Трое на четырех колесах

Велосипед же я погрузил в кеб и повез в ближайшую мастерскую. Мастер долго и внимательно рассматривал исковерканную машину.

– Ну и что же вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы вы его починили.

– Легко сказать. Ну да ладно, что-нибудь придумаем.

Придумал он на два фунта десять шиллингов. Но машина была уже не та, и в конце лета я решил ее продать. Врать я не привык и попросил агента указать в объявлении, что велосипед куплен в прошлом году. Агент же посоветовал об этом вообще не упоминать.

– В нашем деле никого не волнует, правду говорит клиент или врет; нам главное, чтобы покупатель поверил, – сказал он. – Если честно, ни за что не скажешь, что велосипед куплен в прошлом году: на вид ему лет десять, не меньше, так что давайте об этом вообще умолчим и попробуем взять за него как можно больше.

Я полностью доверился ему и «взял» за велосипед целых пять фунтов – по словам агента, гораздо больше, чем он предполагал.

K велосипеду можно относиться двояко – его можно «отлаживать», а можно кататься. В то же время я бы не стал утверждать, что любитель «отладки» – себе враг: ведь такой человек не зависит от капризов погоды; сила и направление ветра, равно как и состояние дорог, его не волнуют. Дайте ему ключ, тряпки, канистру с машинным маслом, какую-нибудь скамеечку – и радости хватит на целый день. Конечно, и в этом занятии есть свои минусы, но где найти сплошные плюсы? Сам же «отладчик» похож на лудильщика; глядя на его велосипед, начинаешь подозревать, что он краденый и новый хозяин постарался изуродовать его до неузнаваемости. Впрочем, нашего энтузиаста эти нюансы мало заботят – он редко едет дальше первого поворота. При этом некоторые наивно полагают, что один и тот же велосипед можно использовать в двух разных целях. Это заблуждение. Ни одна машина не выдержит двойной нагрузки. Так что выбирайте: либо кататься, либо «отлаживать». Лично мне больше по душе кататься, и я терпеть не могу, когда меня подбивают «отладить» машину. Если в моем велосипеде что-то сломалось, я везу его в ближайшую мастерскую. Если авария случилась где-нибудь в глуши, на пустой дороге, я сажусь на обочину и жду попутной телеги. В таких случаях больше всего следует остерегаться странствующих знатоков. Для знатока сломанный велосипед – то же самое, что труп в придорожной канаве для стервятника: хлопая крылами, он устремляется на вас, оглашая воздух радостными криками. На первых порах я разговаривал с такими знатоками вежливо: «Все в порядке, не беспокойтесь. Пожалуйста, поезжайте своим путем».

Однако, как показывает опыт, в подобных обстоятельствах деликатность неуместна, поэтому теперь я разговариваю с ними иначе: «А ну не трогай машину! Проваливай, тебе говорят, а то костей не соберешь!»

Если же при этом скорчить рожу пострашней и потрясти палкой покрепче, то «наладчики», как правило, незамедлительно уезжают.

Ближе к вечеру зашел Джордж.

– Ну что, когда будешь готов?

– К среде. А уж как вы с Гаррисом – не знаю.

– Тандем в порядке?

– В полном порядке.

– Там ничего подкрутить не требуется?

– Жизнь и опыт подсказывают мне, что человек лишен дара предвидения. Поэтому далеко не на всякий вопрос я могу ответить со всей определенностью. Есть, однако, кое-какие вопросы, на которые я способен дать ответ, и в частности: ничего в тандеме подкручивать не стоит. А потому торжественно клянусь, что до среды ни одна живая душа велосипеда не коснется.

– Я бы на твоем месте так не кипятился. Недалек тот день, когда велосипеду потребуется небольшой ремонт, а до ближайшей мастерской тебя будет отделять каких-нибудь два горных перевала, ты же будешь изнемогать от усталости. И тогда ты начнешь кидаться на людей с вопросами, куда девалась масленка или куда запропастился ключ. Затем, потеряв всякую надежду прислонить велосипед к дереву, ты взмолишься, чтобы первый встречный прочистил цепь и подкачал заднее колесо.

Упрек Джорджа был справедлив и, больше того: в нем было нечто пророческое.

– Прости. Дело в том, что утром заходил Гаррис.

