Улисс

– Почему же, сэр? – спросил Стивен, пряча улыбку.

– Потому что их сюда никогда не пускали, – торжественно объявил мистер Дизи.

Ком смеха и кашля вылетел у него из горла, потянув за собой трескучую цепь мокроты. Он быстро повернул назад, кашляя и смеясь, размахивая руками над головой.

– Их никогда сюда не пускали! – еще раз прокричал он сквозь смех, топая по гравию дорожки затянутыми в гетры ногами. – Вот почему.

Сквозь ажур листьев солнце рассыпало на его велемудрые плечи пляшущие золотые звездочки и монетки.

3. Протей

[98 - Сюжетный план. 11 часов утра. Стивен, вернувшись из Долки в Дублин, проводит на берегу моря время до назначенной в 12.30 встречи с Маллиганом. На встречу он в конце концов не пойдет; у него крепнет сознание разрыва с Маллиганом и конца жизни в башне.Реальный план. Джойс вновь мало отклоняется от реальных людей и обстоятельств. Прототип дяди Ричи – Уильям Мерри, дядя автора, брат его матери Мэй Мерри; прототип Кевина Игена – фений, парижский эмигрант Джозеф Кейси. В обоих случаях образы и прототипы весьма близки. Воспоминания Стивена о Париже вполне отвечают жизни автора в 1902–1903 гг. Словом «эпифании» («богоявления») Джойс действительно называл писавшиеся им в тот период прозаические этюды и зарисовки; и, уезжая впервые в Париж, он сделал брату распоряжение о рассылке их копий в случае его безвременной смерти во все главные библиотеки мира.Гомеров план. Эпизоду сопоставляется Песнь IV, 384–570: Телемак, посетив спартанского царя Менелая, получает известия об отце из рассказа царя о его встрече с Протеем, мифическим существом, наделенным способностью бесконечно менять свой облик. Но что значит это аллегорическое соответствие, кто в «Протее» – Протей? Верней всего, это собственный разум Стивена, человеческий интеллект, бесконечно изменчивый и многообразный. Джойс также указывает, что Гомеров прообраз Кевина Игена – Менелай, тем самым иронически уподобляя визит Стивена в парижскую комнатушку Кевина посещению Телемаком дворца лакедемонского владыки.Тематический план. Лейтмотив эпизода – протеизм, бесконечные метаморфозы вещей, существ, идей, слов. Можно понимать этот мотив и крупней: как протеичность не только элементов реальности, но реальности как таковой: Протей – интеллект и Протей – художник здесь без конца заново изобретают, пересоздают себя вместе с окружающим (граница между внутренним и внешним миром снята), и сцена «художник на берегу Сэндимаунта» превращается во множество иных сцен, из разных времен и мест. В сознании Стивена, панорама которого развернута перед нами, проходят, чередуясь, троякие содержания: гроздья мыслей, собранные вокруг какой-либо стержневой темы; картины воспоминаний; воображаемые сцены из прошлого, своеобразные фантазии на исторические темы. В гроздьях – богатая интеллектуальная мозаика, но все ее главные элементы – в пределах привычных тем католического сознания. Эпизод открывает будто и не покидавшая мыслей Стивена фигура Аристотеля, праотца схоластики. Исходная тема весьма важна для «Улисса»: это развиваемая Аристотелем тема о достоверности восприятий и о различиях двух главных видов восприятия, зрения и слуха. Потом эта тема перейдет от Стивена к Блуму, а в конце романа, когда Стивен и Блум сойдутся, она завершится выводом «Итаки» (совпадающим с выводами современных культурфилософов): у «иудея» Блума доминирует слух, у «эллина» Стивена – зрение. Затем снова возвращается теология «Телемака». Взбунтовавшись, уйдя из Церкви, Стивен не перестает задаваться классическими богословскими вопросами: о сотворении и порождении, единосущии, связи Отца и Сына; занимает его и схоластическая казуистика Оккама… Исторические сцены, рисуемые его воображением, теперь выходят за пределы ирландской истории; мы узнаем в нем поклонника Данте и итальянского Возрождения. Последнее же и главное состоит в том, что в воспоминаниях, в размышлениях о самом себе Стивен наконец выступает как художник. Мы узнаем о его ранних опытах, и у нас на глазах он набрасывает четверостишие, которое мы прочтем в эпизоде 7.Дополнительные планы. По схемам Джойса, искусство «Протея» – филология, символ – морской прилив, цвет – зеленый.«Протей» был начат в Триесте в 1914 г. и завершен в Локарно в конце 1917 г. Первая публикация – «Литл ривью», май 1918 г.; как и «Нестор», эпизод был также опубликован в начале 1919 г. в лондонском «Эгоисте».]

