Эльфийский корабль

– Не имею ни малейшего представления.

– Красными драгоценными камнями, огромными, как дом. Их было там, наверное, сикстильон, и изумруд Вурцла по сравнению с ними выглядел бы зеленым муравьем.

– И все они были в горшке гоблинов?

– Да, он был набит ими, словно корзинка черешней!

– Так, значит, твой дедушка стал богатым человеком.

– Как же!… Он сходил на ферму, чтобы взять там тачку, а когда вернулся в ущелье, камни исчезли!

– Не может быть! – сказал Джонатан.

– К сожалению, все случилось именно так, мистер Бинг. Камни исчезли, но зато вместо них в горшке оказалось несметное количество леденцов на палочке, любого вкуса, какого только пожелаете. Дедушка всегда был неравнодушен к сладкому, поэтому исчезновение камней нисколько не обеспокоило его. Он начал грузить леденцы в тележку, и знаете, кто в этот момент вышел из зарослей?

– М-м…

Дули внезапно умолк и огляделся по сторонам. Затем, так, что его едва было слышно, прошептал:

– Гоблины… Они собирались пообедать и несли большие ножи и вилки, и при этом громко щелкали зубами, которые торчали во все стороны. Дедушка сразу понял, что все дело тут в колдовстве. А потом один огромный гоблин, у которого глаза были размером с ветряки, подошел к дедушке. Он открыл свой рот, который был больше, чем ваша дверь, и, как вы думаете, что у него было внутри?…

Джонатан собирался покачать головой, но тут в дверь громко постучали, и он забыл об этом. Дули сразу же показалось, что в дверь постучал не кто иной, как гоблин с глазами-вертушками и чем-то ужасным во рту. Он в страхе вскрикнул, подскочил на месте и бросился к окну. После чего развернулся и через кухню побежал к черному ходу, спасаясь от демонов.

Но гость оказался всего лишь Гилроем Бэстейблом.

– Джонатан, Джонатан, Джонатан Бинг! – громко кричал старый Бэстейбл с таким волнением, словно его поджаривают на сковородке.

– Что случилось, Гилрой?

– Я, Джонатан, принес с собой приличную сумму и список, в котором указано, кто сколько денег вложил. Мы решили, если ты, конечно, не против, сделать все так же, как всегда, – то есть мы покупаем у тебя сыр, а ты привезешь нам медовые пряники и все остальное. Даже если все обернется не очень хорошо, деньги мы собрали хорошие. По крайней мере, тебе не придется беспокоиться за деловую сторону предприятия. Как тебе это?

– Неплохо, Гилрой. Но, пожалуйста, не проси ни о чем больше.

Джонатан был не очень-то разговорчив этой ночью, но не потому, что люди надоели или наскучили ему, а просто у него было грустное настроение.

Мэр же решил, что Джонатан устал после трудного дня и поэтому его необходимо развеселить. Он оживился, зашагал по комнате взад-вперед, и лицо его сияло, как начищенный медный таз. Сделав три-четыре шага, он останавливался и восклицал:

– Что за чудесный, великолепный, просто удивительный день! – и улыбался, глядя сквозь очки. А умолкнув на минутку, продолжил: – Ты знаешь, что парни готовы были тащить тебя на плечах домой и идти с тобой по холмам? И они бы сделали это. Но я запретил, потому что знаю, что подобные чествования, Сыровар, не в твоем вкусе.

– Спасибо, Гилрой. Ты абсолютно прав.

– Ну что ж, Джонатан. Мы приготовили провизию для тебя и сложили ее внизу, у пристани, а также предоставили тебе самый лучший плот. Я знаю, Джонатан, что у тебя есть свой, но этот намного лучше. На нем установлен новый румпель, и им может управлять один человек, и вообще плот способен плыть без парусов чуть ли не вверх по течению. Этот плот, дорогой Сыровар, просто чудо – плот для принца. Мы погрузили на него запасы мяса – соленого и сушеного, – а также бочонки с цукатами, разносолами, пшеничной мукой, овсянкой и маринованными овощами. Еще там есть бочонок рома и портвейна, а также всякие кастрюли, сковородки и все кухонные принадлежности, которые только могут тебе понадобиться. Ближе к заднему краю плота установлена рубка, мы все погрузили туда, и еще там осталось много свободного места. Надеюсь, ты сделаешь все, что нужно?

