Пробуждение Левиафана

Он набрал свой код допуска, и грязно-зеленая дверь, втянув клапаны, впустила его.

Нора косо уходила вверх в тело станции. Три маленькие комнаты: жилая, за ней спальня, едва вмещавшая койку, за ней душевая кабина, туалет и маленькая раковина – все на пол-локтя друг от друга. Стандартная планировка, он видел такие тысячу раз.

Миллер постоял минуту, ни к чему особенно не приглядываясь, слушая успокоительное шипение воздуха в воздуховоде. Он старался не выносить суждений, ожидая, пока в голове само сложится впечатление о жилище и – через него – о жившей здесь девушке.

Слово «спартанское» тут не подходило. «Простое» – да. Единственным украшением была немного абстрактная акварелька с женским лицом в маленькой рамке, что висела над столом, и несколько бумажек величиной с игральную карту – над кроватью. Миллер наклонился, чтобы разобрать мелкий шрифт. Официальное свидетельство, подтверждающее, что Джули – не Джульетта – Мао получила красный пояс в центре джиу-джитсу Цереры. Еще одна – о переходе к коричневому поясу. Их разделяли два года. Крутая, значит, школа. Он тронул пальцем место на стене, оставленное для черного. Карточки безо всяких украшений – ни стилизованных метательных звездочек, ни тренировочных мечей. Просто скромное признание, что Джули Мао добилась того, чего добилась. Одно очко в ее пользу.

В шкафу нашлись две смены одежды: одна из толстого полотна и брезента, другая – из голубого шелка с красным шарфом. Один костюм для работы, другой для развлечений. Меньше, чем у Миллера, а он был не любитель наряжаться.

Вместе с носками и бельем хранилась нарукавная повязка с рассеченным кругом АВП. Неудивительно для девушки, повернувшейся спиной к богатству и привилегиям ради жизни в такой дыре. В двух съемных ящиках холодильника осталась испорченная еда и бутылка местного пива.

Миллер поколебался, но пиво взял. Сел за стол и открыл встроенный домашний терминал. Шаддид оказалась права: код допуска Миллера сгодился в качестве пароля.

На рабочем столе картинка с гоночной шлюпкой. Все хранится под маленькими разборчивыми иконками. Общение, развлечения, работа, личные записи. «Стильное» – вот подходящее слово. Не «спартанское», а «стильное».

Он быстро перебрал профессиональные файлы, так же, как с жильем, позволяя впечатлению сформироваться без усилий. Придет время и для скрупулезной работы, но первое впечатление обычно оказывалось полезнее целой энциклопедии. У нее хранилась подборка учебных записей по управлению различными легкими грузовыми судами. Несколько политических архивов, но ничего настораживающего. От сканированный сборник поэзии первопоселенцев Пояса.

Он перешел к личной корреспонденции. Джули поддерживала астерский порядок и здесь. Все входящие сообщения разложены в папки. Работа, личное, новости, покупки. Он открыл «Новости». Две или три сотни политических сообщений, дайджесты дискуссионных групп, бюллетени и объявления. Кое-что она просматривала, но без фанатизма. Джули была из тех женщин, которые готовы принести жертву своему делу, но не увлекаются чтением пропаганды. Миллер закрыл файл.

В «Покупках» лежало множество коммерческих предложений. Несколько расписок, несколько объявлений, заказы товаров и услуг. На глаза ему попался запрос в службу свиданий для астеров. Миллер просмотрел переписку. Джули подписалась на «Встречи при низкой g, низком давлении» в феврале прошлого года и отписалась в июне, не воспользовавшись услугами.

Папка «Личное» оказалась разнообразнее. На глазок здесь было шесть или семь десятков подразделов, помеченных именами: «Саша Ллойд-Наварро», «Ирен Майклс» – или метками:

«Спарринг», «АВП»…

…«Никтоневиноват».

– О, это может быть интересно, – сказал он пустой норе.

Пятьдесят сообщений за пять лет, все с торговой станции «Мао – Квиковски» в Поясе или с Луны. В отличие от политических новостей все, кроме одного, просмотрены.

Миллер откупорил пиво и задумался над двумя самыми свежими сообщениями. Последнее, еще не вскрытое, пришло от некоего «ЖПМ». Надо думать, от Жюль-Пьера Мао. К предыдущему сохранились три черновика ответов, все не отосланные. Сообщение было от Ариадны. То есть от матери.