Неотменимая модальность зримого. Хотя бы это, если не больше, говорят моей мысли мои глаза. Я здесь, чтобы прочесть отметы сути вещей: всех этих водорослей, мальков, подступающего прилива, того вон ржавого сапога. Сопливо-зеленый, серебряно-синий, ржавый: цветные отметы. Пределы прозрачности. Но он добавляет: в телах. Значит, то, что тела, он усвоил раньше, чем что цветные. Как? А стукнувшись башкой о них, как еще. Осторожно. Он лысый был и миллионер, maestro di color che sanno[13 - Учитель тех, кто знает (ит. Данте. Ад, IV, 131).]. Предел прозрачного в. Почему в? Прозрачное, непрозрачное. Куда пролезет вся пятерня, это ворота, куда нет – дверь. Закрой глаза и смотри.[99 - Неотменимая модальность… дверь. – Начальная тема – реальность окружающего мира и способы его восприятия человеком, слух и зрение. Стивен из опыта заключает, что явлениям присущи свойства (модальности) быть зримыми и слышимыми. Он вспоминает, что, по теории зрения Аристотеля, прозрачность – «общая природа и сила, обитающая в телах» (О чувствах и чувственном, 439а). С учетом еще относящейся к Аристотелю цитаты из «Ада», фигура «лысого миллионера» должна быть Аристотелем, хотя не только исторических данных, но и легенд о его плешивости не имеется и все изображения – с шевелюрой. Есть и сомнения в том, что лысый богач – Аристотель. С теорией зрения Аристотеля переплетается теория зрения ирландского философа и епископа-протестанта Джорджа Беркли (1685–1753), согласно которой зримое нами – не сами предметы, а только «цветные отметы» их. С «цветными отметами» связываются (какая тугая гроздь мыслей!) «отметы сути вещей»: так я перевел стоящее у Джойса signatures, отсылающее к названию трактата «De signatura rerum» Якоба Беме (1575–1624), немецкого мистика и мыслителя. Трактат (бывший у Джойса в библиотеке) говорит о том, что у всякой речи и всякой вещи имеется своя «сигнатура» – отмета сути, знаменование, означивание; и для проникновения в ее смысл необходимо эту отмету раскрыть, прочесть. Для Стивена это близко к более привычной ему схоластической теме о необходимости точных дефиниций вещей; и он вспоминает (чуть ниже) неуклюжие дефиниции из знаменитого «Словаря английского языка» (1755) Сэмюэла Джонсона, пародируя Джонсоново определение двери: «Дверь – то, что бывает у дома, ворота же – у городов и общественных строений».]

