Диавола
– Не терпится посмотреть, что же ты отколешь! – Кристофер поднял тост. – Часть турпакета. Вилла, бассейн, развлечения – так ты мне это преподнес, милый, и не отпирайся.
– Сделаю все возможное, чтобы ты не зря потратился на перелет, – пообещала Анна тоже чуть заплетающимся языком. Подняв свой – опустевший – бокал, она чокнулась с Кристофером. Стекло клацнуло о стекло, и от этого звука у нее заныли зубы. – Не хотелось бы разочаровывать публику.
– Анна… – вмешался Бенни.
Она взглянула на брата. Продолжение будет? Нет, очевидно, это все, что Бенни хотел сказать. Он посмотрел поверх ее головы на приближающуюся официантку и с энтузиазмом переключился на следующую подачу вина. Анна не удивилась. Извиняться прямым текстом – признавать эпизодические нарушения святости – не в характере Бенни.
Тему потенциальной катастрофы на время замяли, и финальная часть дегустации прошла в унылом алкогольном тумане. Если верить Кристоферу, оба сорта красного обладали сложным вкусом, хотя и не таким многогранным, как калифорнийский зинфандель. Жара постепенно усиливалась, ветерок прилег вздремнуть – как там по-итальянски будет «сиеста», un riposo? – а Кристофер взялся развлекать компанию историями о том, как подростком проводил летние каникулы в Монтоке. К тому времени, когда все трое, нагруженные бутылками, уселись в машину, его рассказы благополучно выветрились из памяти Анны.
Кристофер, казалось, даже не захмелел – в конце концов, дегустационные порции были небольшими, – а вот Анне с ее скромным весом, да еще не евшей с утра, вино непривычно ударило в голову. На обратном пути Италия, точно сменяющиеся узоры калейдоскопа, мелькала у нее перед глазами, вызывая тошноту.
Подъехав к вилле, Анна непроизвольно вскинула глаза на башню – шевельнутся ли снова шторы в окне? Нет. Шторы исчезли. Как и само окно. Остался лишь прямоугольный контур. С этой стороны окно тоже было заложено кирпичом. Но ведь Анна его видела! Точно видела. Она пошатнулась – оттого, что слишком долго смотрела вверх, закружилась голова. Несколько раз моргнула, чтобы восстановить четкость зрения. Поняла, что пора подкрепиться.
Все десять бутылок, купленных на винодельне, Кристофер унес к себе в комнату, видимо, желая припрятать их в своем драконьем логове.
– Когда будем выезжать в Лукку? – спросил Бенни, уперев руки в кухонный стол, за которым Анна готовила себе сэндвич.
Только закончив нарезать помидор, она сообразила, что брат обращается к ней. Она опустила нож.
– Хочешь с ними встретиться?
– Ну да. – Бенни недовольно прищурился. – И город посмотреть.
– Езжайте вдвоем. – Анна доделала сэндвич, откусила кусок и с набитым ртом добавила: – Я сегодня побуду дома. Займусь подготовкой катастрофы.
– В самом деле, Анна! – Бенни устало потер висок. – Уже сейчас начинаешь?
– Что я начинаю?
Она выбрала в вазе нектарин – такой, как нужно, идеально спелый. Вонзила зубы в мякоть и почувствовала, как по подбородку побежали струйки сока.
– Это семейная поездка, – сказал Бенни. – И я знаю…
– Двенадцать лет прошло! – Анна с резким стуком опустила тарелку на стол. – Слышать больше не могу об этом!
Бенни вздрогнул, как от пощечины.
Из спальни вышел Кристофер, переодевшийся в свежую тенниску.
– Ну что, едем? – осведомился он.
– Развлекайтесь, голубки. Встретимся перед ужином или около того. – Анна запихала в рот остатки сэндвича и, прихватив альбом по архитектуре, двинулась через пристройку. – Вечером у нас по плану ristorante[9] в Монтеперсо, так? – уточнила она у Бенни.
