И все они – создания природы

Я познакомил их с Энди, который с любопытством рассматривал огромные сапоги, изношенную одежду, всклокоченные волосы, буйно выбивающиеся из-под кепок. Фермеры с таким же любопытством уставились на костюм моего друга в тончайшую полоску, сверкающий белизной воротничок и со вкусом выбранный галстук.

Затем мы перешли к делу и мистер Даннинг дал полную волю своей энергии: он тыкал в могучие зады палкой и душераздирающе вопил:

– Э-ге-гей! Тпрусь, тпрусь! Ну-ка, ну-ка!

В конце концов один из моих пациентов выскочил в ворота и братья загнали его в стойло. Я передал им намордник с хлороформом и оперся на мою громоздкую гильотину, размышляя, насколько легче стала моя жизнь в последние дни.

Когда я только приступил к удалению рогов этого стада, каждый жгут я накладывал собственноручно и сам пристегивал намордник. Но фермеры – народ переимчивый, и младшие Даннинги скоро придали процедуре куда большую эффективность.

Уже на второй день Томас, старший, вежливо предложил:

– Веревки эти и намордник мы и сами на них накрутим, мистер Хэрриот. А вы бы постояли снаружи.

Я ухватился за эту идею. Грубый шпагат приходилось затягивать в жгутах очень туго, и он стер мне всю кожу на ладонях, но мозолистые лапищи младших Даннингов не порезала бы и проволока. А я уже не буду летать по стойлу мячиком, накладывая жгут.

И вот, опираясь на гильотину в позе палача, я обратил мысли к моему другу.

– Энди, – сказал я, – будет лучше, если ты заберешься вон туда! – и пнул одну из квадратных деревянных кормушек, расставленных длинным рядом в глубокой соломе посередине загона, фермеры называли их «стопки». Над стопками покачивалась на цепях люлька с сеном…

Энди снисходительно улыбнулся;

– О, мне и здесь отлично. – Он привалился плечом к столбу напротив стойла и закурил сигарету. – Я не хочу упустить ни малейшей подробности. Даже слушать все это очень интересно.

И действительно, из-за двери стойла доносились разные интригующие звуки. Как всегда. Сердитые крики «ох!», «да стой ты смирно, чучело!», «ноги мне оттоптать вздумал!» мешались с гулкими ударами гигантского тела о стенки.

Наконец, раздался неизбежный залп предупреждений:

– Э-эй! Выпускаем!

Я весь подобрался, дверь распахнулась, и из нее, как пушечное ядро, вырвался мой пациент: фестоны шпагата, намордник, точно противогазная маска, на веревке висят двое из братьев.

Ноги вола ушли по колено в солому, он на мгновение остановился, покосился по сторонам, а затем, едва глаза над верхним краем намордника узрели элегантную фигуру моего друга у столба, он опустил голову и ринулся в атаку.

Энди мешкать не стал. Едва на него устремились полторы тонны будущей говядины, он вспорхнул на стопку, ухватился за верхнюю перекладину люльки и одним рывком вознесся на недосягаемую высоту. Секунду спустя тяжелая стопка под ним полетела кувырком, опрокинутая бешеным ударом рогов. Я вдруг вспомнил, что в гимнастическом зале Энди всегда отличался в упражнениях на шведской стенке. Видимо, ему удалось сохранить всю былую ловкость и быстроту. Он поглядел на меня со своего ложа из душистого клевера, которое мягко покачивалось на цепях.

– На твоем месте я бы там и остался, – сказал я.

Энди кивнул. Я понял, что особенно уговаривать его не придется. Лицо его приобрело несколько мучнистый, оттенок, а брови застыли где-то у линии волос.

Потребовались объединенные усилия всех трех братьев, чтобы остановить вола. Теперь они тяжело отдувались, туго натягивая веревку, и ждали, чтобы я приступил к началу операции.

Настал решающий момент. Я прислонил гильотину к стопке и медленно подошел к волу. Отстегнул клапан намордника и налил на губку хлороформ. Что произойдет дальше, предугадать было невозможно. Одни животные тут же погружались в сон, но в других непонятный запах возбуждал внезапную ненависть ко мне, и они наставляли на меня рога, увернуться от которых в глубокой соломе бывало не так просто.

К большому моему облегчению, этот буян принадлежал к первому типу. После атаки на Энди, потаскав братьев Даннингов на веревке, он запыхался и вдохнул хлороформ полной грудью. Его глаза сразу же остекленели, он пошатнулся, сделал несколько неуверенных шажков, осел набок и заснул.

Времени терять было нельзя. Утопая в соломе до колено, я под тащил гильотину, наложил лезвия на рог, ухватил ручки и нажал. Для рогов молодых животных бывало достаточно одного нажима, но у этих основания рогов были настолько широки, что лезвия сошлись под громкий треск лишь через несколько мучительных секунд. Я принялся за второй рог, который потребовал от меня еще больших усилий.

