Трудовые будни барышни-попаданки 4

Увы, я на горьком примере своего супруга выяснила оборотную сторону подобного вельможного благородства. Неделю Миша собирал сведения, когда его пригласил Федор Глинка, начальник канцелярии при генерал-губернаторе. Мой муж слышал о нем как о герое многих баталий и популярном литераторе, но разговор, увы, был не героико-литературный, а, скорее, чиновный.

– Господин Орлов, – сказал Глинка, – его сиятельство благодарит вас за усердие и просит передать, во-первых, что в дальнейшем он сам наведет ясность в этом несколько… непростом деле, а во-вторых – привет вашей достойной супруге.

– Благодарю, – ответил Михаил Федорович, – однако я не могу отступиться от поручения, доверенного мне министром внутренних дел Ланским по повелению самого государя.

– Господин Орлов, – непринужденно сказал Глинка, – государь в очередном отъезде. Что же касается Василия Сергеевича, то вам беспокоиться незачем: Михаил Андреевич сам сообщит ему о своей просьбе. Если потребуется ваше содействие, вам сообщат.

– Уважаемый Федор Николаевич, – ответил Миша, – прошу меня простить, но я прекращу начатое мною расследование не раньше, чем получу приказ от моего непосредственного начальника.

После этого разговор был недолгим и тупиковым. Глинка явно был приведен в изумление. Почему скромный чиновник МВД не обрадовался тому, что его освободили от разбирательства в очень непростой истории?

– Я понимаю, почему Милорадович решил первым получить полный отчет об этих свиньях, – вздохнул муж. – Он представил, как к нему приходят друзья-генералы, ветераны Бородинской битвы: «Мой сыночек, Жорж или Пьер, попал в очень скверную историю, выручи». Вот он заранее и принял меры, чтобы все сведения проходили через него.

Между тем за эту неделю Миша выяснил, что Клуб свиней – не только общество французов-гувернеров и наивных девиц. Это низшая ступень, первый этаж особняка, на котором проходят оргии в масках. Этажами выше, куда ходят сыновья генералов, творятся вещи куда более интересные. И страшные.

В эти же дни одна из петербургских «мамок» – мадам Лебо – пожаловалась Мише на исчезновение своей девицы. Добродушная толстуха проклинала день и час, когда разрешила благообразному господину арендовать двух своих сотрудниц на ночь. Их увезли в закрытом экипаже и вернули одну.

– Поначалу с нами просто развлекались, – сказала напуганная и израненная девушка, – ну, не совсем просто. Потом какой-то господин говорит: «Одна из вас будет играть в холопку Салтычихи, а другая – в служанку графини Баторы». Машка вспомнила, что барыня Салтычиха слуг секла, кричит: «Я служанка Баторы». Ну, меня саму в темной комнате без окон отхлестал арапником какой-то господин, потом собак спустил, когда у него ничего не получилось, они платье порвали, потом псарь их отозвал. Под утро дали вина с каким-то зельем и обратно повезли. Один господин сунул пятьсот рублей, сказал: «Отдашь хозяйке, это Машкин заработок, она с иностранцем решила из России уехать».

Михаил Федорович допросил девицу, убедился, что она ничего больше рассказать не может. Записал приметы пропавшей подруги, выяснил, что ни одна похожая девица ни водой, ни сушей город не покидала. Правда, и тело пока еще найти не удалось…

Вот в какую историю попал мой супруг. И если его отказаться от расследования просил генерал-губернатор, через секретаря, то меня – царские братья, напрямую. Один, между прочим, неофициальный наследник престола. Высокая, блин, честь…

Глава 7

– Похвально, – вступил в разговор Николай Павлович. – Но в некоторых делах даже и при этом условии рвение нежелательно, и вам, Эмма Марковна, следует понимать такие вещи.

Вот им-то что, братьям-царевичам? С Милорадовичем отношения у них не особо близкие, да и не царское это дело – дублировать сигналы от сановника, несмотря на всю его значимость. Тогда что, личная заинтересованность?

Ох, встал мой Миша на тернистую дорожку, где с каждым шагом все тенистей, и неведомо, какие замаскированные звезды блеснут в совсем уж мрачном конце пути. И самое печальное, мой муженек с этой дорожки не свернет – проверено.