Но он уже ушел.
Задний двор раскалился на жаре. Кипя от злости, Анна села. Они никогда не простят ей того случая на Хилтон-Хед-Айленде. А, собственно, что такого ужасного она натворила? Пошла выпить с сестрой. Пофлиртовала с девушкой за барной стойкой. Проводила сестру до дома, вернулась в бар, дождалась, пока барменша закончит работу, и вместе с новой подружкой отправилась в ее квартирку у моря. Провела там ночь. И что?
Ну хорошо, Анна признавала, что не до конца все продумала. Следовало иметь в виду, что, как бы подробно она ни изложила сестре свой план на остаток вечера и ночь, с утра та будет маяться похмельем и ни черта не вспомнит. Следовало иметь в виду, что Николь – страшная ретроградка, а мать, как губка, впитывает и распространяет панику. Что это вполне в их духе – объявить Анну в розыск и поставить на уши весь гребаный курорт. И что никогда не стоит надеяться на Бенни.
А когда ближе к вечеру она возвратилась домой и обнаружила у бассейна не только всю семейку Пэйсов, бьющихся в коллективной истерике, но и спасателей вместе с добровольной поисковой командой, ей, пожалуй, не следовало радостно сообщать: «Все в порядке! Я была с девчонкой из гавайского бара!»
Вскоре отец продал ту квартиру.
Слушайте, ей тогда было двадцать два. Разве этим все не объясняется? Нет, даже сейчас родственнички поглядывают на нее с опаской, как будто в тридцать четыре Анна по-прежнему только и ищет обходные пути, чтобы опозорить семью.
Кто дал им право так с ней обращаться? Осуждать ее. Анна с такой силой вцепилась в каменную балюстраду, что едва не сорвала ногти. Бесконечные мелкие нападки и унижения, которым она подвергалась всю жизнь, гудели в груди, точно растревоженный улей. Она испытывала непреодолимое желание что-нибудь расколотить, испортить. Испортить жизнь им, им всем, свершить заслуженную месть, нанести…
Со стороны переднего двора донесся хруст колес по гравию – арендованный автомобиль Бенни выехал с виллы. Звук заставил Анну отшатнуться от балюстрады. Она опустила взгляд на покрасневшие кончики пальцев и изумленно хохотнула. Ярость, охватившая ее минутой раньше, улетучилась, словно воздух из сдувшегося шарика.
Что это было? Это точно не она, не Анна. Или, во всяком случае, не та ее часть, которую она привыкла отождествлять с собой. Она вздрогнула, от озноба застучали зубы. Потом прошло и это.
Анна села на солнышке. Закрыла глаза, уняла колотящееся сердце и прислушалась к многоголосию звуков, сливающихся в песнь отрешения. Стрекот сверчков, лягушачье кваканье, шум ветра, редкие крики птиц, ее собственное дыхание и стук сердца. Ладно, пускай на вилле есть свои странности. Необъяснимые периоды холода, чудны́е звуки, движение там, где двигаться нечему, но, когда глядишь на этот великолепный пейзаж, эту первозданную чистоту, разве важны такие мелочи? Анну окружает покой. Отдых и нега. Здесь и сейчас, пока все остальные глазеют на достопримечательности.
По ее мнению, понятия «отдых» и «семья» прямо противоположны. Отдых требует безучастности. Чтобы отдыхать, необходимо отринуть повседневную суету. И потому Анна наслаждалась одиночеством, пока могла. Закинув ногу на ногу, она сквозь темные очки любовалась прекрасным видом и старательно гнала от себя коварную мысль о том, что если кроме тебя в доме есть кто-то еще, то одиночеством это уже не назовешь.