– Все! – просипел я. – Снимайте намордник!

Я взмок, а этот вол был первым из девятнадцати.

Братья тотчас отстегнули намордник и кинулись к большому загону, где их отец уже вопил и тыкал палкой.

Я обезрожил второго, потом третьего, потратив лишь немного больше пота. Но четвертый оказался мне не по зубам. Рога у него были такими огромными, что я раздвигал и раздвигал ручки, пока они практически не вытянулись в одну прямую линию. Как я ни пыхтел, как ни напрягался, мне не удавалось свести их вместе хотя бы на одну десятую дюйма. За спиной у меня раздался голос Томаса, сложением не уступавшего любому чемпиону-тяжеловесу.

– Подвиньтесь-ка, мистер Хэрриот, – сказал он.

Я перехватил ручки ближе к середине. Томас взялся за концы, но и наши совместные усилия возымели действие не сразу. Затем рог отвалился с громким треском, а я взвизгнул – я ведь был «человеком посредине» и сходящиеся ручки врезались мне в ребра. То же повторилось и со вторым рогом: Томас вновь пришел мне на помощь и мои ребра пострадали вторично.

Братья пустились трусцой за следующим волом, а я прилег на солому и постанывал, потирая бока.

– Джим, как ты? – донесся сверху встревоженный голос, и, подняв глаза, я встретил сочувственный взгляд Энди. Как мне смутно вспомнилось, все это время он вертелся и раскачивал люльку в упрямом стремлении ничего не упустить.

Я криво ему улыбнулся.

– Все в порядке, Энди. Ну, заработал пару синяков.

– Еще бы! Ну и детина же зажал тебя в ручках! Не хотел бы я очутиться на твоем месте!

Вид у моего друга был ошеломленный. И стал совсем уж ошарашенным, когда следующий вол, едва нюхнув хлороформа, рванулся вперед и опрокинул меня на спину. Но и чего было ждать, когда энергичный мистер Даннинг доводил животных до исступления своими воплями и тычками?

Видимо, Томас пришел к тому же выводу.

– За ради бога, папаша, – произнес он с обычной своей размеренностью, – брось ты свою дурацкую палку и заткнись.

Говорил он без малейшей злости, потому что любил отца, да и мне маленький мистер Даннинг был симпатичен. Человек ведь он был очень хороший. Теперь он на миг присмирел, но его энергия искала выхода, и вскоре вопли и тычки возобновились с прежней силой.

С десятым животным случилось то, чего я опасался больше всего. Лезвие перерезало жгут на роге.

– Быстрей! Давайте шпагат! – кричал я, пробираясь к спящему волу, к красной струе, бьющей над его лбом. Пока я затягивал новый жгут, мое лицо щедро орошали теплые брызги. Но что было делать? Я затянул последний узел и обернулся к мистеру Даннингу.

– Принесите, пожалуйста, ведро теплой воды, мыло и полотенце! – Я с трудом раздвигал слипающиеся веки – слипающиеся в буквальном смысле слова, так как ресницы склеивала быстро свертывающаяся кровь.

Маленький фермер зарысил к дому и тотчас вернулся с ведром, над которым поднимался пар. Я жадно окунул руки в воду и в следующий миг уже плясал в соломе, тряся ошпаренными пальцами.

– Так это же кипяток, черт подери!

Братья смотрели на меня с каменными лицами, но мистер Даннинг просто покатывался со смеху.

– Хи-хи-хи! Хи-хи-хи! – Он захлебывался визгливым хихиканьем: в жизни ему не доводилось видеть ничего смешнее.

Пока он приходил в себя, Уильям принес холодной воды и подлил в ведро. Я ополоснул руки и кое-как промыл глаза.

Дальше все шло, как во сне. Во мне нарастало тоскливое утомление. Одно и то же, одно и то же. Животное загоняют в стойло, из-за дверей доносятся удары в стенки и ругань, заключительный вопль «Э-эй! Выпускаем!», хлороформ, напряжение, треск отлетающего рога, а мозг сверлит неизбежный вопрос, который, несомненно, задают себе все ветеринары: «Пять лет учиться в колледже – ради вот этого?!»

Внезапно я с облегчением обнаружил, что настала очередь самого последнего. У меня уже почти не осталось сил. Томасу пришлось еще несколько раз придавить мне ребра, и все мышцы протестующе ныли. И когда мистер Даннинг погнал к воротам загона последнего вола, у меня вырвался благодарный вздох. Однако понукания и палка подействовали на эту скотину далеко не так, как на прочих. Мне даже пришло в голову, что кастрационные щипцы в свое время толком не сработали, – такая ярость ощущалась в каждом движении заупрямившегося животного.

Косматая голова упрямо надвигалась на мистера Даннинга, и удар палкой по морде не заставил ее отдернуться. Маленький фермер благоразумно решил ретироваться.