Стивен, закрыв глаза, прислушался, как хрустят хрупкие ракушки и водоросли у него под ногами. Так или иначе, ты сквозь это идешь. Иду, шажок за шажком. За малый шажок времени сквозь малый шажок пространства. Пять, шесть: это nacheinander[14 - Друг за другом (нем.).]. Совершенно верно, и это – неотменимая модальность слышимого. Открой глаза. Нет. Господи! Если я свалюсь с утеса грозного, нависшего над морем, свалюсь неотменимо сквозь nebeneinander[15 - Друг подле друга (нем.).].[100 - Nacheinander… nebeneinander. – Вслед за Аристотелем и Беркли в тему о зримом и слышимом вступает Г. Э. Лессинг (1729–1781), немецкий драматург и теоретик искусства. В своем классическом сочинении «Лаокоон» он указал, что в зрительных искусствах, какова живопись, принципом упорядочения элементов является их рядоположение, или же nebeneinander; а в искусствах звуковых, какова поэзия, этот принцип есть последование, nacheinander.] Отлично передвигаюсь в темноте. На боку ясеневая шпага. Постукивай ею: они так делают. Ноги мои в его башмаках и его штанинах, nebeneinander. Звук твердый: выковано молотом демиурга Лоса[101 - Демиург Лос, или «творец Лос» (имя – возможно, инверсия «соль», солнце), – один из персонажей мифологической системы Блейка, которому посвящена его «Книга Лоса» (1795). Демиург – в философии Платона, а позднее во многих гностических и мистических учениях – демон-мироустроитель, создающий вещи мира, но не первоматерию, из которой они создаются. В оригинале тут есть еще протеический момент: Los Demiurgos можно прочесть и по-испански как мн. число «Демиурги».]. Не в вечность ли я иду по берегу Сэндимаунта?[102 - Не в вечность ли… – Фраза перекликается с пассажем из поэмы Блейка «Мильтон» (1808): «…И я наклонился и повелел ей (автор – своей левой ноге. – С. X.) идти вперед, сквозь вечность».] Хруп-крак-скрип-скрип. Ракушки, деньги туземцев. Магистер Дизи в них дока.

Не придешь ли в Сэндимаунт,
Дороти-кобылка?

Смотри, вырисовывается ритм. Полный четырехстопник, шаги ямбов. Нет, галоп: роти кобылка.

Теперь открой глаза. Открываю. Постой. А вдруг все исчезло за это время? Вдруг я открою и окажусь навеки в черноте непрозрачного. Дудки! Умею видеть – буду видеть.

Что ж, смотри. Было на месте и без тебя: и пребудет, ныне и присно и во веки веков.

Они осторожно спустились по ступеням с Лихи-террас, Frauenzimmer[16 - Бабы (нем.).]; и по отлогому берегу косолапили вяло, в илистом увязая песке. Как я, как Элджи, стремятся к нашей могучей матери. У номера первого шверно[103 - Шверно – протеизм слов, перетекание немецкого schwer, тяжелый, в русскую грамматику (в оригинале – фр. слова в англ. грамматику).] болталась акушерская сумка, другая тыкала в песок большим зонтиком. На денек выбрались из слободки. Миссис Флоренс Маккейб, вдовица покойного Пэтка Маккейба с Брайд-стрит, горько оплакиваемого. Одна из ее товарок выволокла меня, скулящего, в жизнь. Творение из ничего. Что у нее в сумке? Выкидыш с обрывком пуповины, закутанный в рыжий лоскут. Пуповины всех идут в прошлое, единым проводом связуют-перевивают всю плоть. Вот почему монахи-мистики.[104 - Ассоциация провода пуповин с монахами-мистиками может быть двоякой: во-первых, строгие францисканцы, во Франции так и прозванные «веревочниками» (кордельеры), ходили, связавшись вместе веревкой; во-вторых, многие техники мистической медитации (в том числе православный исихазм) предписывают устремлять взгляд в область пупа. Контекст говорит более в пользу второго.] Будете ли как боги?[105 - Будете ли как боги? – об искушении Евы змием, Быт. 3, 5.] Всмотритесь в свои омфалы. Алло. Клинк на проводе. Соедините с Эдемом. Алеф, альфа: ноль, ноль, единица.[106 - Ноль, ноль, единица – передает акт творения из ничего.]

Супруга и сподручница Адама Кадмона: Хева, обнаженная Ева.[107 - Адам Кадмон – Человек Первый (др.-евр.), понятие каббалы, а затем многих философских, мистических и оккультных учений. Контекст предполагает, скорей всего, теософию, где Адам Кадмон – сотворенный первый человек в его совершенстве, до падения. Хева – жизнь (др.-евр.), более древний вариант имени Ева. Отсутствие пупка у Евы (и Адама) – популярный мотив оккультной и теософской литературы, а также средневековой и народной религиозности; еще в «Детстве» Горького в разговоре русского простонародья прочтем, что Адам и Ева «не родились, а созданы, стало быть, у них пупков нет».] У нее не было пупка. Всмотрись. Живот без изъяна, пергаменом крытый крупный круглится щит, нет, ворох белой пшеницы, восточной и бессмертной, сущей от века и до века. Лоно греха.[108 - Живот без изъяна… белой пшеницы – парафразы Песни Песней 4, 7 и 7, 2; пшеницы восточной и бессмертной, сущей от века и до века – парафраза англ. мистика Томаса Трейхерна (1637–1674), Сотницы медитаций, Сотница III, разд. 3.]

