Два адмирала

Когда священник и казначей подписались, оставалось подписаться третьему. По знаку начальника, лорд Джоффрей приложил в конце и свою руку.

– Господа, – сказал контр-адмирал словно извиняясь, – я очень сожалею, что не могу сегодня иметь удовольствия видеть вас у себя гостями; я отозван сэром Джервезом на берег и сам не знаю, когда возвращусь назад; но я надеюсь, что завтра вы доставите мне это удовольствие.

Присутствующие выразили свою благодарность, приняли приглашение и, раскланявшись, вышли из комнаты, исключая мичмана.

– Что, сэр? – воскликнул Блюуатер, заметив, к крайнему своему удивлению, после глубокой задумчивости, что он не один в комнате. – Какому счастью я обязан видеть вас здесь?

– Отсюда до моего отцовского дома, в Корнвалисе, только сорок миль, сэр; мне кажется, сэр, что пара хороших коней доставили бы меня туда часов за пять, и если завтра в это же время я отправлюсь оттуда снова в дорогу, то, право, сэр, наш «Цезарь» и не заметит отсутствия одного из своих головорезов.

– Очень ловко придумано, молодой человек, и весьма правдоподобно. В ваши лета я четыре года не видал своих родителей.

– После шести месяцев, проведенных на море, сэр Блюуатер, краткое отсутствие на берег доставило бы мне большое удовольствие.

– На это вы должны испросить позволения у капитана Стоуэла. Вы знаете, что я никогда не вмешиваюсь во внутренние дела «Цезаря».

– Это правда, сэр. Позвольте, по крайней мере, сказать капитану Стоуэлу, что я имею от вас позволение просить его об этом.

– Пожалуй, если вы находите это нужным, но ведь Стоуэл знает, что он может делать на судне все, что ему угодно.

– Благодарю вас, адмирал Блюуатер. Я напишу своей матушке письмо, в котором изложу ей удовлетворительные причины, почему я не могу ее видеть. Доброго утра, сэр!

– Доброго утра! – отвечал адмирал, и когда мичман взялся уже за ручку двери, чтобы выйти, он прибавил: – Послушайте, милорд!

– Что прикажете, сэр?

– Когда вы будете писать своей матушке, засвидетельствуйте ей мое нижайшее почтение. В молодости своей мы были с ней большими друзьями и искренне любили друг друга.

Мичман обещал исполнить это желание и вышел из каюты. Оставшись один, контр-адмирал около получаса ходил по каюте, потом позвал к себе рулевого боцмана и велел приготовить для своего отъезда шлюпку. Вскоре после того обычные дневные рапорты дежурных, обойдя по «Цезарю» свой круг, достигли и контр-адмиральской каюты; лорд Джоффрей и тут участвовал.

– Шлюпка готова, сэр, – сказал он, остановясь у дверей, одетый в береговой мундир мичмана.

– Что, видели вы капитана Стоуэла, милорд? – спросил Блюуатер.

– Видел, сэр, он позволил мне дрейфовать вдоль берега до захода солнца; с заревой же пушкой я должен воротиться назад.

– Так поедемте вместе в моей шлюпке, если вы совсем готовы.

– Очень хорошо, сэр! – отвечал мичман, и контр-адмирал вышел на палубу. После всех обычных почестей, отданных ему на деке, он сошел в шлюпку.

При выходе Блюуатера на берег все находящиеся тут встретили его с изъявлениями глубочайшей преданности и общего уважения, и он, отвечая на их приветствия, легким и небрежным, но учтивым поклоном, направился к утесам. Достигнув ровной, покрытой зеленью, отлогости, он заметил, что он не один. Оглянувшись, он увидел позади себя мичмана, которого одно только уважение и вежливость удерживали от пламенного желания скорее пробежать мимо адмирала на возвышение. И Блюуатер, вспомнив, как мало удовольствий может найти молодой человек в таком местечке, как Вичекомб, решился, по доброте своей, взять его с собой.

