Потолок поднимайте, плотники; Симор. Вводный курс

И вновь меня осияло вспышкой интуиции: она знает о нем гораздо больше, нежели почему-то намерена выдавать. Для начала казалось, будто ей прекрасно известно, что до призыва Симор преподавал английский – то есть был учителем. Профессором. Какой-то миг – пока то есть я глядел на нее – мне очень неуютно представлялось: она может знать даже, что я его брат. Останавливаться на такой мысли не хотелось. Вместо этого я уклончиво посмотрел ей в глаза и ответил:

– Делал людям педикюр. – И затем рывком развернулся и выглянул в свое окно. Уже несколько минут машина стояла, и я только что осознал, что в отдалении бьют военные барабаны, – гром их доносился от Лексингтон или Третьей авеню.

– Это парад! – сказала миссис Силзбёрн. Она тоже развернулась.

Мы стояли где-то в Верхних Восьмидесятых. Посреди Мэдисон-авеню воздвигся полицейский – он тормозил все движение на север или юг. Насколько мне было видно, он его просто так тормозил – то есть не перенаправлял ни на запад, ни на восток. Три-четыре машины и автобус нацеливались ехать к югу, но только нашей случилось направляться прочь от центра. Сразу же на углу и в той части северного переулка к Пятой авеню, что была мне видна, люди стояли в два-три ряда на обочине и тротуаре, очевидно, дожидаясь воинских частей, медсестер, бойскаутов, или что еще там должно было пройти от места сбора на Лексингтон или Третьей.

– Ох господи. Я так почему-то и думала, – сказала подружка невесты.

Я обернулся и едва не стукнулся с нею головой. Она подалась вперед, чуть ли не заполнив все пространство между нами с миссис Силзбёрн. И та к ней повернулась – отзывчиво, но несколько страдальчески.

– Мы здесь можем неделю простоять, – сказала подружка невесты, вытянув шею к ветровому стеклу и глядя мимо водителя. – Я уже должна быть там. Я обещала Мюриэл и ее матери, что сяду в одну из первых машин и дома у них буду минут через пять. О боже! Тут что, нельзя хоть как-то?

– Я тоже должна там быть, – довольно проворно подхватила миссис Силзбёрн.

– Да, но я ей поклялась. В квартиру набьется толпа всевозможных полоумных тетушек, дядюшек и совершенно посторонних людей, а я сказала, что буду караулить с десятью примерно штыками, чтоб она немного побыла в одиночестве, и… – Она смолкла. – Ох господи. Кошмар.

Миссис Силзбёрн кратко и ненатурально хохотнула.

– Боюсь, одна из полоумных тетушек – это я, – сказала она. Замечание явно ее оскорбило.

Подружка невесты посмотрела на нее.

– Ой. Извините. Я не имела вас в виду, – сказала она. Затем откинулась на спинку. – Я просто хотела сказать, что квартирка у нее такая крошечная, и если все повалят дюжинами… Вы же понимаете.

Миссис Силзбёрн ничего не ответила, а я на нее не посмотрел и не знаю, насколько сильно задела ее подружкина фраза. Но помню, что, на причудливый манер, покаянный тон подружки невесты за этот маленький ляп про «полоумных тетушек и дядюшек» произвел на меня впечатление. Прощения она попросила честно, только не смущенно и, что еще лучше, не подобострастно, и на миг мне показалось, будто, невзирая на все ее театральное негодование и показную твердость, что-то от штыка в ней и впрямь есть – а подобным нельзя не восхититься. (Соглашусь, быстро и с готовностью: тогдашнее мнение мое обладает крайне ограниченной ценностью. Часто меня несколько чрезмерно влечет к тем, кто не перебарщивает с извинениями.) Однако вот в чем штука: именно в тот момент на меня накатила мелкая волна предубеждения против сбежавшего жениха – едва заметный барашек, не одобрявший его необъясненной самоволки.

– Давайте посмотрим, нельзя ли тут как-то пошевелиться, – сказал муж подружки невесты. То был, пожалуй, голос человека, не теряющего самообладания под огнем. Я почувствовал, как у меня за спиной он выдвигается на позицию, после чего голова его вдруг просунулась в узкую щель между нами с миссис Силзбёрн. – Водитель, – категорически произнес он и подождал ответа. Когда же ответ проворно поступил, голос лейтенанта стал человечнее, мягче: – Как вы думаете, надолго мы тут завязли?

Шофер обернулся.

– Кто ж его знает, старина, – ответил он. И вновь обратился лицом вперед. Его увлекло то, что происходило на перекрестке. Минутой раньше на расчищенную и запретную проезжую часть выскочил маленький мальчик с полусдувшимся красным шариком. Его только что изловил и отволок на тротуар отец, едва ли не кулаком влепивший мальчику меж лопаток две затрещины. Сие действо вызвало у толпы праведное негодование.

– Вы видели, как этот мужчина обошелся с малышом? – вопросила всех вокруг миссис Силзбёрн. Ей никто не ответил.