Пентименто
Анна вздремнула, поплавала, немного почитала, беря на заметку интересные места, которые хотела бы посетить в среду, во время поездки во Флоренцию, хотя, конечно, командовать парадом ей никто не даст. Она потянулась, ощутила мягкое прикосновение солнца к бледным бедрам, подумала, что надо бы нанести лосьон от загара, но поленилась. С холмов порой доносилось урчание сельскохозяйственной техники; издали, с дороги, – рокот случайного грузовика. Один раз Анна отчетливо расслышала за спиной произнесенное шепотом «Сальве!». Предположила, что на виллу неожиданно заглянул кто-то из местных, но – нет, видимо, это просто отголоски эха, гулявшего по долине. А в затылок вдруг дохнуло теплым ветерком. Да, лучше думать, что это ветерок.
Анна приложила ко лбу ладонь и, обернувшись, устремила взгляд поверх зарослей, однако никаких соседских домов, не говоря уже о людях, не обнаружила. За задним двором открывался крутой склон, растеррасированный, как на виноградниках, но совершенно голый. Даже сорняки почти не росли, лишь кое-где торчали чахлые кустики. Анна с трудом заставила себя оторваться от этого зрелища.
Когда выносить жару и назойливых насекомых даже в тени у бассейна стало невозможно, она двинулась назад на виллу. Взять другую книгу и немного охладиться. Перекусить. Выпить сока. Или чего-то покрепче. Она же в отпуске. Будет отдыхать и расслабляться на полную катушку, черт возьми.
Она ощутила это, едва открыла заднюю дверь. Нечто. Невыразимое. Бесформенное. Парализующее. Такое сильное, что она застыла, как будто приросла к месту.
Пару лет назад в стене ее квартиры сдохла крыса. Сейчас Анна испытывала ровно то же чувство, как тогда, обоняя запах разложения. Она осторожно принюхалась, но вони не было, пахло деревом и пылью, а еще слабо веяло солнцезащитным спреем, которым брызгались девочки.
И все же ноги не несли Анну в дом. Инстинкт велел ей даже не дышать. Она шагнула назад, лихорадочно пытаясь отыскать рациональное объяснение своим ощущениям, и тут сверху раздался звук. Негромкий, но долгий. Повторяющийся.
– Все хорошо, – вслух произнесла Анна, вспоминая мем. Вообразить себя собакой с чашкой кофе посреди горящего дома было до того нелепо, что у нее появились силы сделать первый шаг, затем второй, и вот уже она поднимается по ступенькам из пристройки в старую часть виллы, любопытство пересиливает страх.
Звук не исчез, а, наоборот, стал громче. Странный, царапающий.
Что-то скреблось в стене.
Что-то явно покрупнее крысы.
Анна пригнулась, заковыляла на полусогнутых, пытаясь определить источник шума, и наконец добралась до гобелена. До двери в башню.
Вот оно снова: шкряб, шкряб.
Из-за двери.
А ведь сегодня ей не попалось на глаза ни одной кошки, вдруг поняла Анна. В горле пересохло. Она сглотнула. Может, какая-нибудь кошка ухитрилась забраться в башню и там застряла?
Шкрябанье продолжалось где-то на уровне пола, делаясь все более неистовым.
Пот уже лил с Анны градом. Она вытерла лоб рукой, заодно размазав комара, потом откинула гобелен. Завеса упала ей на голову, накрыла пеленой.
Царапанье прекратилось.
Внизу хлопнула межкомнатная дверь. Анна вздрогнула, вцепилась в ткань, стремясь сохранить равновесие.
– Кто там? – крикнула она.
Прекрасно зная, что никого там нет.
Не обращая внимания на внезапный дикий озноб, Анна стукнула в дверь – раз, другой.
– Киска? Ты застряла? – Какая глупость. Неужели она ждала, что животное мяукнет в ответ – дескать, да? – Gatto? Sei qui?[10]
В Италии с кошками надо говорить на итальянском. Черт, она совсем рехнулась.