В лоне греховной тьмы и я был сотворен, не рожден.[109 - Сотворен, не рожден. – В Символе веры сказано о Христе, что Он «рожден, не сотворен».] Ими, мужчиной с моим голосом, с моими глазами и женщиной-призраком с дыханием тлена. Они сливались и разделялись, творя волю сочетателя. Прежде начала времен Он возжелал меня и теперь уж не может пожелать, чтобы меня не бывало. С ним lex eterna[17 - Вечный закон (лат.).]. Так это и есть божественная сущность, в которой Отец и Сын единосущны? Где-то он, славный бедняга Арий, чтобы с этим поспорить? Всю жизнь провоевал против единосверхвеликоеврейскотрахбабахсущия. Злосчастный ересиарх. Испустил дух в греческом нужнике – эвтанасия. В митре с самоцветами, с епископским посохом, остался сидеть на троне, вдовец вдовой епархии, с задранным омофором и замаранной задницей.[110 - Об Арии и единосущии. Согласно церковным авторам, смерть Ария произошла в общественном туалете. Вдовец вдовой епархии. – В 321 г. Арий был отрешен от сана пресвитера Александрийской церкви.]

Ветерки носились вокруг, пощипывая кожу преизрядно.[111 - Пощипывая кожу преизрядно – «Гамлет», I, 4.] Вот они мчатся, волны. Храпящие морские кони, пенноуздые, белогривые скакуны Мананаана.[112 - Мананаан Мак-Лир – в ирл. мифологии бог моря, обладавший, подобно Протею, способностью менять облик.]

Не забыть про его письмо в газету. А после? В «Корабль», в полпервого. И кстати, будь с деньгами поаккуратней, как примерный юный кретин. Да, надо бы.

Шаги его замедлились. Здесь. Идти к тете Сэре или нет? Глас моего единосущного отца. Тебе не попадался брат твой, художник Стивен? Нет? А ты не думаешь, что он у своей тетушки Салли на Страсбург-террас? Не мог, что ли, залететь повыше? А-а-а скажи-ка нам, Стивен, как там дядюшка Сай? Это слезы божьи, моя родня по жене! Детки на сеновале. Пьяненький счетоводишка и его братец-трубач. Достопочтенные гондольеры[113 - Достопочтенные гондольеры – ироническое выражение из популярной комической оперы «Гондольеры» (1889) У. Гилберта и А. Салливана. Отец Джойса именовал так Уильяма Мерри и его брата Джона.]. А косоглазый Уолтер папашу величает не иначе как сэром. Да, сэр. Нет, сэр. Иисус прослезился[114 - Иисус прослезился – Ин. 11, 35.] – и не диво, ей-ей.[115 - Это слезы божьи… ей-ей – обычные выражения отца Джойса в адрес Уильяма Мерри и его семейства.]

Я дергаю простуженный колокольчик их домика с закрытыми ставнями – и жду. Они опасаются кредиторов, выглядывают из-за угла иль выступа стены.[116 - Из-за угла иль выступа стены – «Макбет», 1, 6.]

– Это Стивен, сэр.

– Впускай его. Впускай Стивена.

Отодвигают засов, Уолтер меня приветствует:

– А мы тебя за кого-то приняли.

На обширной постели дядюшка Ричи, о подушках и одеяле, простирает дюжее предплечье над холмами колен. Чистогруд. Омыл верхний пай.

– День добрый, племянничек.

