Падение Левиафана

– Да ну? Как – другой?

– Меняется, – сказал Ксан. – Эта штука, которая ее учит, – она ее еще и переделывает.

Холодок, пробравший Фаиза, не имел отношения к температуре воздуха. Однако он продолжил в том же легком дружеском тоне:

– А во что переделывает, как тебе кажется?

Ксан покачал головой: «Не знаю». И сказал:

– Мы выясним.

Глава 11. Тереза

Новый Египет принадлежал к молодым колониям – всего пятнадцать лет от первых поселенцев. На его двух планетах хватало пригодных для жизни мест. Школа, в которой ей предстояло жить, как и большая часть поселений, располагалась на меньшей из двух – четвертой от солнца. Тяготение этой планеты – Абассии – было чуть меньше трех четвертей g, а сутки на ней составляли тридцать часов. По не вполне установленным причинам здесь имелось сильное магнитное поле, необходимое для защиты от мощных и частых вспышек на солнце. Даже вблизи экватора можно было полюбоваться великолепным полярным сиянием.

Общее население двух планет не дотягивало до численности лаконской столицы, да еще было размазано по полудюжине маленьких городов и двум десяткам горнодобывающих предприятий. Океан покрывал лишь треть поверхности Абассии, а большая часть континентов была засушливой, хотя возвышенности северного и южного полушария заросли пышным аналогом горных лесов.

Пресвитерианская академия Сохага располагалась в речной долине на юге, в нескольких сотнях километров от «Нувель Эколь», с которой работала по общему учебному плану. Территория учебного заведения занимала чуть меньше тысячи терраформированных и окультуренных гектаров. Здания незадолго до смерти проектировал Альваро Пио, и они значились в топе архитектурных достопримечательностей новых миров.

Тереза разглядывала снимки кампуса с улыбчивой молодежью – ее сверстниками или чуть старше. И пыталась вообразить среди них себя. Пыталась найти себя среди людей на фото.

«Теперь это будет мой дом. Если все сложится».

Однако походило на то, что может и не сложиться.

Вся команда, собравшись в рубке, рассматривала на экране тактическую схему системы Новый Египет. Все внимание – и Терезы тоже – было сосредоточено на корабле, только что проскочившем оставшиеся в шести а.е. позади врата и разгоняющемся в сторону Абассии.

– Подполье не предупреждало о плановых переходах, – сказала Наоми. – Но это ведь обычная беда. Единого графика рейсов не существует, а если бы и существовал, кто-нибудь то и дело норовит проскочить контрабандой.

– А по подписи двигателя что-то есть? – спросил Джим.

– В наших списках ничего похожего, – ответил ему Алекс. – Но это ничего не значит. Может, его строили или меняли двигатель на верфях Бара Гаона или Оберона. И в других системах есть приличные верфи. Теперь не то, что раньше, когда все шло из Сол.

– Знаю, – кивнул Джим.

Алекс увеличил изображение, но все равно корабля было не рассмотреть – черная точка на фоне яркого выброса из дюз. Несколько десятков метров керамики и карбосиликатного кружева за девятьсот миллионов километров. Они и то, что видели, разглядели чудом.

– Вполне вероятно совпадение.

– Да, – проговорил Джим, тоном показывая, что не согласен.

Амос скрестил на груди мощные руки и улыбнулся. Улыбался он просто так. Тереза до сих пор про себя думала о нем как о Тимоти. Тимоти всегда улыбался, даже когда прятался в пещере.

Джим тяжело вздохнул и выдохнул:

– Но если корабль лаконский…

– То вряд ли идет по нашему следу, – закончила за него Наоми. – Мы соблюдали радиомолчание. Даже с местной сетью трансляторов не переговаривались. Если они заранее не знали, что мы направимся сюда…

– Скорей всего, он как раз то, чем кажется, – заявил Амос. – Грузовик везет груз. Или пират. Пират – это тоже хорошо.

– Меня не шансы волнуют, – сказал Джим, – а ставка. Не хотелось бы, чтобы они проследили нас до посадки.