Анна стукнула еще раз, затем выпрямилась и позволила гобелену соскользнуть на место. Ей в лицо равнодушно смотрели нимфы. Она двинулась вниз, намереваясь хотя бы разгадать загадку самозахлопывающейся двери, однако все двери были открыты, как и минуту назад. Анна вошла в спальню родителей и подергала дверную ручку, отчего-то уверенная, что хлопнула именно эта дверь. В комнате было холодно, но не везде, а местами, и пока Анна переминалась с ноги на ногу между родительскими чемоданами и, вытянув руки, искала, откуда дует ледяной воздух, участок холода словно бы уменьшился в размерах, окруженный подступающим со всех сторон теплом.
Дом был погружен в тишину.
Тошнотворное чувство не проходило. Анна взбежала по лестнице, налила себе полный стакан воды, расплескав лишнее между пальцами, метнулась к себе в комнату, выхватила из сумки альбом и поспешила обратно к бассейну.
Развернула шезлонг лицом к вилле и принялась рисовать – самым обычным простым карандашом НВ, сдерживая дрожь в пальцах. Она была слишком взбудоражена и потому не стала терять время на поиски более подходящего набора угольных карандашей, запрятанного в недрах дорожной сумки. Ей хотелось поскорее сбежать из дома, выскочить за дверь, рассмотреть виллу с небольшого расстояния, и теперь, оказавшись снаружи, Анна более или менее успокоилась, и ее страх сменился опасливым восхищением. Она взялась за работу.
Набросок вышел причудливым. Анна не собиралась ничего выдумывать, но по мере того, как рисунок обретал контуры, она обнаружила, что изобразить современную пристройку не поднимается рука, а как только ты позволяешь себе отступить от реальности, все правила отменяются. На южной стене башни Анна нарисовала окно – не для того, чтобы через него могли выбираться кошки, а чтобы визуально расширить внутреннее пространство. У окна – силуэт женщины с длинными волосами, которые разбросаны по плечам и окутывают ее вуалью. Анна решила не рисовать дорожку, ведущую к бассейну, стерла ворота и растения в горшках, добавила небольшое, с сумрачной линией крыши, строение слева – там, где сейчас росли кустарники и каменные сосны, – пририсовала у стены большое колесо от телеги.
Анна отвела руку с наброском, сравнила картинку с действительностью. Нарисованная вилла смотрелась вполне естественно. Выглядела списанной с натуры, и этому не мешали ни стеклянная пристройка, ни яркие детские одежки, развешанные на веревке, ни электрические провода.
Сочтя эскиз композиционно правильным и завершенным, Анна сделала то, что и всегда: вырвала лист из альбома, сложила в несколько раз, превратив в маленький прямоугольник, и направилась в дом, чтобы выбросить в мусорную корзину.
Сейчас на вилле ничто не вызывало подозрений, однако Анна все равно предпочла действовать быстро. Прихватила банку limonata[11], туристический путеводитель и ринулась назад к бассейну.
Она едва не споткнулась и коротко охнула: на поверхности воды покачивались два тела. Лицами вниз.
Анна моргнула, и они исчезли. На воде темнели тени от древесных крон.
Анна шумно выдохнула и в буквальном смысле отмахнулась от видения, весь путь до бассейна встряхивая руками и ногами.
Она даже сумела расслабиться. Чуть-чуть.
Но сосредоточиться на чтении не получалось.
Вместо этого Анна изобразила бассейн – вид сверху.
А после дорисовала кое-что еще.
Кто тут монстр
Тогда вся компания возвратилась – впереди с боевым кличем «Анна, бежим купаться!», обжигая босые ступни, неслись одетые в купальники девочки, – жуть, которой веяло и от самой виллы, и от бассейна, рассеялась без следа, и Анна почувствовала себя совершеннейшей идиоткой из-за того, что так перетрусила.
С каких пор ей страшно находиться одной где бы то ни было?
Ну, по крайней мере, она рада, что все благополучно вернулись домой. Бенни будет приятно это услышать.
