Где кончается мир

Если даже Мурдо верил в ангелов – думал, что миру настал конец – возможно, это Куилл дурак, раз сомневается в этом. Раньше они никогда не расходились во мнениях.

– Так чего у тебя никогда не было? – спросил он, будто их разговора ничто и не прерывало.

– Ясно чего, милой, – ответил Мурдо.

Куилл был озадачен.

– У меня тоже.

– Но ты же любишь мисс Галлоуэй.

Куилл стал бы отрицать это, но ему сделалось любопытно: как это приравнивается к наличию милой? (У Мурдо имелись старшие сёстры, так что о таких вещах он знал побольше него. В конце концов, именно он поведал Куиллу о ежемесячных женских тайнах.)

– Мурдина-то меня не любит, друг!

– И что?

– Разве от того, что ты любишь девицу, она становится твоей милой? Разве не надо – ну знаешь – чтобы были какие-то виды?

– Не, друг. Как только она оказывается у тебя в голове – это всё равно что стенку построить вокруг коровы, чтобы она не убежала, значит. Она твоя корова, потому что ты построил вокруг неё стенку.

Для них обоих это открытие развеяло страх и боль после чаячьей атаки. Мурдо почувствовал себя мудрее, оттого что обладал знанием, которого не было у Куилла, а Куилл почувствовал, будто освоил магию, о которой раньше и не слышал. Мурдина Галлоуэй может быть далеко, на большой земле – или и того дальше, в Раю – но девушка в его голове оставалась его пленницей. У Короля Олуши была милая!

– А ты разве не можешь завести себе милую? – спросил он.

Мурдо поглядел на него, разводя руками. «Что, застряв на этом камне? – словно говорили эти руки. – С восемью другими мальчишками? После того, как миру только что пришёл конец?» Какие тут шансы?

– Может, когда в Рай попадёшь? – предположил Куилл.

Мурдо скорчил рожу.

– Я хотел быть с девушкой, а не просто на неё смотреть! Такое там точно не получится – в Раю-то придётся стоять и распевать гимны, да и смотрят все… К тому же, мне кажется, что тела нам придётся оставить здесь. Превратимся в махоньких духов и будем парить в небесах.

– А-а, – сказал Куилл, который так детально об этом не раздумывал.

* * *

На следующий день Юан не пошёл охотиться. Не пошёл и Коул Кейн. Может, их отсутствия и не заметили бы, но с моря дул буйный, порывистый ветер, способный вырвать верёвку из рук лазающего или сбросить тощего мальчишку со скалы, так что Донал Дон решил, что сегодня стоит заняться ловлей сетями. Куилл и Мурдо, которых отправили за сетью и трутницей, явились к клейту, где хранилась сеть, и обнаружили, что он превратился в алтарь. Коул Кейн оставил при себе Юана, чтобы тот помог его украсить. Здесь (сказал им Кейн) он будет каждый день молиться – на рассвете и на закате.

– Ладно, но можно нам взять сеть, мистер? – спросил Мурдо.

Юан отметил, что птичья сеть используется в качестве алтарного облачения и украшена армериями вместо вышивки. К вящему недовольству Кейна, Юан всё утро провёл, украшая алтарь. Пока мальчишки восхищённо разглядывали результат его трудов, особенно резкий порыв ветра один за другим выдернул цветы, снова оставляя сеть голой. С большой неохотой, мистер Кейн позволил им поднять плоский камень-крышку и вытянуть сеть… но помогать не стал. И одалживать трутницу снова отказался:

– А плата за огонь у вас имеется? – спросил он.

– У нас, мистер? Нет, мистер.

– Тогда моей трутницы вам не видать. Если вам нужен огонь – я принесу огонь. Я стану «Хранителем Трутницы» и буду даровать огонь лишь тогда, когда он действительно понадобится.

Мурдо не понял.

– Так… вы пойдёте с нами сейчас, мистер Кейн? Мистеру Дону огонь нужен. Чтобы выманивать тупиков.

– «Пастор», – сказал Юан. – Теперь вы должны называть его «пастор Кейн».

Мурдо и Куиллиам снова переглянулись. Они готовы были называть Коула Кейна хоть королём Шотландским – лишь бы он дал им трутницу, но когда он вновь отказал, они решили, что для них Кейн навсегда останется не более чем деревенским могильщиком.

* * *

В пещерке, где Донал Дон ждал сеть, обитали дюжины семейств тупиков. Тупики любят разные расщелины. Там, где есть торф и земля, они устраивают норы, а там, где есть лишь голый камень, они гнездятся в расщелинах и трещинах. Двое птицеловов расправляют сеть у входа, а те, которые находятся внутри, разжигают посреди пещеры огонь. Выманенных на пляшущее пламя любопытных птиц можно оглушать ремнями, дубинками или голыми руками.

Без пламени, которое привлекло бы их, птиц пришлось выгонять мальчишкам, стуча куртками по стенкам пещеры. Кеннет, вооружённый широким ремнём мистера Дона, стоял в центре и дубасил им всё, до чего мог дотянуться.