– Можешь не продолжать. Вообще-то я к тебе совсем по другому делу. Взгляни.

И он протянул мне книжку в красном переплете. Это был английский разговорник для немецких туристов. Он начинался разделом «На борту парохода» и кончался темой «У врача»; больше же всего разговоров велось в поезде, до отказа набитом склочными и, судя по репликам, дурно воспитанными пациентами психиатрической клиники. «Не могли бы вы отодвинуться от меня, сэр?» – «Некуда, мадам, мой сосед занимает слишком много места!» – «Может, вы все же попробуете убрать куда-нибудь ваши ноги?» – «Будьте любезны, не пихайте меня локтем». – «Мадам, если вам удобнее сидеть, опираясь на мое плечо, то оно в вашем распоряжении!» (При этом оставалось неясным, выражает ли эта фраза серьезные намерения или в ней заключен едкий сарказм.) – «Мадам, вынужден попросить вас немного подвинуться, я задыхаюсь». По мысли автора, к этому времени вся компания должна была, по всей видимости, расположиться на полу. Кончался раздел фразой: «Наконец-то доехали, слава богу!» (Gott sei dank!) В данных обстоятельствах это благочестивое восклицание должно было произноситься хором.

B конце книги имелось приложение, в котором немецким туристам давались советы, как во время пребывания в английских городах сохранить покой и здоровье; при этом особо подчеркивалось, что в дорогу следует брать порошок от насекомых, всегда закрывать на ночь двери и тщательнейшим образом пересчитывать сдачу.

– Не самый удачный разговорник, – заметил я, возвращая книгу Джорджу. – Я бы не стал рекомендовать его немцу, который собирается посетить Англию. Таких немцев вряд ли ожидает у нас ласковый прием. Впрочем, мне довелось читать книги, изданные в Лондоне для собиравшихся за границу англичан, – такая же чушь. Похоже, какой-то идиот, перепутав семь языков, преследует цель перессорить между собой все европейские нации.

– Ты же не будешь отрицать, – сказал Джордж, – что подобные книги пользуются большим спросом? Ведь в любом европейском городе найдется немало людей, изъясняющихся аналогичным образом.

– Возможно, – ответил я, – но, к счастью, никто их не понимает. На перронах или на перекрестках мне самому не раз попадались люди, которые декламировали цитаты из этих книг. Никто не знает, что и на каком языке они говорят, и слава богу, ведь в противном случае они бы могли подвергнуться нападению.

– Может, ты и прав, – сказал Джордж, – и все же интересно было бы посмотреть, что произойдет, если их, несмотря ни на что, поймут. Давай в среду утром поедем в Лондон, походим по городу часок-другой и попытаемся купить что-нибудь с помощью этой книжечки. Мне необходимо купить в дорогу кое-какую мелочь: шляпу, пару шлепанцев и так далее. Наш пароход отчаливает в двенадцать, так что времени у нас хоть отбавляй. Мне интересно узнать, как будут реагировать на фразы из разговорника, какие чувства испытывает иностранец, когда с ним разговаривают подобным образом.

Идея мне понравилась, и я предложил Джорджу составить ему компанию и подождать у входа в магазин. Я сказал, что, по-моему, Гаррис также будет не прочь зайти в магазин или – что вероятнее – подождать на улице.

На это Джордж сказал, что он бы хотел, чтобы мы с Гаррисом не ждали его у входа, а пошли в магазин вместе с ним. Если Гаррис, с его внушительными размерами, встанет рядом, а я займу пост у дверей, чтобы в случае необходимости успеть вызвать полицию, то он, пожалуй, готов рискнуть.

Мы зашли к Гаррису и поделились с ним своими планами. Он полистал разговорник, обращая особое внимание на разделы, касающиеся покупки обуви и головных уборов, после чего заметил:

– Если в обувном или шляпном магазине Джордж скажет то, что здесь написано, вызывать придется не полицию, а «Скорую помощь».

Джордж рассердился:

– Нечего делать из меня идиота. Я выберу выражения повежливей, постараюсь обойтись без оскорблений и скабрезностей.

Только после этого Гаррис дал свое согласие, и было решено выехать в среду рано утром.