Обо всем этом я подумала и вздохнула. Про себя. А Николаю Павловичу ответила так:

– Ваше императорское высочество, мой муж – человек долга. Он будет выполнять доверенное ему поручение, пока не получит новый, прямой и неукоснительный приказ от начальника. Возможно, это наивное женское мнение, но именно на таком понимании высокого чувства долга зиждется благополучие любой державы и, конечно же, нашей Российской империи!

Ух ты, Эмма Марковна. Разве трубы не заиграли в небесах?! Будто Орлеанская дева перед воинским строем. Не пересолила, часом?

Великие князья переглянулись, уставились на меня, переглянулись опять. Их лица выглядели так, будто передо мной пролистнули богато иллюстрированную книгу. Уважение, гнев, циничное презрение, восхищение и еще пятьдесят оттенков этих эмоций. Желание поучить меня жизни или хотя бы оставить за собой последнее слово. И трезвое понимание, что некоторые циничные поучения не должны исходить из уст царевичей.

Молчание затянулось так, что высоко в небе одна перелетная стая успела сменить другую.

– Госпожа Шторм, – наконец сказал Николай Павлович, – ваше чувство долга, как верноподданной, не воспрепятствует вам позволить присланному мной офицеру зарисовать металлическую сетку, которой вы оплели берега канала, чтобы защитить почву от дождей?

Уф-ф-ф!

* * *

Конечно же, к некоторому огорчению Михаила Павловича, мы потратили минут пятнадцать на тему, столь интересную его старшему брату: землекопные и строительные работы. Николаю Павловичу нравилось все, что связано с саперным делом: рвы, каналы, фундаменты. Между прочим, именно при нем, еще до воцарения, в русской гвардии появился первый саперный батальон, который стал самой надежной и преданной частью в трагичный декабрьский день 1825 года. Царевич даже поклялся посетить Новую Славянку еще раз, услышав, что на моей верфи строят землечерпательную паровую драгу.

Больше на островке делать было нечего. Я махнула рукой, и к нам направилась лодка. Едва мы вышли на маленькую пристань у аллеи, старший царевич изумленно вгляделся вдаль.

Я сразу поняла на что. От дворца к нам спешила веселая компания: именинница, ее младшие братики, Павлуша Волгин и двое мальчишек, приехавших со взрослыми гостями. Компания группировалась вокруг самоката. Лизонька ехала на нем бодро, а вот когда вскакивал Саша и тем более Леша, то сестра и главный инструктор по самокатам забегали вперед, чтобы подхватить, если ездок не справится. Вдали семенила Павловна – старой няньке было никак не угнаться за двумя колесами и множеством юных ножек. И Павловна, и прочие воспитатели усвоили давно: если младшие братики гуляют в усадьбе с Лизонькой или кем-то из подростков-учеников, то имеют право отрываться от гувернера, и останавливать криком их не следует.

Удивление старшего царевича было понятно. Ему известны четырехколесные экипажи и верховая езда. Но бодро катиться на двух колесах… Пожалуй, если бы Лиза шла на руках, изумление было бы меньше – такому хотя бы учат в цирке.

Именно чтобы так же удивлять их высочеств, я и завела миниатюрную железную дорогу. В прошлый визит Николай Палыч отважился на поездку после того, как на соседнюю платформу привычно заскочила моя дочь. Наверное, и сегодня поразвлекся бы рельсовым аттракционом, чего я искренне желала – пусть убедится лишний раз, что наземные паровые двигатели столь же безопасны, как и водные. Но тут – новое, простенькое и невиданное развлечение.

– Сашка, хватит, дай Алеше прокатиться! Маменька! Ой!

Лизонька, да и вся компания были так увлечены, что в процессе передачи самоката от Саши к Алеше он чуть не въехал в Николая Павловича. Ватага остановилась. Ребята смотрели на моих собеседников, а великие князья – на удивительную каталку.

– Забавно, – наконец произнес старший царевич. – Так для чего же эта механика нужна?

«Детям развлечься, разве не видно?» – хотела ответить я. Но сама задумалась над сутью вопроса.