– Думаю, да, Гилрой. А сыр не промокнет, если меня настигнет буря?

– Он останется в целости и сохранности.

– А этот плот оснащен так же, как мой собственный? У него две мачты, есть прямой верхний парус, передний парус и большой кливер?

– Кажется, там есть все, что ты перечислил, Джонатан.

– А запасная веревка – длиной в двести футов – и кусок парусины?

– Парусина есть, а веревка будет завтра.

– Хорошо, – сказал Джонатан и немного оживился, поняв, что работы там еще хватает.

– Послушай, Джонатан, ты можешь отплыть послезавтра? Вурцл говорит, что это было бы разумнее всего. А он, возможно, осведомлен лучше других.

– Не знаю… – замялся Джонатан. – Это уже так скоро…

– Чем больше ты будешь тянуть, Сыровар, тем вернее тебя застанут бури и штормы. А завтра тебе как следует помогут, к тому же половина работы уже сделана. Ну что, договариваемся на послезавтрашнее утро?

– Да, – ответил Джонатан, – надеюсь, что так и будет.

Глава 3

Песчаная коса к югу от городка Твомбли

Ближе к центру долины русло реки становилось извилистым, а вода в ней темной. Тенистые тополя и ольховые деревья взбирались вверх по наклонной песчаной косе, а под ними стелились заросли мха и конского щавеля. Осеннее солнце, кажущееся огромным в утренней дымке, неторопливо поднималось из-за округлой гряды гор на востоке; водовороты и речная рябь переливались солнечными бликами и искрились.

Джонатан Бинг и Ахав сидели на бревне, у того самого места, где река плавно начинала делать большой изгиб. Джонатан бросал камешки в воду, в легкие водовороты у берега. Он сидел, подперев подбородок ладонью левой руки, и от этого Ахаву казалось, что его хозяин, кидая в воду камешки, не получает от этого занятия никакого удовольствия. Время от времени большая лягушка, зеленая, с темными полосками, проплывала среди листьев, которые оторвало от далеких зарослей лилий. Каждая лягушка смотрела на Джонатана и Ахава большими немигающими глазами – словно знала страшную или удивительную тайну, но ни за что бы не сказала ее этим двоим на берегу, которые, конечно, изнемогают от желания узнать ее. Но если тайна и была, то она ускользала вниз по реке, вместе с лягушками – когда они проплывали мимо плота вокруг косы и исчезали в тени.

Восходящее солнце приветствовало своими лучами Сыровара, который уже час, если не больше, сидел на бревне. Его брюки были все мокрые от утренней росы. Это было утро того дня, когда они должны были отплыть, и солнце для Джонатана было не очень-то желанным. Ветер и дождь, бушевавшие в прошлые дни, были позабыты, плот Джонатана стоял нагруженный сыром, съестными припасами и пустыми бочонками, которые на обратном пути должны быть использованы для хранения медовых пряников и подарков.

Именно поэтому солнце и не было таким уж желанным – ведь погода была хорошая, и Джонатану и Ахаву не оставалось ничего, кроме как забраться на плот и отчалить. Толпа односельчан, вставших с восходом солнца, заполонила пристань, к которой был пришвартован плот. Не пройдет и часа, как они отправятся домой и будут есть теплые пироги, жирные кусочки бекона с подливой и пить черный кофе. Джонатану совсем не хотелось думать об этом.

Солнце встало, а значит, пора было спуститься на пристань и отплыть от нее в полном одиночестве. У него не было сейчас настроения ни вышагивать туда-обратно и думать, как делал он в ту ночь, когда к нему пришел Дули, ни рвать на себе волосы и скрежетать зубами, ни хмурить брови, как это частенько делали герои книг. Вместо всего этого он, как дурак, просто сидел здесь, на бревне, и швырял в воду камешки, в зеленый лес водяных растений.