Анна немного поплескалась вместе с племянницами, дав их родителям передышку.
– Покажи водяного монстра! – приказала Мия.
Уэйверли, однако, сочла образ Анны неубедительным и без конца требовала рычать погрознее, так что в конце концов Анна взмолилась:
– Давайте я лучше буду Зеленозубой Дженни?
Девочки пожелали знать, кто такая Зеленозубая Дженни, и, цепляясь за бортик бассейна кончиками пальцев, выслушали краткое описание: длинные космы из водорослей, болотного цвета кожа, «утащу-уволоку-детишек-на-дно» – вот это все.
– Это тетя из моего сна! – пискнула Мия.
– У Мии кошмары, – с важным видом, демонстрируя свою взрослость, объяснила Анне Уэйверли. – Постоянно будит меня среди ночи.
– Ох. – Анна уже пожалела о своей задумке, однако Мия пришлепала к ней, схватила за плечо и крикнула прямо в ухо:
– Давай! Показывай Зеленозубую Дженни!
Что Анна и сделала. Закрыла лицо волосами, вытянула руки и начала охоту. К тому времени, когда Джастин, рыча ровно так, как требовалось, плюхнулся в бассейн, чтобы сменить Анну в роли монстра, девчушки визжали как резаные. Анна, в свою очередь, испытывала легкое чувство вины, но по большей части развлекалась. Выйдя из воды, она завернулась в полотенце и прошла вверх по дорожке мимо Николь, которая сидела на заднем дворике и покрывала солнцезащитным кремом свои неприлично стройные ноги.
Дверь в родительскую спальню была закрыта, однако Анна слышала, как отец ходит по комнате, топоча, будто носорог. Ах, все как в старые добрые.
Анна поднялась по ступенькам пристройки.
Кристофер неподвижно стоял перед дверью в башню и, уронив руки по бокам, таращился на гобелен. На лице – ни испуга, ни любопытства, взгляд совершенно пустой. Анна встала у него за спиной.
– Ты что-нибудь слышал?
Она почти ожидала, что он подскочит на месте, как делали все члены ее семьи, когда она обращалась к ним, возникнув словно из ниоткуда, но Кристофер лишь медленно, по-совиному, повернул голову в ее сторону.
– Нет. А что?
Может, мягко намекнуть, что он, вообще-то, стоит и пялится на дверь, как законченный псих? Анна хотела рассказать ему о скрежете кошачьих когтей, который недавно доносился изнутри, но в таком случае чокнутой выглядела бы уже она сама, поэтому Анна моргнула, глубокомысленно заметила: «Да так, пустяки» – и пошла на кухню перекусить.
– Ты не отвечала на звонки, дорогуша, – вместо приветствия произнесла мать, занятая мытьем посуды.
– Я отключила телефон. – Анна вымыла горсть клубники, уселась на стол, подтянув к груди коленки, и съела ягоды.
Мать уперла мокрые руки в бедра.
– Переживала, что роуминг слишком дорогой? С финансами сейчас совсем туго? Не стесняйся, говори как есть, я не собираюсь тебя попрекать. Послушай, милая, мы оплатим роуминг, только скажи, сколько это стоит, и мы переведем тебе деньги. В самом деле, гораздо удобнее, когда ты на связи.
Обычно Анна ловила волны сменяющегося настроения родных не хуже профессиональной серфингистки, но сейчас стихия ей не подчинялась.
– Зачем?
Мать вздернула брови и заговорила медленно, точно учительница:
– Мы рассчитывали, что ты забронируешь нам столик на вечер в этом, опять забыла, как его… Монти-Перстне.
Бенни прошмыгнул на кухню и взял из вазы с фруктами нектарин.
– Можно не бронировать столик, если мы будем придерживаться спецраспорядка Николь с ранним ужином, – сказала Анна. – И спасибо, что предложила, мам, это очень мило, но включать мобильный я не буду. На отдыхе приятно побыть без связи.