– Вы мало найдете здесь, лорд Джоффрей, удовольствий, – сказал он. – Если вы желаете принять общество старика, то вы увидите здесь, по крайней мере, все, что я увижу.

– Я вышел на берег, сэр, для того только, чтоб хоть немножко покрейсеровать, – отвечал, смеясь, мичман, – и потому я с радостью готов следовать за вашими движениями, буду ли получать на это сигналы, или нет.

– Поверните, милорд, если хотите, направо, а я зайду по дороге в замок вон к той сигнальной станции.

Мичман, – что не всегда бывает с людьми его лет, – пошел по дороге, ему указанной, и через несколько минут он стоял уже на мысе вместе с Блюуатером. Доттон, имея у себя перед глазами целую эскадру английского флота, не мог оставить сигнальной мачты в продолжение целого дня. Он встал со своего места и с подобострастием принял адмирала, чувствуя в душе своей угрызение совести при воспоминании о том разговоре, которого Блюуатер был невольным свидетелем. Но скоро он совершенно ожил, получив от контр-адмирала самую благосклонную встречу.

– Каково сэру Вичерли? – спросил адмирал. – Записка, которую я получил сегодня с рассветом от сэра Джервеза, показывает мне, что ему в ту пору не было еще легче.

– Мне бы очень приятно было, сэр, обрадовать вас добрым известием, если бы это от меня зависело. Кажется, однако, сэр Вичерли пришел уже в себя, потому что Дик, его конюх, только что приехал к нам с запиской от господина Ротергама, в которой тот извещает нас, что добрый баронет особенно желает видеть мою жену и дочь и что за ними тотчас приедет карета. Если вы намерены, сэр, быть сегодня в замке, то я уверен, что дамы с удовольствием предложат вам место в экипаже.

– Я постараюсь воспользоваться их добротой, – сказал Блюуатер, садясь на скамью у сигнальной мачты, – особенно, если они позволят и лорду Джоффрею Кливленду участвовать в этой поездке.

При этих словах Доттон снова приподнял свою шляпу и низко поклонился, услышав имя и титул молодого человека, который весьма равнодушно принял это приветствие, привыкнув с детства к лести, и с любопытством продолжал осматривать мыс и сигнальную мачту.

– Отсюда чуть ли не дальше видно, сэр, – заметил он, – чем с наших краспис-салингов. Зоркий глаз может видеть отсюда все окрестности на расстоянии двадцати миль; и чтоб доказать это на деле, я первый закричу: парус!

– Где, милорд? – спросил Доттон засуетившись. – Я уверен, лорд, что вы видите одну только эскадру сэра Джервеза, стоящую на якоре, и несколько лодок, которые снуют поминутно между кораблями и пристанью.

– Конечно, так, господин Доттон; ну, где вы видите, молодой человек, парус? – прибавил адмирал. – Я вижу только несколько чаек, скользящих по поверхности моря, за одну или за две мили позади судов, но нигде не вижу паруса.

Мичман поспешно схватил подзорную трубу Доттона, которая лежала на скамейке, и в минуту направил ее по поверхности воды.

– Ну, что, господин зоркоглаз? – сказал Блюуатер. – Кого вы видите, француза или испанца?

– Позвольте минутку, сэр, пока я эту ужасную трубу наведу на предмет. А, вот так; да, это судно очень маленькое – его бом-брамсели и верх брамселей принадлежат кажется… а, да это наш куттер «Деятельный»! Он поднял свои четырехугольные паруса, верхи которых только теперь начинают показываться; я узнаю его по гафелю.

– «Деятельный»? Ну, какие-то он везет нам новости? – сказал Блюуатер, невольно задумываясь, ибо ход дел приводил его к принятию решений, которые могли оказать влияние на всю остальную жизнь. – Сэр Джервез посылал его заглянуть в Шербург.

