Тайпан

Какой же я была дурочкой, что боялась тайпана. Он такой же мужчина, как любой другой. И он мой господин. Очень-очень мужчина. А я скоро стану тайтай. Наконец-то, после стольких лет. И тогда у меня наконец-то будет лицо.

Она низко поклонилась:

– Ты оказал мне большую честь тем, что доверился мне. Я буду вечно благословлять твой йосс, тайпан. Твой дар велик, ты даешь мне так много лица. Потому что любой на моем месте постарался бы украсть такое богатство. Любой.

– Как бы ты взялась за это дело?

– Послала бы А Гип к хоппо, – не задумываясь, ответила она и опять помешала мясо в горшке. – Если пообещать ему пятьдесят процентов, он забудет даже об императоре. Он позволит тебе остаться – тайно, если ты пожелаешь, – пока не прибудет лорча. Когда он убедится, что это та самая лорча, он позволит тебе так же тайно проникнуть на нее и перехватит где-нибудь ниже по реке. И перережет тебе горло. Но потом он отнимет у меня мою долю, и мне придется стать его женщиной. Мерзкое черепашье дерьмо! За весь чай Китая я не лягу в постель с этой развратной свиньей. У него ужасно гнусные повадки. Ты знаешь, что он почти не мужчина?

– Что? – переспросил Струан, занятый своими мыслями.

– Это всем известно. – Она осторожно попробовала тушеное мясо и добавила немного соевого соуса. – Ему теперь нужны две девушки сразу. Пока одна занимается делом, другой приходится играть с ним. Потом, опять же, у него такой маленький член, что он надевает на себя всякие штуки, огромные штуки.

– Прекратишь ли ты наконец нести околесицу?

– Что такое «околесица»? – спросила Мэй-мэй.

– Ерунда.

– Ха, это не ерунда! Все знают. – Она тряхнула головой, и гладкие струи ее волос заиграли при этом движении. – Я тебя совсем не понимаю, тайпан. У тебя такой шок, когда я говорю об очень обычных вещах. Многие используют разные штуки, чтобы лучше любить. Очень важно это улучшать, если можешь. Кушать правильную пищу, пользоваться правильными лекарствами. Если у тебя маленький член, ай-йа, разве плохо улучшить свой йосс и доставить своей девушке больше удовольствия? Но только не так, как делает эта грязная свинья! Он просто хочет, чтобы было больно.

– Хватит болтать, женщина!

Она перестала помешивать мясо и посмотрела на него. Ее брови чуть заметно нахмурились.

– Все европейцы такие, как ты, тайпан? Не любят говорить открыто про мужчин и женщин, хейа?

– О некоторых вещах у нас просто не принято говорить, вот и все.

Она покачала головой:

– Это неправильно. Говорить хорошо – полезно. Как же иначе можно стать лучше? Мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. У тебя же не бывает шок, когда ты говоришь о пище! Зачем же так сердиться, а? Делать любовь и есть пища, можешь не беспокоиться. – Ее глаза озорно прищурились, и она оглядела его сверху донизу. – Хейа, все масса делать джиг-джиг, как твоя, одинаково, хейа?

– А все китайские девушки такие же, как ты, хейа?

– Да, – спокойно ответила она. – Большинство. Как я, но только не такие хорошие. Я надеюсь. – Она рассмеялась. – По-моему, ты очень особенный. Я тоже особенная.

– И скромная к тому же.

– Чума на такую скромность. Я просто откровенна, тайпан. Все китайцы – очень откровенные люди. Почему я должна принижать свои достоинства? И твои? Я доставляю тебе радость и сама получаю огромное удовольствие. Глупо притворяться, что это не так.

Она заглянула в горшок, палочками достала оттуда кусочек мяса и попробовала его. Затем сняла горшок с огня и поставила тут же рядом, чтобы не остыл. Отперев дверь, она что-то прошептала А Гип. Та кивнула и выскользнула из комнаты. Мэй-мэй вернулась к огню.

– Куда она ушла?

– Искать место, где можно спрятаться.

– Я сам займусь этим.

– У нее лучше получится. Сейчас мы поедим, а потом ты решишь насчет Брока.

– А что с ним надо решать?

