Гризли

Глава 4

Планы охотников

На опушке леса, в котором ель перемешалась с пихтой, сидели Ленгдон и Отто и курили трубки. Костёр уже догорал, и последние красные угольки тлели у их ног. В горах на этой высоте по ночам бывает холодно, и предусмотрительный Брюс поднялся и подбросил новую охапку сухих еловых веток. Затем снова поудобнее улёгся, растянувшись во весь свой рост, положил голову на корни ближнего дерева и рассмеялся.

– Смейся, смейся, чёрт побери! – проворчал Ленгдон. – Говорят же тебе, я дважды попал в него, Брюс. Уж дважды-то как пить дать! А ведь я был в чертовски незавидном положении!

– Особенно когда он смотрел сверху и ухмылялся тебе в лицо, – возразил Брюс, не упускавший возможности посмеяться над неудачей товарища. – Джимми, ведь на таком расстоянии ты бы мог и камнем его пристукнуть.

– Но ружьё-то было подо мной! – в который уж раз оправдывался Ленгдон.

– Что и говорить, самое подходящее место для ружья, когда идёшь на гризли, – не унимался Брюс.

– Тебя бы на эту кручу! Цеплялся и руками и ногами… Ещё немного, и пришлось бы пускать в ход зубы. – Ленгдон сел и, выколотив пепел из трубки, заново набил её. – Брюс, а ведь это самый большой гризли в Скалистых горах!

– И его шкура уже могла бы стать украшением для твоего рабочего кабинета, Джимми, если бы ружьё не оказалось под тобой.

– Она и будет его украшать. Я не отступлюсь, – торжественно объявил Ленгдон. – Решено. Разбиваем здесь лагерь. Я доберусь до него, пусть придётся потратить хоть целое лето. Я не променяю его и на десяток других. Девять футов, а то и больше! Голова в бушель[17 - Бу?шель – около 35 литров.]. А шерсть на плечах дюйма на четыре. И мне, пожалуй, даже не жаль, что я не убил его. Ему всыпали, и впредь он будет держать ухо востро. Теперь охота становится по-настоящему интересной.

– Безусловно, – подтвердил Брюс. – Особенно если снова повстречаться с ним в ближайшие дней семь, пока раны у него ещё побаливают. Только смотри, Джимми, лучше уж не прячь тогда ружьё под себя… Не стоит…

– А как ты смотришь на то, чтобы стать здесь лагерем?

– По мне, так лучше и не придумаешь: дичи сколько угодно, хорошее пастбище, чистая вода.

Помолчав, Брюс добавил:

– Рана у него нелёгкая. Когда он был на вершине, кровь из него так и хлестала.

При свете костра Ленгдон взялся за чистку ружья.

– А как по-твоему, он не удерёт?.. Не может случиться, что он уйдёт отсюда совсем?

Брюс даже крякнул от негодования.

– Удерёт?.. Чтоб он да сбежал? Он, может, и удрал бы, будь он чёрным медведем. Но он – гризли. Хозяин в этих местах. Может статься, он некоторое время и будет избегать этой долины, но бьюсь об заклад, уходить отсюда и не подумает. Чем сильнее донимаешь гризли, тем больше он лезет на рожон. Ты гоняешь его, не давая ему передышки, а он лезет на рожон всё отчаянней. Пока не сдохнет. И если тебе так приспичило, то мы его, конечно, заполучим.

– Да, приспичило, – повторил Ленгдон с ударением. – Его размеры побивают все рекорды, или я ничего не смыслю. И он нужен мне, Брюс. До зарезу… Как ты думаешь, удастся нам выследить его утром?

Брюс покачал головой.

– Дело не в том, чтобы выследить, – заметил он, – а в самой охоте. После того как на него нападут, гризли всё время переходит с места на место. Из этой округи он не уйдёт, а вот на открытых склонах больше уже не покажется. Метусин должен быть здесь с собаками дня через три-четыре. Вот когда мы пустим в дело свору эрделей [18 - Порода охотничьих собак.], тогда пойдёт потеха.