– Да, сэр, мы все это знаем. Не угодно ли вам посмотреть на парус, сэр?

Блюуатер взял трубу и, направляя ее по горизонту, скоро увидел куттер. Его опытному глазу было довольно одного взгляда, чтобы убедиться в этом.

– У вас довольно зоркие глаза, милорд, – сказал он мичману, отдавая ему трубу, – это действительно куттер, идущий к нашему рейду, и, кажется, вы совершенно правы, принимая его за «Деятельного».

– Признаюсь, на таком пространстве довольно трудно узнать столь маленькое судно, – сказал Доттон, посмотрев на лорда Джоффрея.

– Совершенная правда, сэр, – отвечал мичман, – но говорят, что друга только увидишь – и тотчас узнаешь. Наш «Деятельный» имеет гафель, который длиннее и ниже, чем обыкновенно.

– Я рад видеть в вас, милорд, такого проницательного наблюдателя, – отвечал Доттон. – Это верный признак, что из вас выйдет со временем славный моряк. А, вот уже и на эскадре, сэр, заметили приближающееся судно, потому что все флаги пришли в движение!

Блюуатер так хорошо знал все обыкновенные сигналы, что ему редко надо было прибегать к помощи сигнальной книги; первые сигналы «Деятельного» были ему очень понятны, но скоро, однако, последовали другие, смысл которых был ему неизвестен. Но по догадкам он заключил, что куттер везет какие-то важные донесения.

Между тем из замка приехала за миссис Доттон и Милдред коляска сэра Вичерли. Тогда Блюуатер приблизился к ним и был встречен ими теперь так же дружески, как накануне они расстались; им было очень приятно слышать, что контр-адмирал будет их спутником к замку сэра Вичерли.

– Я опасаюсь, – сказала миссис Доттон, – чтоб это приглашение не означало чего-нибудь недоброго.

– Мы узнаем все это, когда доедем до замка, – отвечал Блюуатер. – Но прежде, чем мы сядем в коляску, позвольте мне представить вам моего молодого друга, лорда Джоффрея Кливленда, которого я также осмелился пригласить сопутствовать нам.

Прекрасный молодой человек был принят как нельзя лучше. Дамы, по обыкновению, заняли задние места, оставляя передние своим спутникам. Случай поместил Милдред против мичмана, и это обстоятельство обратило на себя внимание адмирала странным и даже замечательным образом. Когда она сидела лицом к лицу с лордом Джоффреем, контр-адмирал, к крайнему своему удивлению, нашел в его лице много схожего с лицом любимой им девушки. Блюуатеру было хорошо известно, что лорд Джоффрей был чрезвычайно похож на свою мать. Милдред удивительно походила на покойную сестру герцогини Кливленд, его любимую кузину. Эта молодая леди, мисс Гедуортс, давно уже умерла; но все знавшие ее не забыли еще того впечатления, которое производила она своим умом и красотой. Между нею и Блюуатером существовала самая нежная дружба, чуждая, однако, всякой страсти, – чему, кажется, причиной была частью разница их лет (Блюуатер был почти вдвое старше ее), а частью и непреодолимая привязанность его к морю и морской службе. Таким образом, контрадмирал, найдя причины, которые как нельзя лучше объяснили ему сходство Милдред с любимым существом, с душевным удовольствием нашел, что он небезотчетно увлекся той, каждый взгляд, каждая улыбка которой напоминала ему женщину, которую он считал близкой совершенству. Но его удовольствие по весьма различным причинам было смешано с глубокой горестью, и потому немудрено, что короткое путешествие их было так печально, что все они весьма были рады, когда коляска остановилась у ворот замка сэра Вичерли.

Глава XII

Нат. В самом деле, Олоферн, вы приятно изменяете ваши названия, как мудрец, чтобы не сказать более. Но я вас уверяю, сударь, что это был олень.

    Шекспир. «Натаниэль и Олоферн»