– Не подходи!
Гегель занял место между Николеттой и Манфридом. Он хотел отрубить ей голову одним ударом, но побаивался приближаться. Наверняка ведьма владеет опасными чарами.
– Держи свое слово, Гроссбарт, – сказала Николетта, и ее глаза вспыхнули, хотя огонь в очаге угас, и не было пламени, которое могло бы в них отразиться.
– Это она призвала на нас мантикору?
Голова Манфрида кружилась, а его оружия не было видно.
– Да черт бы его побрал! – Гегель не мог заставить себя не кричать. – Никакая это была не маникора, а треклятый гару, я ж тебе говорил!
– По-французски значит «волк»[12 - Николетта ошибается: garou в переводе с французского означает «оборотень» или «нелюдим».],– вмешалась Николетта. – Не думаю, что так можно назвать Магнуса, разве что метафорически.
– Заткнись! – В висках у Гегеля пульсировала боль. – Просто рот закрой!
Все трое замолчали. Манфрид сумел, опираясь на стену, подняться, но его колени дрожали. Николетта продолжала сидеть, глядя на Гегеля, который отступил еще на шаг и схватил брата за плечо.
– Что случилось? – прошипел Манфрид на их личном говоре.
– Ведьма, – так же ответил Гегель.
– Это я понял, но какого черта мы делаем в ее доме?
– Ты захворал, я тебя сюда притащил. Она тебя вылечила.
– Не хочу с тобой спорить, но это дело все-таки доброе.
Манфрид выглянул из-за плеча Гегеля, чтобы рассмотреть ведьму.
– Я заплатил, – ответил Гегель и невольно содрогнулся. – Ничего доброго в том не было.
Во время этого разговора Николетта внимательно наблюдала за братьями, склонив голову набок, точно любопытное животное. Теперь она улыбнулась и снова откинулась на спинку кресла. Далось не сразу, но теперь она разобралась.
– Так если она ведьма, чего ты ждешь? Руби ее, пока она нас не заколдовала!
Манфрид замотал головой, пытаясь вытрясти сонный морок.
– Так чего же ты ждешь, Гегель? – спросила ведьма на том же неповторимом жаргоне.
Оба Гроссбарта потрясенно уставились на нее, ведь прежде никто не мог разгадать их шифр.
– Быть может, Манфрид, твой брат – человек слова? – еще шире ухмыльнулась ведьма.
– Не знаю, какое слово дал мой брат, но всякое наше слово мы можем забрать обратно. И оно точно не касается еретиков и ведьм, – выпалил в ответ Манфрид и добавил, уже не пытаясь скрываться: – Бей ее, Гегель!
Гегель двинулся вперед, несмотря на звон в ушах и холодок во всех иных частях тела, который самым серьезным образом предостерегал его от такого шага.
– Нарушишь свое слово, Гегель, и я нарушу свое, – бросила ведьма, наклонившись вперед в кресле.
Гегель замер, точно ребенок, который собирается с духом, прежде чем нырнуть в ледяную воду. Манфрид задержал дыхание, не понимая нерешительности брата. Может, его опутали какими-то чарами?
– Зачем ты нас лечила, если эта тварь в лесу – твой муж? – спросил Гегель.
– Муж?! – ахнул Манфрид и сполз обратно на пол.
– Что бы ни случилось со мной или с ним – это Ее воля, – тихо проговорила Николетта.
– Верные слова, – прохрипел с пола Манфрид. – Ну, хоть Святую Деву она почитает.
От хохота Николетты у братьев заболели уши.
– Воля Гекаты, Гроссбарты! Единственной истинно достойной госпожи.
– Ересь, – застонал Манфрид, который чуть не лишился чувств от потрясения. – Быстрее, брат, быстрее!
– Гекаты? – повторил Гегель, которому имя показалось знакомым.
– Ее имя я услыхала как шепот во сне еще в юности. Самостоятельно постигала Ее ремесло, но двадцать лет назад в наш дом пришел путник. Путник, которого убоялся даже Магнус. Он обучил меня тому, до чего я не дошла своим умом, а даже этого, уж поверь, хватило бы на многие и многие книги.
В ее голосе послышался тот же добродушный тон, что и ночью, когда ведьма рассказывала свою историю, а ее глаза подернулись радостной поволокой ностальгии.
– Сам Дьявол, – прохрипел Манфрид, у которого световые пятна поплыли перед глазами. – К ней приходил сам Дьявол!
И он снова потерял сознание. Гегель не мог пошевелиться. Впоследствии он объяснял это колдовскими чарами, хотя на самом деле он был просто слишком напуган и мог только таращиться на ведьму.
– Нет, не сам Дьявол, – вздохнула Николетта. – И даже не какой-нибудь рядовой черт. Образованный человек, в некотором роде, ученый. Он провел с нами всю зиму. Я кое-что понимала в крестьянском труде, а Магнус охотился, конечно, но голод всегда дышит в спину, если аппетит у тебя внушительный. Он не только принес нам необычные семена с Востока, но и научил меня готовить себе еду, а также прорицать будущее, проклинать и творить всяческую ворожбу, которую запрещает Церковь.
– Мы… – Гегель сглотнул. – Нам нужно…
– Уйдете, когда я скажу. Я солгала. Я вас вылечила не по Ее воле, а по своей собственной. Рано или поздно вы умрете, Гроссбарты, и смерть ваша будет ужасной.
Манфрид это услышал и вернулся в сознание, к разговору, будто и не отсутствовал:
– Да, ведьма, все умрут, но мы потом вознесемся. Может, и не сразу у нас это получится, но ты от судьбы не уйдешь. Будешь гореть в огне на все времена, когда мы давно отплатим за все свои прегрешения.
– Ни в этом мире, ни в том я уж точно не собираюсь вступать в теологический диспут с двумя такими образованными и благочестивыми марионитами[13 - Мариониты – здесь христиане, истово поклоняющиеся Деве Марии.], как вы. Если бы я вас убила сейчас, даже очень медленно и мучительно, вы, дурни, цеплялись бы за свою веру, и лишили бы меня награды.
– Еще как! – фыркнул Манфрид, пытаясь справиться со световыми пятнами.
– Сними-ка вон тот мешок, Гегель, – устало сказала ведьма, указав на верхнюю полку.
Гроссбарт подчинился, убеждая себя, что руководствуется исключительно любопытством. Мешок оказался тяжелым и бесформенным на ощупь, будто его наполнили гравием. Гегель протянул его старухе, пока меч дрожал в другой руке.
Покачав головой, ведьма прищурилась:
– Загляни внутрь.
Развязав веревку на горловине, Гегель заглянул. Нахмурился и присмотрелся. Манфрид вновь с трудом встал и тоже бросил взгляд в мешок.