Откладывает дощечку, на которой составляет счета своих издержек, для глаз мистера Недотеппи и мистера Тристрама Тэнди[117 - Ричи Гулдинг – неудачливый делец и юрист, оставшийся не удел, но изображающий солидность и занятость. Мистер Недотеппи и мистер Тристрам Тэнди – иронические имена мнимых лиц, выражающие насмешку Стивена над пустыми играми Ричи. Тристрам Тэнди – смесь двух имен: ирл. революционера Нэппера Тэнди (1740–1803) и Тристрама Шенди, героя романа Стерна.], сочиняет иски и соглашения, пишет повестки Duces Tecum[18 - «Возьмешь с собой» (лат.) – повестка о явке в суд с представлением каких-либо документов или предметов.]. Над лысиной, в рамке мореного дуба, «Requiescat»[19 - «Да почиет» (лат.).] Уайльда.[118 - В странах Запада есть обычай вешать на стенах обрамленные тексты популярных стихов.] Обманчивый свист его заставляет Уолтера вернуться.

– Да, сэр?

– Бражки Ричи и Стивену, скажи матери. Она где?

– Купает Крисси, сэр.

Та любит с папочкой поваляться. Папочкина крошка-резвушка.

– Нет, дядя Ричи…

– Зови просто Ричи. К чертям сельтерскую. От нее тупеешь. Вуиски!

– Нет, дядя Ричи, правда…

– Да садись, черт дери, не то я сам тебя с ног сшибу.

Уолтер тщетно косит глазами в поисках стула.

– Ему не на что сесть, сэр.

– Ему некуда свою опустить, болван. Тащи сюда чиппендейловское кресло. Хочешь перекусить? И брось тут свои ужимки. Поджарить ломоть сала с селедкой? Точно нет? Тем лучше. В доме шаром покати, одни пилюли от поясницы.

All’erta![20 - Будь на страже! (ит.)][119 - All’erta! – ария из оперы Верди «Трубадур», акт I, сц. 1.]

Насвистывает из aria di sortita[21 - Входная ария (ит.).] Феррандо. Грандиознейший номер, Стивен, во всей опере. Слушай.

Вновь раздается его звучный свист с мелодичными переходами, шумно вырывается воздух, могучие кулаки отбивают такт по ватным коленям.

Этот ветер мягче.

