Миссионер

– Ну что ж, попробуем еще раз, – сказал Вулвертон с принужденной веселостью.

Я попытался найти его истинный смысл, но он был пуст – гладкая, холодно-твердая поверхность, которую я не мог пробить. Не то что остальные. Они были мягкими и нечеткими. Их изображения были нечеткими, искаженными, колеблющимися, нереальными, но это было связано с машинами Вулвертона. Я не мог общаться с ними, но я не мог связаться даже с Вулвертоном. И, как обычно, моя неудача усилила мою решимость. Он был нечеловеком, бездушным монстром, более черным, чем Яма Ночи. Адепты были правы. Земля Обетованная никогда не будет в безопасности, пока мы окончательно не избавимся от него. Вулвертон должен умереть.

Но Вулвертон не умер. Он выжил и процветал. Наемники-халситы охраняли его островной холдинг, а широкие просторы его земель, не тронутые плугом, были такими же пышными и нетронутыми, как и во времена первопришельцев.

Последователи Слова не могли закрепиться на его землях, ибо за Вулвертоном стояла мощь его машин, на которые люди не могли ни повлиять, ни противостоять им. Предок Вулвертона нашел этот мир, и потому Холдинг принадлежал ему – полмиллиона квадратных миль островного королевства, которое во тьме взывало к Слову. Свирепые халситы, которых нанимал Вулвертон, и скрытые машины слежки, разбросанные по его землям, неизбежно находили нарушителей, и большинство из них быстро и срочно возвращались на Землю Обетованную. Но не все. Адепты, пытавшиеся убить его, не возвращались.

Это приводило в ярость. Это было позором для нашего мира. Это было невыносимо. И вот я вызвался убить Вулвертона древним оружием страшной силы и в ярком очищающем пламени взрыва навсегда избавить наш мир от лика Зла.

Но Зло, как оказалось, не было беззащитным. Как бы высоко я ни был, меня увидели снизу, и пылающее копье силы поднялось из леса, чтобы коснуться меня, – и я упал. В позорной трусости я выронил Оружие, не приведя в действие детонатор.

Падая навстречу верной смерти, я ругал себя и клялся костями Зарда никогда больше не поддаваться слабости плоти, если мне будет позволено выжить. Ибо, когда я падал на каменистую землю внизу, меня осенило, что я никогда не ожидал, что умру, несмотря на свои гордые хвастовства о самопожертвовании.