В работе детектива всегда есть что-то от вуайеризма. Он имел право находиться здесь, рыться в личной жизни совершенно незнакомой женщины. Ему как следователю полагалось знать, что она была одинока, что в ванной стояли только ее собственные туалетные принадлежности. Что она была гордой. Никто не мог пожаловаться, да и жалоба осталась бы без внимания, на то, что он перечитал всю ее личную переписку. Разве что похищение ее пива могло вызвать легкое недовольство.

И все же Миллер несколько секунд помедлил, прежде чем открыть предпоследнее сообщение.

Экран сменил фон. На хорошей модели письмо выглядело бы точно как написанное пером на бумаге, но дешевая система Джули разбила изображение на тончайшие линии и пропустила легкое свечение по левому краю. Почерк был тонким и разборчивым: то ли пользовались программой каллиграфии, позволяющей варьировать форму букв и толщину штрихов, то ли текст писался от руки.

«Милая!

Надеюсь, у тебя все хорошо. Хотелось бы, чтобы ты сама иногда мне писала. Сейчас мне приходится посылать запрос в трех экземплярах, чтобы узнать, как дела у родной дочери. Я понимаю, что ты затеяла эту авантюру ради свободы и самостоятельности, но и для ответственности должно найтись место.

Я особенно хотела бы связаться с тобой, потому что отец опять строит планы консолидации, и мы подумываем продать „Бритву“. Знаю, что когда-то она много для тебя значила, но не думаю, чтобы ты снова занялась гонками. Сейчас она только съедает средства за хранение, а у нас нет причин быть сентиментальными».

Вместо подписи стоял легкий вензель: «АМ».

Миллер задумался над письмом. Почему-то он ожидал, что очень богатые родители давят на своих детей несколько тоньше. «Если не будешь слушаться, мы выбросим твои игрушки. Если не напишешь.

Если не вернешься домой. Если перестанешь нас любить».

Миллер открыл первый черновик ответа.

«Мать, если тебе нравится себя так называть.

Спасибо, что швырнула в меня еще одним комом грязи. Не представляла, какой мелкой, грубой эгоисткой ты можешь быть. Не верю, чтобы ты хоть во сне увидела, хоть на минуту вообразила, что я могу…»

Миллер не стал дочитывать. Тон письма был ясен и так. Второй черновик она написала два дня спустя. Миллер перешел на него.

«Мама!

Мне жаль, что в последние годы мы стали чужими. Я знаю, что тебе и папе было тяжело, но надеюсь, вы понимаете, что, принимая решение, я не хотела причинить вам боль. Насчет „Бритвы“ я прошу тебя подумать еще. Это моя первая шлюпка, и я…»

Дальше письмо обрывалось. Миллер откинулся назад.

– Держись, малышка, – обратился он к воображаемой Джули и открыл последний черновик.

«Ариадна.

Поступай как хочешь.

Джули».

Миллер рассмеялся и поднял бутылку, обращаясь с молчаливым тостом к экрану. Они знали, куда больнее ударить, но Джули выдержала удар. Если ему случится найти ее и отправить обратно, это будет плохой день для них обоих. Для всех.

Он допил пиво, бросил бутылку в люк утилизатора и открыл последнее сообщение. Он всерьез боялся прочитать о судьбе «Бритвы», но знать все, что можно, было его работой.

«Джули!

Это не шутка. И не очередной драматический каприз матери. У меня есть надежные сведения, что Пояс становится очень небезопасным местом. О том, что нас разделяет, можно поговорить позже.

РАДИ СОБСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ВОЗВРАЩАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО».

Миллер нахмурился. Гудел воздуховод. Снаружи пронзительно свистнул кто-то из местных мальчишек. Миллер постучал по экрану, закрыл папку «Никтоневиноват» и снова открыл ее.

Сообщение пришло с Луны за две недели до того, как Холден и «Кентербери» подняли стяг войны между Поясом и Марсом.

Дополнительная работенка становилась интересной.

Глава 9. Холден

– Те корабли так и не отвечают, – сказала Наоми, набирая на панели связи последовательность символов.

– Я и не ждал, что ответят. Просто хочу показать «Доннаджеру», что мы озабочены преследованием. Пока что мы просто прикрываем задницы, – ответил Холден.

Наоми распрямилась, хрустнув позвонками. Холден достал из лежащей на коленях коробочки протеиновую плитку и кинул ей.

– Поешь.