Девять рассказов

– Можно спросить, как вас зовут? Вы – подруга сестры Фрэнклина, как я понимаю?

– Мы учимся в одном классе, – сказала Джинни, ответив только на второй вопрос.

– А вы не та прославленная Максин, о которой Селена все время говорит?

– Нет, – ответила Джинни.

Молодой человек принялся отряхивать ладонью брючные отвороты.

– Я с головы до пят в собачьей шерсти, – сказал он. – Мама на выходные ездила в Вашингтон и зверя забросила ко мне в квартиру. Он, конечно, вполне симпатичный. Но такие мерзкие привычки. У вас есть собака?

– Нет.

– Вообще-то, я думаю, держать их в городе жестоко. – Он бросил чиститься, откинулся на спинку и снова посмотрел на часы. – Этот мальчик, сколько его помню, никогда не приходит вовремя. Мы идем смотреть «Красавицу и чудовище» Кокто[16 - «Красавица и чудовище» (1946) – фильм французского поэта, художника и кинематографиста Жана Кокто (1889–1963).], а на эту картину поистине следует приходить вовремя. То есть, если не прийти, все очарование пропадет. Вы его видели?

– Нет.

– О, всенепременно сходите! Я его смотрел восемь раз. Это абсолютно чистый гений, – сказал он. – Я пытаюсь затащить на него Фрэнклина уже много месяцев. – Он сокрушенно покачал головой. – Ох уж этот его вкус. В войну мы с ним работали в этом жутком месте, и мальчик просто силком таскал меня на самые невообразимые картины на свете. Мы смотрели и про гангстеров, и вестерны, и мюзиклы…

– Вы тоже работали на самолетном заводе? – спросила Джинни.

– Господи, да. Долгие, долгие, долгие годы. Давайте об этом не будем, прошу вас.

– У вас, значит, тоже плохо с сердцем?

– Боже правый, нет. Постучим по дереву. – Он дважды стукнул по ручке кресла. – Я здоров, как…

Когда вошла Селена, Джинни вскочила и двинулась ей навстречу. Селена сменила шорты на платье – в иной ситуации Джинни это взбесило бы.

– Извини, что бросила тебя, – неискренне произнесла Селена, – но пришлось дождаться, когда мама проснется… Привет, Эрик.

– Привет, привет!

– Мне все равно не нужны деньги, – сказала Джинни, понизив голос, чтобы услышала только Селена.

– Что?

– Я тут подумала. Ну то есть, ты же мячи все время приносишь, и все такое. Я об этом забыла.

– Но ты же сказала, что я за них не плачу и поэтому…

– Проводи меня, – сказала Джинни и вышла первой, не попрощавшись с Эриком.

– А я думала, ты в кино сегодня собираешься и тебе поэтому деньги нужны, – сказала Селена в прихожей.

– Очень устала, – произнесла Джинни. Нагнулась за своим теннисным комплектом. – Слушай, я звякну тебе после ужина. У тебя на вечер какие-нибудь планы были? Может, зайду.

Селена уставилась на нее:

– Хорошо.

Джинни открыла дверь и пошла к лифту. Нажала кнопку.

– Я познакомилась с твоим братом, – сказала она.

– Правда? Ну и субъект, да?

– А чем он вообще занимается? – как бы между прочим спросила Джинни. – Работает или что?

– Недавно бросил. Папа хочет, чтобы он вернулся в колледж, а он ни в какую.

– Почему?

– Откуда я знаю? Говорит, слишком старый, и все такое.

– А сколько ему?

– Откуда я знаю? Двадцать четыре.

Двери лифта открылись.

– Я тебе позвоню! – сказала Джинни.

На улице она двинулась на запад к Лексингтон, на автобус. Между Третьей и Лексингтон сунула руку в карман за кошельком и наткнулась на половину сэндвича. Вытащила, начала опускать руку, чтобы выронить сэндвич на тротуар, но вместо этого положила обратно в карман. Несколько лет назад она три дня не могла избавиться от пасхального цыпленка, чей трупик обнаружила в опилках на дне своей мусорной корзины.

Хохотун

В 1928 году, когда мне сравнялось девять, я до самозабвения принадлежал к организации, известной под названием «Клуб команчей». Каждый день в три часа, после уроков нас, двадцать пять команчей, у мужского выхода средней школы 165 на 109-й улице, что возле Амстердам-авеню, подбирал Вождь. Тычками и кулаками мы прокладывали себе путь в переоборудованный рейсовый автобус Вождя, и тот вез нас (соответственно финансовой договоренности с нашими родителя ми) в Центральный парк. Остаток дня, если позволяла погода, мы играли в футбол, американский или европейский, или в бейсбол – в зависимости (крайне произвольной) от времени года. Если было сыро, Вождь неизменно водил нас либо в Музей естествознания, либо в музей искусств «Метрополитен».

По субботам и почти всем национальным праздникам Вождь собирал нас с раннего утра по нашим многоквартирным домам и в своем обреченном на вид автобусе увозил с Манхэттена на относительно широкие просторы парка Ван-Кортландта[17 - Муниципальный парк в северной части Бронкса в Нью-Йорке, расположен на месте части бывшего поместья первого мэра Нью-Йорка, родившегося на территории США, купца и колониального чиновника Стефануса Ван-Кортландта (1643–1700).] или в Палисады. Если у нас на уме была просто атлетика, мы ехали в Ван-Кортландт, где игровые поля были предписанных размеров, а в команду противника не входила детская коляска или разгневанная старушенция с клюкой. Если же наши индейские сердца стремились в поход, мы ехали в Палисады и мужественно претерпевали тяготы. (Помню, как-то в субботу я потерялся на хитром участке пересеченной местности между рекламным плакатом жидкого крахмала «Линит» и западной оконечностью моста Джорджа Вашингтона. Тем не менее головы я не потерял. Сел в величественной тени гигантского плаката и, как ни проливал слезы, деловито открыл коробку с обедом, почти уверенный, что Вождь меня найдет. Вождь нас всегда находил.)

В те часы, когда Вождь был свободен от команчей, его звали Джон Гедсудски, и жил он на Стэйтен-айленде. Крайне робкий, прекраснодушный молодой человек лет 22–23, изучал право в Университете Нью-Йорка – в общем, личность весьма примечательная. Не стану и пытаться исчислить множество его достижений и достоинств. Но мимоходом замечу, что был он скаутом-орлом[18 - Скаут-орел – бойскаут первой ступени, набравший по всем видам зачетов не менее 21 очка.], едва не стал полузащитником американской сборной в 1926 году, и было известно, что его крайне сердечно зазывала к себе пробоваться бейсбольная команда «Нью-Йоркские гиганты». Он оставался бесстрастным и беспристрастным арбитром всех наших полоумных спортивных схваток, мастером разведения и гашения костров, бывалым и благосклонным санитаром первой помощи. Все мы, от самого мелкого хулигана до самого крупного, любили его и уважали.