Дом 17 по улице Черч-роу

– Встреча с Келли, говоришь? Первый раз слышу.

Итан наморщил лоб, и было очень заметно, что это все напускное.

– Мне казалось, я говорил о ней.

– Не говорил. Более того, ты сам знаешь, что не говорил, – рассмеялась Никки. – Ты такой бессовестный лжец, Итан.

Теперь Итан тоже смеялся. Попался.

– Ладно, ты меня раскусила. Я просто хотел дать тебе свободно вздохнуть. Тебе о многом надо подумать.

– Ты хочешь этот дом, так ведь?

– Это так заметно?

Никки глянула через плечо.

– Как насчет тебя, Белла Бу?

Белла ответила кивком.

– Значит, двое против одного.

– Так это не работает, – сказал Итан. – Мы все трое должны быть согласны в этом вопросе, иначе ничего не будет.

– А когда ты вернешься?

– Давай, может, к ужину, что скажешь? У тебя будет весь день. Я могу привезти индийской еды.

– Индийская мне подходит.

Белла потыкала пальцем в экран планшета:

– Мне корму, пожалуйста.

Итан улыбнулся ей, оглядываясь через плечо:

– Это само собой разумеется.

– А мне, пожалуйста, курицу бхуна, – Никки перегнулась через сиденье и поцеловала его. – Люблю тебя.

– Взаимно, – сказал Итан, возвращая поцелуй.

Никки вылезла из машины и открыла Белле дверь.

– Люблю тебя, папочка.

– И это тоже взаимно, милая, – сказал Итан, посылая ей воздушный поцелуй.

У их обмена знаками любви был сладко-горький привкус. Это был один из тех моментов, в которые Никки осознавала, как много они трое потеряли. Слышать, как Белла говорит Итану, что любит его, этим холодным, пустым голосом, было как удар ножом по сердцу.

Никки помогла Белле выбраться, и они вместе проводили взглядом «теслу», отъезжающую от тротуара. Они продолжали смотреть, пока машина не свернула с Бедфорд-стрит и не исчезла из виду, Белла махнула на прощание последний раз, крепко сжимая планшет в руке. Он был еще одним напоминанием о том, что случилось. Она всюду брала его с собой. Другие родители могли шутить о том, что их детей не оторвать от электронных гаджетов, но для Беллы планшет был той жизненно важной ниточкой, которая связывала ее с остальным миром. Розовая обложка, украшенная сердечками и звездочками, выглядела уже немного потрепанной. Никки задумалась, сколько еще, интересно, пройдет, прежде чем она захочет поменять ее на что-то более взрослое. Эти размышления вызвали еще один укол грусти. Во многом Белла все еще оставалась маленькой девочкой, но и слишком во многом она была старше своих шести лет. Держась за руки, они потихоньку пошли, Никки вела девочку справа от себя, заслоняя ее от дороги.

Их дом в эдвардианском стиле, белый и элегантный, был в конце целой террасы зданий идентичного вида. У него был свой характер и особенное очарование, какого никогда не будет у дома на Чёрч-роу. Они взобрались по ступеням к парадному входу, и с каждой ступенькой воспоминания о несчастном случае крепли, а мрачное предчувствие росло. Никки не могла припомнить, когда последний раз уровень ее тревоги так подскакивал – в недавнее время такого точно не было. Она достала ключи и открыла дверь, и пока она это делала, ее рука слегка тряслась. Она посмотрела вниз на Беллу, но та была поглощена очередной статьей о рыбах в своем планшете и пребывала в счастливом неведении относительно терзаний Никки.

Когда они оказались внутри, Никки закрыла дверь, защелкнула задвижку с цепочкой и повернула ключ, заперев врезной замок на пять оборотов. Если бы она сделала то же самое два года назад, сейчас все было бы совсем иначе. Эта мысль появлялась у нее каждый раз, когда она входила в дверь. Останется ли эта мысль здесь, когда они переедут, или эта часть невроза перекочует вместе с ними? Наверное, только время покажет.