– А если спросить у полицейского, сколько нам тут еще стоять? – осведомился у шофера подружкин муж. Он по-прежнему не откинулся назад. Очевидно, лаконичный ответ на первый вопрос его удовлетворил не вполне. – Мы, видите ли, отчасти спешим. Нельзя ли спросить у него, сколько нам тут еще стоять?

Не оборачиваясь, водитель грубо пожал плечами. Но зажигание выключил и вышел из лимузина, хлопнув за собой тяжелой дверцей. На вид шофер был неопрятен, быковат и ливрею свою носил не полностью – черный саржевый костюм, но без фуражки.

Медленно и очень независимо, не сказать – дерзко, он сделал несколько шагов к перекрестку, где распоряжался регулировщик. Эти двое стояли и беседовали нескончаемо долго. (У меня за спиной застонала подружка невесты.) После чего оба громогласно захохотали – будто все это время вовсе не беседовали, а рассказывали друг другу очень короткие пошлые анекдоты. Затем наш шофер, по-прежнему незаразительно хохоча, братски махнул полицейскому рукой и пошел – медленно – обратно к машине. Сел, захлопнул дверцу, извлек из пачки на приборной доске сигарету, заткнул ее за ухо, а затем – и только затем – повернулся к нам с докладом:

– Не знает он. Надо ждать, пока парад не пройдет. – И безразлично оглядел всех нас в совокупности. – А потом нормально можно ехать. – Снова отвернулся, извлек из-за уха сигарету и закурил.

Подружка невесты на заднем сиденье обильно вознесла недлинный плач разочарования и досады. Затем наступила тишина. Впервые за несколько минут я обернулся на крохотного старичка с нетлеющей сигарой. Похоже, задержка его ничуть не обеспокоила. Его манера поведения при размещении на задних сиденьях автомобилей – в движении ли, в неподвижности, и даже, так и подмывало воображать, в машинах, пикирующих с мостов в реки, – представлялась заданной раз и навсегда. Проста она была до изумления. Сидеть следовало очень прямо, храня зазор в четыре-пять дюймов между цилиндром и потолком, и яростно таращиться вперед сквозь ветровое стекло. Если бы Смерть – которая где-то есть постоянно, может, на капоте сидит, – так вот, если бы Смерть вдруг чудесным образом шагнула сквозь стекло и потянулась за вами, по всей вероятности, вы бы встали и отправились с ней – в ярости, но спокойно. И, вполне возможно, сигару бы с собой прихватили, будь та настоящей «гаваной».

– Что же нам делать? Просто сидеть? – осведомилась подружка невесты. – Мне так жарко, что хоть помирай. – Мы с миссис Силзбёрн обернулись как раз вовремя, чтобы заметить, как она впервые за все время в машине посмотрела прямо на мужа. – Ты не можешь крошечку подвинуться? Меня здесь так сдавило, что дышать невозможно.

Хмыкнув, лейтенант выразительно развел руками.

– Да я уже и так почти на крыле сижу, зайчик, – ответил он.

После чего подружка невесты со смесью любопытства и неодобрения перевела взгляд на своего соседа по другую руку, который, словно бы бессознательно решив потешать меня и дальше, занимал гораздо больше места, нежели ему было необходимо. Между его правым бедром и основанием внешнего подлокотника оставалось еще добрых два дюйма. Подружка невесты, без сомнения, тоже это заметила, однако, невзирая на всю свою сталь, не вполне обладала качествами, потребными для того, чтобы заговорить с такой внушительной на вид маленькой личностью. Она снова повернулась к мужу.

– Дотянешься до сигарет? – раздраженно спросила она. – Мы так здесь упакованы, что мне свои не достать. – На слове «упакованы» она опять повернула голову и стрельнула кратким многозначительным взглядом в крохотного виновника, занявшего то место, кое она полагала по праву своим. Тот возвышенно до нее не снизошел. Продолжал пялиться прямо вперед, сквозь ветровое стекло. Подружка невесты посмотрела на миссис Силзбёрн и выразительно воздела брови. Та ответила ей гримасой понимания и сочувствия. Тем временем лейтенант, переместив вес на левую, иначе – ближнюю к окну ягодицу, из правого кармана светлых офицерских брюк достал пачку сигарет и книжку спичек. Жена его выбрала сигарету и дождалась огня, последовавшего незамедлительно. Мы с миссис Силзбёрн наблюдали за прикуриванием так, точно в нем присутствовала умеренно чарующая новизна.

– О, прошу прощения, – вдруг произнес лейтенант и протянул пачку миссис Силзбёрн.

– Нет, спасибо. Я не курю, – быстро ответила та чуть ли не печально.

– Боец? – сказал лейтенант, протягивая пачку мне после незаметнейшего из колебаний. По всей правде, мне понравилось, что он мне предложил, ибо то была крохотная победа обычной вежливости над кастовыми различиями, но от сигареты я отказался.

