннолетняя? И ваш законный опекун – это ваша сестра Либби, верно?

Было понятно, к чему она клонит. То, что сеть отказалась транслировать интервью с Рики и Скай, вовсе не означало, что Моника не общалась с ними. Она явно собирается расспросить меня об опеке.

Но я этого не допущу.

– Либби взяла меня к себе после маминой смерти. Никто ее к этому не обязывал. Ей тогда было двадцать три. До этого мы мало общались, потому что наш отец постоянно где-то пропадал. Мы с ней были почти чужими людьми, и все же она меня приняла. Это самый великодушный и добрый человек из всех, кого я знаю.

Это была одна из главных жизненных истин, усвоенных мной, и мне не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы придать ей убедительности.

– Пожалуй, нас с Эйвери роднит одна вещь, – заметил Грэйсон, а потом примолк, заставив Монику задать наводящий вопрос.

– Какая же?

– Если кто тронет нашего брата – или сестру, – пусть на себя пеняет, – произнес он с дерзкой усмешкой. Глаза опасно засверкали.

Передо мной снова был Грэйсон, с которым я познакомилась несколько недель назад: расточающий власть, осознающий, что легко победит в любой битве. Ему не было нужды никому угрожать – это было лишнее.

– А вам не хотелось защитить ваших братьев, когда вы поняли, что дедушка никого из них не включил в завещание? – спросила Моника. Мне показалось, что она очень хочет услышать от Грэйсона, что он меня презирает. Хочет вывернуть наизнанку ту самую мысль, которую он сегодня так старательно доносит до публики.

– Можно и так сказать, – Грэйсон выдержал ее взгляд, а потом посмотрел на меня. – Сейчас мы все защищаем Эйвери. Мы с братьями и не ждем от общественности понимания, но правда такова, что мы вовсе не «нормальные люди». Дедушка никогда не культивировал в нас «нормальность», и сейчас происходит то, чего он хотел. Это – его наследие, – Грэйсон впился в меня взглядом. – Она – его наследие.

Каждое его слово звучало веско и убедительно – настолько, что я почти поверила, что он и сам считает меня особенной.

– И у вас нет никаких претензий в связи со сложившейся ситуацией? – настойчиво поинтересовалась Моника.

Грэйсон хищно ухмыльнулся.

– Нет.

– И вы не хотите пересмотра завещания?

– Я же вам уже сказал: это невозможно.

Он бесподобно справлялся с «нет-вопросами», а каждое его слово было пропитано просто свинцовой уверенностью. Виртуозно.

– А если бы было возможно? – не отставала Моника.

– Такова воля моего деда, – ответил Грэйсон, снова вернувшись к главному своему посылу. – Нам с братьями повезло – повезло сильнее, чем большинству наших зрителей. Нам были предоставлены все возможности, и дедушка передал нам лучшие свои качества. Мы уж как-нибудь справимся. – Он снова посмотрел на меня, только на этот раз куда театральнее. – Вот увидишь, однажды мы так разбогатеем, чтотвое наследство нашему и в подметки не будет годиться!

Я усмехнулась.Получай, Моника.

– Эйвери, а что вы испытали, когда услышали из уст Грэйсона фразу «твое наследство»?

– Все будто в сказке, – я покачала головой. – До оглашения завещания, когда мне только сообщили, что я получу наследство, а какое – пока неизвестно, – я думала, что Тобиас Хоторн оставил мне пару тысяч долларов. Но, знаете, даже они изменили бы мою жизнь.

– А сейчас ощущения какие?

– По-прежнему будто в сказке, – повторила я, старательно демонстрируя благоговение, благодарность и смятение.

– А у вас бывают мысли о том, что вы можете всего этого лишиться?

Грэйсон едва заметно сменил положение, чуть нагнувшись ко мне. Но мне защита была ни к чему. Я чувствовала себя вполне уверенно.

– Бывают.

– А что, если я сообщу вам – вам обоим, – что возможно появление нового наследника?

Я замерла, стараясь сохранять непроницаемое выражение. Я не смела даже взглянуть на Грэйсона, но мне было интересно – успел ли он почувствовать подвох за секунду до этой реплики? Уж не поэтому ли он ко мне придвинулся? Теперь уже и я начинала понимать, к чему нас подводит интервьюер. Она дважды спросила Грэйсона о пересмотре завещания. А теперь интересуется у меня, что я буду чувствовать, если останусь ни с чем.

– Эйвери, а вам известно, что в юриспруденции бывают случаи, когда потенциальные наследники не упоминаются в завещании?

Я не успевала за стремительным потоком собственных мыслей.Тоби. Она никак не может знать о Тоби. Скай не знает. Рики не знает.

– Я…

– Обычно такое случается, когда наследник рождается уже после смерти завещателя, но в широком смысле, по мнению наших экспертов, вполне возможна ситуация, когда такой статус можно присвоить человеку, который «не считался живым» в момент смерти лица, написавшего завещание.

Оназнает. Я посмотрела на Грэйсона, не сумев с собой совладать. Не сводя глаз с Моники, он произнес:

– Уверен, ваши эксперты не забыли вам рассказать, что по техасским законам такой наследник получает долю, равную той, что была выделена другим детям почившего завещателя, – взгляд Грэйсона был пронзительным. Он поджал губы и натянуто улыбнулся. – А поскольку мой дедушка не так уж и много оставил своим детям, то, даже если он и зачал ребенка незадолго до смерти, этот новый наследник едва ли изменит расстановку сил.

В тот миг Грэйсон совсем не походил на девятнадцатилетнего парня. Он не просто развенчал юридический прецедент, описанный Моникой, а нарочно проигнорировал тот факт, что та явно говорила вовсе не о нерожденном малыше.

– Кажется, ваша семья вовсю ищет лазейки, верно? – спросила Моника, хотя интонация ее была вовсе не вопросительная. – Может, им стоит переговорить с нашими экспертами? Ведь, если опираться на конкретный прецедент, не вполне ясно, какая доля полагается ребенку, который считался мертвым: та же, что была выделена его братьям и сестрам – или предусмотренная предыдущей версией завещания.

Грэйсон смерил ее взглядом.

– Боюсь, я не вполне понимаю, о чем вы.

Он прекрасно все понимал. Иначе и быть не могло. Но скрывал это куда лучше, чем я, а я только и могла, что тихо сидеть на своем стуле, пока в голове проносится одно и то же имя, снова и снова.

Тоби.

– У вас же был дядя, – напомнила Моника, не сводя глаз с Грэйсона.

– Он умер, – сухо ответил тот. – Еще до моего рождения.

– При трагических и невыясненных обстоятельствах, – уточнила Моника и резко повернулась ко мне: – Эйвери! – Она нажала на кнопку пульта, которого я до этого не замечала у нее в руках. На большом экране позади нас появилось три фотографии.

Те самые, которые я показывала миссис Лафлин накануне.