В первый раз, когда он ударил Калума, это сочли за случайность. Но когда он попал Джону по бедру, а Мурдо – по спине, ухмылка на его лице ясно дала понять, что куда большее удовольствие он получает, лупя по мальчишкам, а не по птицам.

– Прекрати, Кеннет, – сказал Мурдо.

– Чего прекратить?

От тупиков им тоже доставалось – их несуразные клювы били крепко, как молотки, когда птицы вылетали из стен и врезались в птицеловов. Мужчины, стоявшие снаружи с сетью наготове, слыша их вопли, грешили на тупиков, так что Кеннетов террор продолжался до тех пор, пока сети не оказались так набиты, что птичьи тела заслонили весь проникающий в пещеру свет.

Кеннету втайне хотелось сбивать ангелов в полёте, ломать им крылья, скручивать их трубы, наказывая за то, что заставили его ждать. Когда дела у Кеннета шли скверно – он был разочарован, напуган или ему мешали – его переполнял неконтролируемый гнев. Если бы он, как глупыш, мог отрыгнуть его – может, это уменьшило бы его ярость. На деле задире приходилось довольствоваться тем, чтобы колошматить тупиков и детей.

Обычно никто ничего не рассказывал мистеру Фарриссу или мистеру Дону: не пристало мальчишкам ябедничать взрослым. Но Лаклан, должно быть, ненавидел Кеннета сильнее, чем остальные. Когда команда побрела по Стаку домой, подгоняемая задиристым ветром и нагруженная огромной округлившейся сетью, полной мёртвых тупиков, Лаклан ловко поравнялся с массивным грузным Кеннетом. Он указал на синяк от Кеннетова ремня на шее и состроил печальную гримасу.

– Как жалко. Теперь не попасть тебе в Рай, а, Кеннет? Таких, как ты, туда не пускают.

Все, кто услышал это, испугались за Лаклана, но Кеннет внезапно остановился, преграждая путь взбирающимся за ним следом, так что Доналу Дону пришлось велеть ему пошевеливаться. Лаклан был настолько меньше и младше него, что Кеннет, казалось, не мог понять, говорил ли мальчик серьёзно. А может, насмешка Лаклана уколола аккурат в какую-то болезненную часть Кеннетовой души.

* * *

Искать одиночества на Стаке не очень-то умно. Мальчишка, скрывшийся с глаз, может превратиться в пропавшего мальчишку, упавшего в море или застрявшего в расщелине с переломанными костями мальчишку или мальчишку, попавшего в ловушку скалы – ни подняться, ни спуститься без помощи. Младшие пареньки были не против сидеть в Хижине все вместе, как тупики на утёсе. Но у старших в головах бродили сложные мысли; мысли, которые нужно было как следует обдумать. Сам мистер Фаррисс скрывался куда-то на несколько часов в конце каждого дня, и Куилла постоянно отправляли сказать ему, что ужин будет «сейчас-или-никогда». Куилл находил его сидящим на какой-нибудь каменной площадке и глядящим на море в сторону Хирты. Чаще всего, услышав про еду, он просто пожимал плечами – ему было всё равно, ел он или нет. Фарриссу просто хотелось побыть в одиночестве.

Куилл понимал его чувства. Ему тоже этого хотелось: побыть в одиночестве и подумать о Мурдине Галлоуэй. Если Мурдо сказал правду, значит, Куилл неким образом взял её с собой на Стак. Всё, чем он владел, было вон там, дома, на Хирте – никогда уже не дотянуться. Но в голове у него всё же осталась Мурдина. И никто не мог её отнять.

Так что, когда Куилла в очередной раз послали за мистером Фарриссом, он не пошёл за ним, вместо этого отыскав себе ровное местечко, где можно было посидеть и дать отдых вечно ноющим коленям и бокам. Пара мгновений наедине с собой никому не повредит; полчаса наблюдений, как ужинают качурки. Птицы оставляли на волнах паутинистые отпечатки, ловя клювами из воздуха невидимую еду.

Потом он снова заметил бескрылую гагарку – ту же самую, что взбаламутила колонию олуш в первый день. Она стояла на месте, где они причалили, и прибой окутывал её лапы невесомой пеной.

– Он в любое время мог бы уплыть. Почему он остаётся? – спросил голос за его спиной.

Каким-то образом Куилл прошёл прямо мимо мистера Фаррисса и не заметил его. Он испытал скорее страх, чем облегчение, обнаружив, что мужчина лежит на боку, свернувшись в клубок, в какой-то каменистой трещине. Кожа на его лице туго обтягивала череп. Он выдёргивал волоски с тыльной стороны пальцев, а руки у него тряслись. Даже не попытавшись подняться, он продолжил разглядывать стоящую на берегу гагарку.

– Почему он остаётся стоять? В воде он был бы свободен от этого огромного тела.

– Это неплохое место, мистер. Для птицы. Мне так думается. Её родня тут живёт. Она считает это место домом. Мне так думается.

Но мистер Фаррисс не мог вообразить, как кого-то могла устраивать жизнь на Стаке, даже гагарку.