– Он ведь не даст тебе просто так остаться и спрятаться, хейа?

– Я уже решил, как с ним поступить. – Струан улыбнулся так широко, что все его лицо покрылось морщинками. – Ты очень-очень особенная, Мэй-мэй.

– Достаточно особенная, чтобы ты сделал меня тайтай? Своей главной госпожой, по обычаям твоей страны?

– На это я дам тебе ответ, когда успешно завершу три дела.

– Какие три дела?

– Первое – доставлю серебряные слитки на «Китайское облако» в целости и сохранности.

– Дальше?

– Второе – добьюсь, чтобы Гонконг стал нашим по-настоящему и навсегда.

– И последнее?

– Еще не знаю точно. В отношении третьего дела тебе придется запастись терпением.

– С первыми двумя я тебе помогу. Как будет с последним, не знаю. Я китаянка, а китайцы очень терпеливые люди. Но не забывай, что я еще и женщина.

– Буду помнить, – произнес он после продолжительного молчания.

Глава 8

Струан сидел в своем рабочем кабинете на первом этаже и писал письмо Роббу. Было почти два часа пополудни. Торговцы вместе со своими клерками, носильщиками и слугами перетаскивали вещи из факторий на лорчи. Хоппо отменил приказ, отзывавший из поселения всех слуг. Слугам и носильщикам разрешалось исполнять свои обязанности до часа обезьяны – трех часов дня, – к этому времени все европейцы должны были покинуть Кантон. Знаменосцы по-прежнему оставались на площади, отрезая англичан от американской фактории.

Струан закончил писать, поставил на листе под посланием свою личную печать, которой пользовался лишь в исключительных случаях, и капнул на письмо воском, прижав к нему перстень с печаткой. В письме он сообщал Роббу, что беспокоиться не о чем и что он привезет на Гонконг добрые вести, добавив, что, если сам он опоздает, Робб должен вместо него пойти на распродажу и приобрести все участки, которые они заранее подобрали для компании. И купить круглый холм, чего бы это ни стоило. Сколько бы Брок ни давал, Робб должен предложить на доллар больше.

Струан откинулся на спинку кресла, потер глаза, прогоняя усталость, и начал заново, шаг за шагом, перепроверять свой план, пытаясь отыскать в нем слабые звенья. Как и в любом плане, успех которого во многом зависит от реакции других людей, Струан, готовясь осуществить свой замысел, тоже в какой-то степени полагался на удачу – предусмотреть все было невозможно. Но он чувствовал, что флюгер его йосса опять показывает в ту сторону, где судьба неизменно хранила его и все получалось именно так, как ему хотелось.

Высокие напольные часы пробили дважды. Струан встал из-за резного тикового стола и подошел к слугам, которые непрерывно сновали взад-вперед между факторией и причалом под надзором португальских клерков.

– Мы почти закончили, мистер Струан, – сказал Мануэл де Варгаш, престарелый седовласый португалец, державшийся всегда с большим достоинством. Он служил Благородному Дому уже одиннадцать лет и являлся старшим клерком. До этого он владел собственной компанией с главной конторой в Макао, но не выдержал конкуренции с британскими и американскими коммерсантами. Он не держал на них зла. То была воля Господа, сказал он тогда без всякой ненависти, взял с собой жену, собрал детей и отправился слушать мессу, после чего возблагодарил Мадонну за все, чем она благословила его. Он был таким же, как и огромное большинство других португальцев, – верным, спокойным, всегда довольным своей судьбой, неспешным в мыслях и поступках. – Можем отправляться, как только прикажете, – устало произнес он.

– Вы хорошо себя чувствуете, Варгаш?

– Небольшая лихорадка, сеньор. Но как только мы обоснуемся на новом месте, со мной опять все будет в порядке. – Варгаш покачал головой. – Скверно это – бесконечно переезжать с места на место. – Он что-то резко выговорил на кантонском наречии носильщику, сгибавшемуся под тяжестью конторских книг, и показал рукой на лорчу. – Это последние книги, мистер Струан.

– Хорошо.

– Печальный сегодня день, печальный. Ходит много плохих слухов. Некоторые совсем глупые.

– Что за слухи?