В эпоху, в которой я жила и в которую уже вжилась, к развлечениям, особенно детским, относились не так, как в моем веке. Простая логика в этом была: если взрослым еще надо от чего-то отдыхать, то детям пока отдыхать не от чего. Им нужно поскорее приготовиться к взрослой жизни. Например, детский бал для девочек – тренировка перед будущими балами, на которых женихи выбирают невест. У мальчиков свои науки. А к чему готовит самокат?

– Ваше превосходительство, – бодро вступил Павлуша, – дозвольте ответить!

Николай Палыч с удивлением взглянул на подростка, но кивнул. Я же в очередной раз отметила эрудированность своих учеников: хоть в кадетах не был, с первого взгляда понял, что мой собеседник в генеральском мундире.

– У рекрутов из внутренних губерний, призванных во флот, иногда наблюдается непереносимость качки. Это новшество поможет научить их удерживать баланс еще на суше и легко выдержать первый шторм.

Николай Палыч опять кивнул, на этот раз явно одобрительно. Я помнила, что позже, на троне, он легко отправит студента в солдаты за эротическую поэму. Но всегда будет хранить имидж справедливого царя. Мальчик обратился по уставу, ответил разумно – с чего гневаться?

– Госпожа Шторм, это же ваше изобретение? – спросил царевич и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Испытаю его. Позволь-ка, малый.

И взялся за руль. Лизонька недовольно взглянула на бесцеремонного дядю, но помогла Алеше сойти на аллею.

Николай Палыч оттолкнулся и устремился вперед. Дебют был успешным – видно, царевич успел разглядеть, как катались детишки, и удержался. Потом оттолкнулся еще и еще. Михаил Павлович глядел на него уже с интересом…

Вот, Эмма Марковна, обрадовала человека! Один подарок двум людям. Ведь сейчас не Николай Павлович испытывает незнакомый механизм, а мальчишка Коленька попросил «дай прокатиться». Потому что не было у Коленьки, как и у Мишеньки, стоящего рядом и глядящего с интересом и страхом на катящегося брата, не было у них никакого детства.

В лучшем случае царевич – нечто вроде особо ценного зверька, который и минуты не живет без внимания и контроля, от которого ждут царских жестов, когда он и на ножки не встал, и говорить толком не научился. В худшем, как было с Коленькой и Мишенькой, еще и жесточайший курс подготовки служебного щенка. Я не помнила всю номенклатуру предметов, которые применял генерал Ламздорф в воспитании великих князей, но, кроме розог, там фигурировал и шомпол. Доходило до печальных анекдотов: шестилетний Мишенька разбил стекло и прибежал к няне с просьбой его высечь, зная, что от взрослых мужчин прилетит больней, а так воспитатели хреновы, но хоть справедливы: два раза не накажут.

И такая жизнь похуже, чем у сверстников-кадетов, даже из самых мелких дворян. Пусть их тоже лупят как сидоровых коз, но есть свои мальчишеские игры, тайны, какое-то свободное время. А тут – ритуал на ритуале, с перерывом на битье. Потому-то Николай Павлович – умница, кстати, мгновенно освоил непривычную забаву – и носится по аллее. Как бы еще вернуть детство гостям-принцам? Если пожалуют в ненастье, настолку сделать?

Между тем азарт до добра не довел. Произошла вполне предсказуемая и даже неизбежная катастрофа. На очередном лихом повороте будущий царь не справился с управлением и въехал в куст.

Я помчалась к месту происшествия едва ли не быстрее ребят. Судя по тому, как быстро встал Николай Павлович, с целостью рук и ног было все в порядке. Однако судя по тому, как царевич столь же шустро оказался за кустом, его одежда в порядке не была. Бедняга еще издали отчаянно махал рукой – не приближайтесь, но и без этого я догадывалась, что его генеральские лосины разошлись по шву.

Глава 8

М-да. Ставить столь высокопоставленных лиц в такое неприятное положение мне еще не приходилось. Что же делать-то? Хотя бы остановиться в пяти шагах от куста и глядеть на три стороны света, избегая четвертой…

– И его благородие ребячиться удумали? – донесся голос запыхавшейся Павловны, наконец-то доковылявшей до места происшествия. – Ох, говорила же, до добра не доведет! Порт… простите, ваше благородие, бруки порвались?

Павлуша пробовал уточнить, что это «его превосходительство», но старой нянюшке было не до титульных тонкостей.