– Вот и правильно! – крикнул из гостиной отец. – У всех уже настоящая зависимость от этих чертовых гаджетов!
Анна улыбнулась, выражая поддержку отцу, хотя, скорее всего, он просто обрадовался, что раскошеливаться не придется.
– Ноут привезла? – требовательно спросил Кристофер из арочного проема.
– Нет.
– Тогда как ты решаешь рабочие вопросы?
Анна фыркнула и повернулась к брату:
– Хочешь сказать, ты решаешь рабочие вопросы?
Бенни пожал плечами:
– Ну, я взрослый человек, у меня есть работа.
– Ага, в школе. В разгар летних каникул.
– Да, сейчас каникулы, но все равно за день я получаю не меньше пяти писем от руководства.
– И что? Не открывай их.
Бенни закатил глаза, бросил в мусорную корзину косточку от нектарина и вышел с кухни как раз в тот момент, когда Николь прогрохотала вверх по ступенькам и влетела в гостиную. Ее лицо облепили пряди мокрых волос.
«Вот кому подходит роль Зеленозубой Дженни», – подумала Анна и расправила плечи, приготовившись к нагоняю: «Да как ты посмела рассказывать эти свои сказки для извращенцев! У детей будет психологическая травма!»
Николь, однако, прошла мимо, раскинув руки и ощупью пытаясь нашарить столешницу, и у Анны побежали мурашки: что-то явно было не так. Николь молча схватила стопку салфеток и прижала их ко лбу.
– Что с тобой, милая? – Мать отвлеклась от вытирания тарелок.
Из-под волос Николь на кафельный пол капали алые капли. Анна вскочила:
– Что случилось? Дай посмотрю.
Николь раздраженно отмахнулась. Мать, встревожившись, отложила полотенце, и в это мгновение на кухню прибежала Уэйверли. Бледная как полотно, с рук, ног и туловища на пол стекает вода. Николь отшвырнула салфетки и вытянула палец в сторону дочери:
– Я что тебе сказала? Ты наказана! Марш в свою комнату. Немедленно!
Воспользовавшись моментом, Анна взяла сестру за подбородок и осмотрела ее лицо.
– Черт…
Бровь Николь оказалась рассечена надвое, рана сильно кровоточила, кожа вокруг нее распухла – над глазом будто сидел слизняк – и уже наливалась всеми оттенками лилового.
– Я тут ни при чем! – крикнула Уэйверли. – Это не я!
– Думаешь, я не могу отличить, когда меня хватают детские руки? И это была не Мия, потому что она плавала в бассейне. Грош цена твоим оправданиям. – Николь явно испытывала шок – голос звучал бесцветно, руки тряслись. Она схватила комок пропитанных кровью салфеток и, морщась, снова прижала его ко лбу. – Вытри воду, которую ты тут налила, пока кто-нибудь еще не расшиб голову, а потом отправляйся в комнату и сиди там, пока не надумаешь извиниться.
– Я тебя не толкала! – топнула ногой Уэйверли. Из глаз ручьем брызнули слезы.
«Плачет от обиды, а не от чувства вины», – подумала Анна.
Словно бы прочитав мысли Анны, девочка обратила на нее умоляющий взгляд:
– Я не виновата. Ты веришь мне, тетя Анна?
– Прекращай хныкать и попроси у мамы прощения, – вмешалась мать, старательно изображая строгость. Она встала между Уэйверли и Анной, таким образом физически помешав им объединиться в союз. – Скажи: «Мамочка, прости меня».
Уэйверли надменно вздернула подбородок и, не говоря ни слова, покинула кухню. Николь сидела неподвижно, как изваяние, пока внизу не хлопнула дверь, а потом обмякла.
– Не понимаю, что в нее вселилось. Я спокойно стою возле бассейна, разговариваю с Мией, и тут этот толчок сзади! Треснулась башкой о лесенку. Нет, правда, что за хрень!