В воздухе висел тяжелый и горячий запах домашнего супа, который повел их по коридору. София мыла посуду, когда они вошли в кухню. Услышав их, она обернулась с улыбкой, схватила кухонное полотенце и стала вытирать руки. Белла помчалась к ней через кухню, и София сгребла девочку в объятия и поцеловала.

– Проголодалась, Коразонсито[1 - «Сердечко» (исп.)]? Время обеда давно прошло, – у нее все еще был сильный испанский акцент, хотя она больше половины жизни прожила в Великобритании.

Белла ответила энергичным кивком, и София еще раз чмокнула ее, прежде чем отпустить и повернуться к Никки.

– Как насчет тебя, ми кариньа[2 - «Моя дорогая» (исп.)]? Куриный суп, твой любимый.

Никки покачала головой.

– Спасибо, я не хочу есть.

– Точно, не налить тебе немножко? Знаешь, тебе действительно не мешало бы немного поесть.

– Ничего, я попозже.

Никки помогла Белле снять пальто и разделась сама, бросила верхнюю одежду на один из стульев и села. Когда Белла помыла руки и тоже уселась за стол, ее уже ждала миска супа и тарелка с хлебом. Порция была слишком велика, но Никки уже давно сдалась. У Софии был дежурный ответ, что у Беллы растущий организм. Как бы то ни было, Белла умела контролировать себя. Она сама останавливалась, когда была сыта.

– Итак, Коразонсито, – начала София, – как тебе дом?

Белла оставила ложку в миске и начала печатать на планшете:

– Потрясающе. У меня будет свой пруд с рыбками в комнате.

София вытаращила глаза с недоверием:

– В комнате? Быть не может.

Бела кивнула, насупившись. Высунув кончик языка, она принялась торопливо тыкать в планшет. Обе, Никки и София, боролись с желанием нарушить тишину. Все терапевты сходились в одном: важно, чтобы Белла чувствовала, что ее слышат.

– Там снаружи комнаты сад. А в нем как раз и есть пруд. Папочка сказал, что я могу присматривать за рыбками.

– Звучит и правда потрясающе.

– Их там три. Я назову их Рубин, Сапфир и Изумруд.

– Какие красивые имена. Жду не дождусь, когда смогу взглянуть на них, – София присела на стул возле Никки и дождалась, когда та подняла на нее взгляд. – А что ты думаешь о доме, ми кариньа?

Никки бросила взгляд на Беллу, и София поняла ее. Она плавно сменила тему, заполняя тишину подробностями о том, как она провела утро. София была с ними уже много лет. Они наняли ее в качестве экономки, но она была гораздо большим, чем просто экономкой. Ей было далеко за пятьдесят, у нее были длинные черные волосы и быстрая легкая улыбка, делавшая ее на десять лет моложе. Она всегда носила что-нибудь красное, потому что верила, что этот цвет приносит удачу. Сегодня на ней были красные туфли. София выросла в маленькой фермерской деревушке к северу от Барселоны, но ей там было тесно. Она покинула родные края, как только смогла, перебравшись сначала в Мадрид, потом в Лондон, где и познакомилась со своим мужем Филипом. Он умер пять лет назад от рака; она ухаживала за ним в течение всей болезни. Даже сейчас она не вполне оправилась от горя. Наверное, она никогда бы не смогла. Никки слишком хорошо знала, что бывают потери, после которых уже не придешь в себя.

У Софии не было детей, и она относилась к Белле, как к внучке, которой у нее никогда не будет. Она любила девочку всем сердцем, и это чувство было ответным. «Коразонсито» – так она нежно звала Беллу; в переводе с испанского это значило «сердечко» и подходило идеально. Родители самой Никки умерли еще до того, как она встретила Итана – мать от рака груди, отец – несколько лет спустя от аневризмы мозга. После несчастного случая София стала для нее второй матерью и тем человеком, который помогал ей собирать осколки былой жизни. Сказать, что она была на вес золота, значило ничего не сказать.