– Можно посмотреть ваши спички? – спросила миссис Силзбёрн крайне застенчиво, почти по-девчачьи.

– Эти? – уточнил лейтенант. И с готовностью вручил миссис Силзбёрн книжку.

Пока я увлеченно наблюдал, миссис Силзбёрн осмотрела спички. На верхнем клапане золотыми буквами на алом фоне было отпечатано: «Эти спички стибрены из дома Боба и Эди Бёрвик».

– Мило, – покачала головой миссис Силзбёрн. – Очень, очень мило. – Я же своим выражением пытался продемонстрировать, что надпись без очков, наверное, и не разберу: я нейтрально прищурился. Миссис Силзбёрн, похоже, не хотелось отдавать спички хозяину. Когда же все-таки вернула и лейтенант сунул картонку в нагрудный карман, миссис Силзбёрн сказала: – Мне кажется, я такого раньше не видела. – Почти совсем развернувшись на откидном сиденье, она теперь довольно-таки влюбленно взирала на карман лейтенанта.

– Мы в прошлом году целую кучу таких сделали, – сказал лейтенант. – Вообще-то поразительно, как это бережет спички.

Подружка невесты повернулась к нему – точнее, на него напрыгнула.

– Мы не для этого их заказывали, – сказала она. Посмотрела на миссис Силзбёрн: мол, знаете же этих мужчин, – и сказала ей: – Не знаю. Я просто подумала, что это пикантно. Банально, но все равно как-то пикантно. Ну, понимаете.

– Это мило. По-моему, я никогда раньше…

– Вообще-то это не оригинально, никак. Сейчас у всех такие, – сказала подружка невесты. – Мысль мне подали мама и папа Мюриэл. У них такие вечно по всему дому. – Она сделала глубокую затяжку и, продолжая говорить, выпускала дым маленькими силлабическими клубами. – Вот ей-богу, они такие потрясающие люди. Такое меня просто убивает. В смысле, ну почему так не бывает с вонючками, а только с приятными людьми? Я вот чего не понимаю. – Она посмотрела на миссис Силзбёрн, ожидая ответа.

Та улыбнулась – одновременно умудренно, изнуренно и загадочно: явила улыбку, насколько я помню, эдакой откидной Моны Лизы.

– Я часто задавалась этим вопросом, – раздумчиво вымолвила она. После чего довольно двусмысленно заметила: – Мама Мюриэл – младшая сестра моего покойного мужа, знаете ли.

– Ой! – с интересом произнесла подружка невесты. – Ну тогда вы понимаете. – Она вытянула необычайно длинную левую руку и смахнула пепел с сигареты в пепельницу под окном с мужниной стороны. – Я честно думаю – на свете мало найдется таких по-настоящему блистательных людей. В смысле, она же, наверное, прочла чуть ли не все, что на свете напечатали. Господи, да если б мне прочесть хоть одну десятую того, что читала и забыла эта женщина, я бы счастлива была. В смысле, она же преподавала, работала в газете, она сама себе придумывает наряды, сама все по дому делает. А готовит – как никто на свете. Вот ей-богу! Я честно думаю, она самый изуми…

– Она одобрила этот брак? – перебила ее миссис Силзбёрн. – То есть я почему спрашиваю – последнее время я почти не выезжала из Детройта. Скоропостижно скончалась моя невестка, и я…

– Она слишком милая – нипочем не скажет, – категорически заявила подружка невесты. Покачала головой. – В смысле, она слишком… понимаете… тактичная и все такое. – Она задумалась. – Вообще-то я только сегодня утром услышала, чтобы она как-то на эту тему фыркала. И только потому, что сильно расстроилась из-за бедненькой Мюриэл. – Она вытянула руку и снова стряхнула пепел.

– А что она сегодня сказала? – живо поинтересовалась миссис Силзбёрн.

Подружка невесты вроде бы мгновенье поразмыслила.

– Да ничего такого, в общем, – ответила она. – В смысле, ничего мелочного или какого-то оскорбительного, ничего. Только что этот Симор, по ее мнению, тайный гомосексуалист и, по сути, боится жениться. В смысле, она не гадко это сказала, никак. Просто вот сказала – понимаете – интеллигентно. В смысле, она уже много лет на психоанализ ходит. – Подружка невесты взглянула на миссис Силзбёрн. – Это ж не секрет. То есть миссис Феддер вам сама так скажет, поэтому тут совсем никакая не тайна.

– Это я знаю, – быстро сказала миссис Силзбёрн. – Она – последний человек на…

– В смысле, штука в том, – сказала по-дружка невесты, – что она не из тех, кто выйдет и прямо выложит что-нибудь такое, если не знает, о чем говорит. И она вообще никогда, никогда бы этого не сказала, если б бедную Мюриэл так не – вы понимаете – так не опустошило и прочее. – Она мрачно покачала головой. – Вот ей-богу, видели бы вы эту бедняжечку.