– Боюсь, придется накладывать швы, милая, – заметила мать.
– Рана не такая глубокая. – Николь повернулась к Анне. – Или все совсем плохо?
Анна, однако, продолжала смотреть туда, где недавно стояла Уэйверли. Ей было хорошо знакомо это чувство – негодование несправедливо обвиненного, – и потому она безошибочно узнавала его в других. Анна немедленно пожалела, что не встала на защиту племянницы.
Уэйверли не толкала свою мать. Вероятно, Николь поскользнулась, а вину свалила на Уэйверли – от неловкости или в припадке гнева, хотя Анна и в этом сомневалась. «И тут этот толчок сзади!» Хм-м.
Анне вспомнился смех за спиной. Рисунок бассейна, похороненный в мусорной корзине.
Два тела в воде, лицами вниз. Уже распухшие. Нарисованные как будто по памяти.
Итальянская кровь
– Отвезем тебя к врачу, – сказала мать, вернув Анну к действительности. – Анна, будь добра, посмотри, где у них ближайшая…
– Нет! – в панике воскликнула Николь. – Нет, нет, нет. Сегодня вечером у нас ужин в деревне.
Анне потребовалось несколько секунд, чтобы обнаружить логическую связь: посещение врача не входило в священный распорядок. Николь перевела взгляд на стенные часы и ахнула:
– Никому не пришло в голову напомнить мне о времени?
Претензия показалась Анне до того нелепой, что она просто уселась обратно за стол и молча дождалась реакции матери:
– Ох, ну надо же!
Семнадцать двадцать пять. Время ужина. Если верить расписанию.
– Сейчас приведу себя в порядок и поедем. – Николь торопливо вышла, чуть не поскользнувшись на лужице, натекшей с Уэйверли. – Уэйверли! – рявкнула она. – Сию минуту вернись и вытри за собой, иначе всю неделю никакого Ютьюба!
Анна улизнула с поля боя к себе, переоделась из бикини обратно в сарафан, который носила с утра, убрала волосы в подобие пучка, сунула ноги в сандалии, плеснула на лицо водой, а потом четверть часа просидела на диване в гостиной, пока остальные члены семьи носились мимо нее и перекрикивались из комнат. Если на вилле и гуляли странные звуки, то сейчас их полностью заглушали живые голоса.
Анна поджала под себя ноги. Если есть живые, то есть и мертвые. Это в них все дело?
Она положила на колени плюшевую диванную подушку. Маленький мягкий щит.
Николь вошла в гостиную, рассматривая себя через фронтальную камеру телефона. Она заклеила бровь толстым слоем пластыря, а вокруг нанесла матирующий макияж, отчего весь лоб выглядел уродливо-бугристым. Николь суетливо прикрыла эту часть лица челкой и удовлетворенно выпрямилась.
– Лучше бы тебе все-таки съездить к врачу, – мягко произнес Бенни, шагая через гостиную и на ходу застегивая льняную рубашку. – Мало ли, вдруг сотрясение. – Он взглянул на Анну, ища поддержки.
– Я согласна с Бенни, – сказала та.
Бенни насупился, почему-то недовольный ее формулировкой.
– У меня все в порядке, – рассмеялась Николь. – Вы двое хуже мамы.
При упоминании «их двоих» Бенни просветлел лицом и послал Анне заговорщическую улыбку. Она с усилием ответила тем же.
Бац!
Анна вскочила с дивана и одновременно с Бенни и Николь оглянулась на стол. Упал декоративный котелок, подвешенный под потолком. Некоторое время он вибрировал, катаясь по деревянному полу, потом остановился и затих. Крюк, с которого он сорвался, а также соседние кастрюли и сковородки медленно покачивались. Николь посмотрела на Анну широко распахнутыми глазами. Анна собралась что-то сказать…