Неожиданно рядом раздался знакомый голос:

– Здорово, Джонатан!

Голос прозвучал слишком громко и бодро для такого часа и такого случая. Это Гилрой Бэстейбл пришел за ним.

– Вот ты где! – воскликнул он.

Джонатан помахал ему в ответ рукой.

– Что за рассвет, старина! Само Его Величество Солнце взошло, чтобы посмотреть, как ты будешь отплывать, дружище Бинг!

Тяжело ступая, Гилрой Бэстейбл спустился вниз и присел рядом на бревно. С тех пор как его зимняя шляпа исчезла в бурю в реке, ему пришлось носить летнюю шляпу, довольно широкую, но отлично скроенную. Бэстейбл почесал у Ахава за ухом, что было достаточно странно, поскольку он вообще-то не очень признавал собак. Но Ахав, возможно, относился к героическим псам, поэтому для него это не было удивительным событием. Старый Бэстейбл откашлялся раз семь и чихнул так оглушительно и с такой силой, что его шляпа слетела с головы и, кружась, как мельничное колесо, стала плавно опускаться в беспокойные воды реки. Мэр бросился за ней, двигаясь на удивление быстро, если учесть его возраст и габариты. Ахав, однако, был столь же быстр и кинулся к шляпе почти в тот же самый миг, когда она слетела с головы Бэстейбла. Оба они пробежали футов тридцать вдоль берега, причем у Гилроя одна рука была на макушке, словно он придерживая ту самую шляпу, которую преследовал. И он и пес настигли бежавшую шляпу прямо у самого края воды и одновременно бросились к ней. Ахав застрял у Бэстейбла между ногами, и тот, удивленно вскрикнув, споткнулся и полетел вниз головой, прямо к своей шляпе, которая, кружась, взлетела в этот миг в воздух. Гилрой врезался в поросшую травой кочку, Ахав в стремительном натиске налетел прямо на него. Кружась, шляпа приземлилась точно на голову Ахаву. Плывя вдоль берега мимо плавучих листьев водяных лилий, несколько пучеглазых лягушек тотчас же остановились, с удивлением уставившись на взъерошенного мэра, лежавшего на земле, раскинув во все стороны руки и ноги, и на собаку со шляпой на голове, которая явно была ей мала. Джонатан подошел к Гилрою Бэстейблу и помог ему подняться на ноги, после чего снял шляпу с головы Ахава и встряхнул ее, а потом на всякий случай еще раз. После чего все трое направились по дороге к пристани.

Человек тридцать или сорок односельчан смотрели на них во все глаза, когда они обошли мельницу и появились из-за большого мельничного колеса, которое крутилось в таком же неторопливом темпе, как текла река. Раздались крики, аплодисменты, а внук старика Бизла затрубил в трубу. Несмотря на утреннюю дымку, солнце начало припекать довольно сильно, и в его лучах плот выглядел очень эффектно, просто по-королевски. Джонатан помахал всем рукой, а Ахав запрыгал, слегка скособочась, словно необузданная лошадь на параде.

Вероятно, жители городка не видели никогда ничего подобного, поэтому они продолжали радостно кричать и рукоплескать. Ахав выбежал на лужайку, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, тем самым вызывая всеобщее восхищение. Джонатан подумал, а не выступить ли ему с речью, и попытался представить, что бы он мог сказать. Но он отправлялся в путешествие всего лишь на несколько недель, и, по правде говоря, никаких настоящих опасностей в это время у него не предвиделось. Как кто-то сказал, он был весьма смелым парнем для такого путешествия. Поэтому, спустившись с пристани, Джонатан помог Ахаву влезть на плот и, кивнув на прощание своим друзьям и соседям, принялся отвязывать швартовочную веревку.

Внезапно из задних рядов толпы раздались крики: