Маленький оборвыш

– Нет, нет, я очень хорошо знаю, что вы не хотели огорчать меня! – вскричал отец: – у вас золотое сердце, я всегда это думал, а теперь я в этом уверен.

– Не прикажите ли чего-нибудь, мистер Бализет, – смиренным голосом спросила миссис Бёрк: – не налить ли вам чаю? Или не хотите ли, я схожу в свою комнату и изжарю вам кусочек рыбы?

– Нет, благодарю вас, – все еще печальным голосом проговорил отец: – я не хочу есть.

– Ну, если вам что-нибудь понадобится, кликните меня, – сказала миссис Бёрк, направляясь к своей комнате.

– Вы по своим делам уходите? – спросил отец.

– Я ухожу, чтобы не беспокоить вас.

– Так уж довершите ваши милости, останьтесь напиться с нами чаю.

Миссис Бёрк уступила желанию отца и придвинула себе стул к столу.

– Вы любите сладко, Джемс? Так не будет много?

– Не беспокойтесь, пожалуйста, обо мне, наливайте себе, – вежливо отвечал отец.

– Помилуйте, что за беспокойство! – Миссис Бёрк положила в чашку кусок сахару, размешала, отведала чай; потом прибавила еще сахару и протянула чашку отцу.

Отец с благодарностью посмотрел на нее и потянулся за поджаренным хлебом.

– Ах, что вы! – вскричала миссис Бёрк, отнимая у отца взятую им тартинку, не берите верхнего ломтя, он жарился больше часа и весь сгорел, позвольте, я вам выберу кусочек помягче и пожирнее.

– Мы совсем избалуемся, Джимми, если нас будут всегда так угощать, – заметил мне отец, кусая поданный ему ломоть.

– Отодвинь стул подальше, Джимми, – сказала миссис Бёрк, не заслоняй огня, пусть папе будет теплее.

– Мне очень хорошо, благодарю вас, – проговорил отец: – по правде сказать, лучше было бы, если бы огонь не так сильно подогревал мне ноги, а то новые сапоги тесны, а от жару они станут еще теснее. Надо бы снять их.

– Так зачем же дело стало? Джимми, что же ты не прислужишь отцу? Сними ему сапоги и принеси домашние туфли.

– Туфли! – со смехом вскричал отец: – какие там туфли! Вы обо мне говорите, как о каком-нибудь богаче!

– Неужели вы не носите туфель? – спросила миссис Бёрк с таким удивлением, точно будто отец сказал ей, что он ходит не на ногах, а на деревяшках.

– Никогда в жизни не носил! Где же мне, такому грубому малому, щеголять в туфлях!

– Да как же можно без домашних туфель? Вы меня просто удивляете, Джемс! Вы, конечно, занимаетесь грубым, простым делом, чтобы честным трудом заработать себе пропитание, но это ничего не значит. У себя дома каждый человек джентльмен, и каждая добрая жена должна смотреть на своего мужа с уважением. Снимай папе сапоги. Джимми, мы сейчас обуем его ноги поуютнее.

Пока я стаскивал тяжелые сапоги с ног отца, миссис Бёрк ушла в свою комнату и через минуту вернулась назад, неся в руках пару отличных туфель из тонкой кожи на теплой подкладке.

– Это туфли моего доброго, покойного мужа, царство ему небесное! – сказала миссис Бёрк. – Извините, что я вам предлагаю такое старье, мистер Бализет!

Она погрела туфли перед печкой и затем надела их на ноги отца.

– Ишь, как хорошо! ноги точно в бархате! – с наслаждением заметил отец. А – ведь дорого, должно быть, стоят такие туфли! Неужели вы их купили из заработков вашего мужа?

– Ну, нет, это было бы трудно, – засмеялась миссис Бёрк: – я купила их на свои собственные заработки, откладывая по пенни, по два в день.

– Может ли это быть! – вскричал отец, с удивлением глядя на миссис Бёрк.

– Отчего же нет? Муж работал для меня с утра до ночи, так и я должна была трудиться для него.

Отец ничего не отвечал, но он пристально смотрел на миссис Бёрк, видимо удивляясь ей.

– Джимми, – сказал он мне после нескольких минут молчанья: – нам теперь хорошо, надо стараться, чтобы и всегда также было. Помнишь, что тебе сказал доктор в ту ночь? Будь добрым мальчиком, слушайся миссис Бёрк.

– Он мне не говорил, что надо слушаться миссис Бёрк, – возразил я, – он говорил…

– Не в том дело, что он говорил; ты должен слушать то, что я тебе говорю, и не сметь рассуждать, – перебил отец, нахмурившись.

– Боже мой, да он и без того послушный, – вмешалась миссис Бёрк. – Кушай хлеб, душенька, – прибавила она, передавая мне кусок поджаренного хлеба.

Я должен был есть, так как она пристально глядела на меня.

– А вам много было работы, – заметил отец: – вы тут и с ребятишками возились, и комнату прибрали!

– Э, помилуйте, какая это работа, это скорей удовольствие. Сами посудите, много ли мне было с ними возни; посмотрите, какие я мешки сшила сегодня вечером по четыре с половиной пенни за штуку!

– Как, вы все здесь вычистили да еще сшили все эти мешки! – вскричал отец, пересчитывая мешки. – Вы выработали восемнадцать пенсов, присмотрели за двумя детьми и вычистили комнату, все в один вечер! Вы необыкновенная женщина!

– И нисколько даже не торопилась, меня работой не испугать, мистер Бализет!

Она говорила неправду. Я очень хорошо помнил, что она принесла из своей комнаты три уже совсем готовые мешка. Думая, что она просто ошиблась, я открыл рот, чтобы поправить ее, но она покачала головой и нахмурилась самым выразительным образом. Впрочем, я ее не боялся; она не смела бить меня при отце, а мне хотелось отомстить ей за то, что она меня бранила и заставляла держать для себя свечу.

– Какая вы ужасная выдумщица, миссис Бёрк! – сказал я, подвигаясь поближе к отцу.

Она посмотрела на меня с такой злобой, что даже скосила глаза.

– Это что такое? – спросил отец, круто поворачиваясь ко мне.

– Она выдумщица, – мужественно повторил я.

– Что такое «она»? Кого ты называешь «она», маленький грубиян? С какой стати называешь ты миссис Бёрк выдумщицей?

Я заметил, что он взялся за ременный пояс, и струсил.

– Ах, Господи, да не сердитесь на него, Джемс, – опять заступилась за меня миссис Бёрк: – он это сказал без всякого дурного умысла, он просто вспомнил, какие сказки я ему рассказывала, чтобы он не заснул до вашего прихода, оттого он и назвал меня выдумщицей!

– А, вот оно что! А я думал, этот дуралей говорит про мешки, что у вас счет не верен: до этого ни мне, ни ему нет дела.

– До правды всякому есть дело, Джемс, – возразила миссис Бёрк.

Затем она обратилась ко мне и сказала, подмигивая мне глазом.

– Смотри, голубчик Джимми, здесь четыре мешка; скажи папе, сколько я сшила, пока ты тут сидел и смотрел на меня?