Распад в домах: у меня, у него, у всех. В Клонгоузе ты сочинял дворянским сынкам,[120 - Сочинял дворянским сынкам… – Ср. «Портрет», гл. 1.] что у тебя один дядя судья, а другой – генерал. Оставь их, Стивен. Не здесь красота. И не в стоячем болоте библиотеки Марша, где ты читал пожелтевшие пророчества аббата Иоахима[121 - Аббат Иоахим – Иоахим Флорский (ок. 1145 – ок. 1202), ит. мистик, выдвинувший модель всемирной истории из трех эпох или царств, подчиненных трем Лицам Пресвятой Троицы: царство Отца – от сотворения мира до рождества Христова, царство Сына – от рождества Христова до 1260 г., царство Св. Духа – от 1260 г. до конца времен (хотя рубежная дата 1260 г. введена не Иоахимом, а его последователем Герардино да Борго Сан-Доннино (ум. 1276)). В третью эпоху должно быть возвещено и новое откровение, Завет Св. Духа в дополнение к Ветхому Завету (Отца) и Новому Завету (Сына). Модель, осужденная в католичестве как ересь, была созвучна религиозным исканиям европейской интеллигенции начала века, и Джойс в молодости некое время увлекался ею, вслед за Йейтсом и отчасти под влиянием его рассказа «Скрижали Закона» (1897). В это же время в России Третий завет проповедовали Мережковский и его круг. Ныне идеи и движение иоахимитов вновь вызывают интерес, входя в орбиту постмодернистских деконструирующих или псевдоэзотерических фантазий на темы истории; они фигурируют в романах У. Эко «Имя розы» (1980), «Маятник Фуко» (1988) и в потоке рыночной эзотерики.].[122 - В стоячем болоте библиотеки Марша, где ты читал… – В «Герое Стивене» этой строчке соответствует небольшой эпизод, где, в частности, читаем: «В своих блужданиях Стивен открыл библиотеку… основанную архиепископом Маршем… и ходил туда по нескольку раз в неделю читать старинные итальянские книги Треченто». В отличие от героя, автор посетил эту дублинскую библиотеку всего дважды, 22 и 23 октября 1902 г.; читал же он там Иоахима Флорского (см. ниже).] Для кого? Стоглавая чернь на паперти. Возненавидевший род свой[123 - Возненавидевший род свой… – Мотив мизантропии, отталкивания от окружающих как от «черни» стоит, натурально, под знаком Свифта, присяжного мизантропа ирл. культуры (хотя, кажется, эта репутация и не отвечает реальности). Джонатан Свифт (1667–1745), писатель и аббат, настоятель дублинского собора Св. Патрика, – фигура, близкая Джойсу и важная для него. Согласно «Путешествиям Гулливера», он предпочитал людскому роду лошадей, гуигнгнмов; как считали в эпоху Джойса, к концу жизни он испытывал все растущую мизантропию, перешедшую в безумие; по завещанию он оставил средства на основание психиатрической больницы в Дублине. Переход от Иоахима к Свифту – отражение упомянутого рассказа Йейтса.] бежал от них в чащу безумия, его грива пенилась под луной, глаза сверкали, как звезды. Гуигнгнм с конскими ноздрями. Длинные лошадиные лица. Темпл, Бык Маллиган, Кемпбелл-Лис, Остроскулый.[124 - Кемпбелл-Лис, Остроскулый – прозвища о. Ричарда Кемпбелла, одного из преподавателей колледжа Бельведер, сохраненные в «Портрете художника» (гл. 4).] Отче аббат, неистовый настоятель, что за обида так разожгла им головы? Пафф! Descende, calve, ut ne nimium decalveris[22 - Спустись, плешивец, чтобы пуще не оплешивел (лат.).]. С венчиком седовласым на главе обреченной карам вижу его себя ковыляющим вниз на солею (descende), сжимающим дароносицу, василискоглазым.[125 - В сознании Стивена – протеические взаимопревращения двух неортодоксальных аббатов; от Свифта он возвращается к Иоахиму. Лат. цитата (несколько измененная) – из апокрифа XVI в. «Прорицания пап», который был приписан Иоахиму в том его издании (Венеция, 1589), которое читал Джойс в библиотеке Марша; в цитате – реминисценция текста 4 Цар. 2, 23–24. Глава, обреченная карам – аллюзия на преследования Иоахимова учения (не сам Иоахим, но его более радикальные последователи подверглись неоднократному осуждению в XIII в.).] Слезай, лысая башка! У рогов жертвенника хор эхом повторяет угрозу, гнусавую латынь попов-лицемеров, грузно шлепающих в своих сутанах, отонзуренных, умащенных и холощеных, тучных от тучной пшеницы.[126 - Тучных от тучной пшеницы – Втор. 32, 12.]

А может быть, вот в эту минуту священник где-то рядом возносит дары. Динь-динь! А через две улицы другой запирает их в дарохранительницу. Дон-дон! А третий в часовне Богородицы заправляется всем причастием в одиночку. Динь-динь! Вниз, вверх, вперед, назад. Досточтимый Оккам думал об этом, непобедимый доктор.[127 - От церковной сцены мысль Стивена переходит к совершаемому в церквах таинству евхаристии (тема о нем есть и в эп. 1; видно, что Джойс о нем думал пристально и натуралистично, концентрируясь на его физической стороне). Есть проблема: как совмещается единственность Христа со множеством совершаемых пресуществлений? Стивен воображает это множество и вспоминает, что проблему решал Вильям Оккам (ок. 1285–1349), англ. философ, один из крупнейших схоластов, прозванный «непобедимым доктором».] Английским хмурым утром чертячья ипостась щекотала ему мозги. Когда он опускал свою гостию и становился на колени он слышал как второй звонок его колокольчика сливается с первым звонком в трансепте (он поднимает свой), а поднимаясь, слышал (теперь я поднимаю) как оба колокольчика (он становится на колени) звенят дифтонгом.