Глава IV

Почему Гаррису не нужен будильник. – Тяга к общению у молодежи. – Что думает ребенок об утре. – Неусыпный страж.—Его таинственность.—Его сверхзаботливость.—Ночные мысли.—Что можно успеть до завтрака.—Хорошая овечка и паршивая овца.—Минусы добродетельности.—Новая плита Гарриса.—Дядюшка Поджер спешит на поезд.—Джентльменские скачки.—Мы приезжаем в Лондон.—Что произойдет, если говорить на языке туристов.

Во вторник вечером Джордж приехал к Гаррису и остался у него ночевать. Такой вариант устраивал нас гораздо больше, чем план Джорджа, в соответствии с которым мы должны были заехать за ним сами и его «захватить». «Захватить» Джорджа – процедура весьма сложная: первым делом его необходимо вытащить из постели и хорошенько потрясти (занятие, прямо скажем, не из простых), затем следует помочь ему найти вещи и упаковать их и, наконец, дождаться, пока он позавтракает (зрелище, удручающее бесконечным повторением однообразных действий).

Я по собственному опыту знал, что если остаться ночевать у Гарриса, то встанешь вовремя. Глубокой, как может показаться, ночью, а на самом деле уже под утро, вы внезапно просыпаетесь от грохота, который способен произвести лишь кавалерийский полк, когда рысью проносится по коридору мимо вашей двери. Еще не совсем проснувшись, вы начинаете думать об ограблении, судном дне, взрыве газового баллона, вскакиваете, садитесь на кровати и прислушиваетесь. Ждать приходится недолго: через мгновение оглушительно хлопает дверь, и кто-то или что-то съезжает на подносе по ступенькам.

– А я что тебе говорил? – раздается голос в коридоре, и тут же что-то тяжелое отскакивает от вашей двери и с грохотом падает на пол.

Тут вы начинаете метаться по комнате, тщетно пытаясь отыскать одежду. Ничего нет на месте; главный предмет гардероба бесследно исчез, а в это время за дверью происходит убийство, восстание рабов, революция или что-то в этом роде. Распластавшись перед шкафом, под которым, по вашим расчетам, могут оказаться шлепанцы, вы с ужасом прислушиваетесь к мощным методичным ударам в чью-то дверь. Безусловно, жертва пыталась укрыться в комнате, но сейчас ее выволокут наружу и безжалостно прикончат. Успеете ли вы? Но тут стук прекращается, и нежный голосок спрашивает:

– Папа, можно вставать?

Что говорит второй голос, не слышно, но первый отвечает:

– Нет, в ванной, нет, не ударилась, только облилась. Да, мам, я все передам. Мы же не нарочно. Да, спокойной ночи, папочка.

Затем тот же голос что есть мочи кричит:

– Идите обратно наверх! Папа сказал, что вставать еще рано.

Вы опять ложитесь и слышите, как кого-то, явно против его воли, тащат наверх. Гостей Гаррис специально селит под детской. Тот, кого тащат, упорно не желает снова ложиться спать и противится изо всех сил. Кровопролитный бой предстает перед вашим мысленным взором во всех подробностях: как только поверженного противника удается закинуть на пружинный матрац, кровать – прямо над вами – подпрыгивает; глухой стук падающего тела свидетельствует о том, что сопротивление еще до конца не сломлено. Через некоторое время схватка подходит к концу, а может, просто ломается кровать, и вы погружаетесь в сон, но через секунду – или через тот промежуток времени, который кажется вам секундой, – вы вновь открываете глаза, чувствуя, что на вас смотрят. Дверь приоткрыта, и четыре серьезных детских личика разглядывают вас с таким любопытством, будто вы редчайший музейный экспонат. Заметив, что вы проснулись, самый старший, растолкав остальных, вваливается в комнату и непринужденно садится к вам на кровать.

– Ой! – говорит он. – А мы и не знали, что вы проснулись. Я-то сегодня уже просыпался.

– Знаю, – не вдаваясь в подробности, отвечаете вы.

– Папа не любит, когда мы рано встаем, – продолжает он. – Он говорит, что если мы встанем, то никому в доме не будет покоя. Вот мы и не встаем.

В его словах сквозит полная покорность судьбе. Он гордится своей добродетелью и готовностью жертвовать самыми заветными своими желаниями.