– Я могу сесть, когда космодром окажется на дальней от него стороне, – предложил Алекс. – Прошмыгнем, выбросим Терезу с псиной и выскочим из атмосферы, так что они и взлета не увидят. Даже если следят – не узнают, где мы побывали. И вообще садились ли.

Слушая их, Тереза одновременно прислушивалась к нарастающему в животе ощущению. Похоже на комок. Или на камень. У него и вкус был. Она отстегнулась от амортизатора и толкнулась в сторону лифта. Сама не знала куда, но не могла больше слушать, как экипаж «Росинанта» обсуждает способ от нее избавиться.

Она миновала каюты жилой палубы, в том числе и свою. Ондатра вопросительно тявкнула, но Тереза не отозвалась, двинулась дальше. По нынешним временам самым безопасным и уютным местом ей представлялась машинная мастерская. Тереза достала составленный Амосом список дел. Пора проверить химические датчики водоснабжения. Раньше она этой работы не делала, но к пункту в списке прилагались инструкции. Дочитав их, она собрала инструменты и направилась к цистернам. У нее ныли десны – девочка заставила себя разжать зубы.

Путь от системы к системе занял много времени. Жидкостных амортизаторов, позволявших выносить тяжелейшие перегрузки, на «Росинанте» не было. Поручения Амоса позволяли ей заполнить пустоту на месте Илича и других учителей, и Тереза цеплялась за это – не потому что ей так уж нравилась работа, а потому что так было привычнее. И еще так она чувствовала, что у нее есть свое законное место.

Она почти справилась с прилипшим к ладони пузырем размером с ее кулак, когда рядом появился Амос. Он ничего не сказал, просто взял маленький ручной пылесос и собрал с ее запястья пролитую воду. Он подавал ей нужные инструменты и держал их, пока они не требовались. С ним работа пошла быстрее. В конечном счете обнаружилось, что два из шестидесяти датчиков периодически выдают ошибку. А беспокоиться насчет качества воды следовало после отказа половины датчиков. Все-таки она записала оба неисправных на замену. Согласно мировоззрению Амоса, менять неисправное надо было до отказа, а не после. Она считала, что это разумное правило.

– Такое дело, – заговорил он. – Случилось это на Земле, когда я был еще моложе тебя теперь. Знавал я одного паренька. Родители у него в одну ночь померли от передоза. В его пользу было, что они зарегистрировали его рождение, так что не всем оказалось наплевать. А минус – что он попал в систему приемных семей. Там ему здорово досталось.

– При агрессивно индивидуалистическом общественном устройстве насилие со стороны опекунов – обычное дело. Я два года назад занималась реформой социальных служб. Мы этот вопрос изучали.

– Да, так для него был еще один минус. Парень был из тех, кто рад бы пустить где-то корни, понимаешь? Где бы ни оказался, находил, за что уцепиться, и держался. Сунь его на неделю в незнакомый город – он уже завел себе любимый парк. И тому подобное дерьмо. Только его мотало по приемным семьям, так что каждые несколько месяцев приходилось все начинать сначала.

– Это что, вдохновляющая история, как он нашел свой истинный дом в самом себе?

Амос по обыкновению на секунду замер, потом взглянул виновато.

– В итоге он пристрастился к самодельной наркоте и потихоньку расплавил себе нервную систему. Так что нет, это не о том. Я хотел сказать, что не тебе одной тяжело расставаться, переходить к новому. Не знаю.

Думал, вдруг тебе от этого полегчает.

– А тебе?

– Мне здесь хорошо, – сказал он. – Но, пока сюда добрался, было не больно приятно. Тебе бы не понравилось.

Они минуту помолчали. Рукав у нее еще не просох.

Липнул к руке.

– Я злюсь, – сказала она.

– Знаю.

– Меня как будто вышвыривают. Убирают, как помеху какую-то.

– Я тебя понимаю.

– Как будто им все равно, кто я и чего мне хочется. Я понимаю, что это бред. И уж точно – преувеличение, но это сидит как заноза, и не выковыряешь. Сидит, цепляет нервные окончания, и, как заденешь, каждый раз больно.

– Да…

Она посидела, прислушиваясь к стуку крови в висках, к сумятице мыслей.