Кузен Стивен[128 - Кузен Стивен… – с заменой святого на поэта, а Стивена на Свифта – фраза, сказанная последнему его кузеном, драматургом Джоном Драйденом, после знакомства с его поэтическими попытками.], вам никогда не бывать святым. Остров святых.[129 - Остров святых – средневековое прозвание Ирландии – «остров мудрецов и святых»: в раннем Средневековье оттуда на континент являлось много подвижников, целый ряд из коих стали святыми.] Ведь ты был прямо по уши в святости, а? Молился Пресвятой Деве, чтобы нос был не такой красный. Молился дьяволу на Серпентайн-авеню, чтобы дородная вдова впереди еще повыше задрала бы юбки из-за луж. О si, certo![23 - О да, бесспорно! (ит.)] Продай за это душу, продай, за крашеные тряпки, подоткнутые бабенкой. И еще мне порасскажи, еще! На верхней площадке трамвая в Хоуте один вопил в дождь: голые бабы! Что скажешь про это, а?

Про что про это? А для чего еще их выдумали?

А не набирал что ни вечер по семи книг, прочесть из каждой по две страницы? Я был молод. Раскланивался сам с собой в зеркале, пресерьезно выходил на аплодисменты, поразительное лицо. Ура отпетому идиоту! Урря! Никто не видел – никому не рассказывай. Собирался написать книги, озаглавив их буквами. А вы прочли его «Ф»? Конечно, но я предпочитаю «К». А как изумительна «У». О да, «У»! Припомни свои эпифании[130 - Припомни свои эпифании. – Рождение этого жанра Джойс описывает в «Герое Стивене». Там развита и его эстетика, включающая такую, не слишком внятную, дефиницию: «Под эпифанией он понимал внезапное явление духовного, передающееся в вульгарности слова или жеста или же в какой-либо памятной фазе самого духа».] на зеленых овальных листах, глубочайше глубокие, копии разослать в случае твоей кончины во все великие библиотеки, включая Александрийскую. Кому-то предстояло их там прочесть через тысячи лет, через махаманвантару[131 - Махаманвантара – великий год (санскр.), по учению индуизма, мировая эпоха длиной в 4320 млн лет.]. Как Пико делла Мирандола[132 - Пико делла Мирандола (1463–1494) – одна из ярких фигур ит. Ренессанса, философ и ученый, юноша с огромными талантами и познаниями, с тягой к тайноведению, горделивый и амбициозный.]. Ага, совсем как кит.[133 - Ага, совсем как кит – «Гамлет», III, 2.] Читая одну за одной[134 - Читая одну за одной… – пародийная стилизация эссе «Пико делла Мирандола» Уолтера Пейтера (1839–1894), влиятельного английского культурфилософа, эссеиста, стилиста. Эссе вошло в его известную книгу «Ренессанс» (1873, рус. пер. 1912).] страницы одинокого однодума кого уж нет не одну сотню лет будто сливаешься заодно с тем одиночкой который как-то однажды…

Зернистый песок исчез у него из-под ног. Ботинки снова ступали по склизким скрипучим стеблям, острым раковинам, визгливой гальке, что по несметной гальке шелестит[135 - Что по несметной гальке шелестит – «Король Лир», IV, 6.], по дереву, источенному червями, обломкам Армады[136 - Обломки Армады. – В 1588 г. испанский флот Великая Армада был разбит англичанами, и поздней некоторые из его судов потерпели крушение у берегов Ирландии.]. Топкие окошки песка коварно подстерегали его подошвы, смердя сточными водами. Он осторожно обходил их. Пивная бутылка торчала по пояс в вязком песочном тесте. Часовой: остров смертельной жажды[137 - Остров смертельной жажды – аллюзия на выражение «остров неутолимого голода» в Песни IV «Одиссеи».]. Поломанные обручи у самой воды, на песке хитрая путаница почернелых сетей, подальше задние двери с каракулями мелом и выше по берегу веревка с двумя распятыми на ней рубахами. Рингсенд: вигвамы бронзовых шкиперов и рулевых. Раковины людей.

Он остановился. Прошел уже поворот к тете Сэре. Так что, не иду туда? Похоже, нет. Кругом ни души. Он повернул на северо-восток и через более твердую полосу песка направился в сторону Голубятни[138 - Голубятня – прозвание форта, где размещалась дублинская электростанция.].