Ленгдон взглянул на огонь через отполированный канал прочищенного ствола и сказал с явным сомнением:

– Не верится мне, чтобы он нагнал нас и через неделю. Уж очень гиблыми местами мы шли…

– Ну, этот старый индеец не сбился бы с нашего следа даже на голых скалах, – убеждённо заявил Брюс. – Он будет здесь дня через три, не больше, разве что собаки по глупости будут слишком уж лезть в драку с дикобразами и перекалечатся. А когда они прибудут… – Брюс встал и потянулся всем телом, – вот тогда-то и пойдёт потеха, – закончил он. – По-моему, медведей в этих горах такая пропасть, что не пройдёт и десяти дней, как все наши собаки будут перебиты… Хочешь пари?

Ленгдон щёлкнул замком, ставя ствол ружья в боевое положение.

– Я доберусь до этого медведя, – сказал он, пропуская предложение Брюса мимо ушей, – и, думаю, мы сделаем это завтра же. Ты, Брюс, конечно, собаку съел по части охоты на медведя, но мне всё-таки кажется, что рана у него слишком тяжёлая, чтобы он забрёл очень уж далеко.

Около костра у них были устроены постели из мягких веток пихты, и, последовав его примеру, Ленгдон расстелил одеяла.

День выдался трудный, и усталость взяла своё. Не прошло и пяти минут, как Ленгдон уснул.

Он всё ещё спал, когда на рассвете Брюс выбрался из-под одеяла. Тихо, чтобы не разбудить товарища, натянул сапоги и четверть мили прошагал по густой росе за лошадьми. Через полчаса он вернулся, ведя Дишпен и верховых лошадей. Ленгдон уже был на ногах и разводил огонь. Ленгдон часто думал, что именно такие вот утра, как это, и помогли ему в своё время разочаровать врачей. Ровно восемь лет назад он впервые попал на север. У него была впалая грудь и больные лёгкие. «Ну что ж, поезжайте, молодой человек, раз уж вы так настаиваете, – сказал один из врачей, – но вы отправляетесь туда на собственные похороны». Теперь же его грудная клетка стала шире на целых пять дюймов, а мускулы – железными.

Из-за гор просочились первые розовые лучи восходящего солнца. Ленгдон всей грудью вдыхал воздух, напоённый ароматом цветов, росы, растений, и вливающее новые силы благоухание пихты. Он не мог, подобно Брюсу, сдерживать радость, доставляемую ему жизнью на лоне природы. Ему хотелось кричать, петь, свистеть. Но сегодня он держал себя в руках, хотя его и трясла охотничья лихорадка. То же самое, правда, не так бурно, переживал и Отто.

Пока Брюс седлал лошадей, Ленгдон замесил пресные лепёшки. Он освоил до тонкостей всю премудрость пекарного искусства охотника. И его метод заключал в себе двойное преимущество: избавлял от хлопот и экономил время. Он развязал один из тяжёлых брезентовых мешков с мукой, примял верхний слой кулаками и сделал углубление в муке; влил пинту воды, полчашки жира карибу, добавил вместо дрожжей столовую ложку пекарного порошка, щепотку соли и принялся месить тесто прямо тут же, в мешке. Не прошло и пяти минут, как пресные хлебцы лежали на большом цинковом противне, а ещё через полчаса завтрак был готов: поджарилась баранина, сварился картофель, а пресный хлеб так пропёкся, что стал золотисто-коричневым.

Когда охотники тронулись из лагеря, на востоке уже показалось солнце. Они проехали долину и, спешившись, стали подниматься по склону горы. Лошади послушно шли за ними.

Выйти на след Тэра было делом нетрудным: большие пятна крови оставались на земле в тех местах, где гризли задерживался, вызывая рёвом врагов на честный бой. До вершины горы они шли по оставленному медведем кровавому следу. Трижды за время спуска в долину обнаруживали охотники места, где останавливался Тэр. И на каждом из них видели следы крови, впитавшейся в землю или запёкшейся на скале. Миновали лес и вышли к ручью. И здесь, на длинной и узкой песчаной косе, следы лап Тэра заставили их замереть на месте.

Брюс не мог отвести от них глаз. Из груди Ленгдона вырвался возглас изумления. Ни тот ни другой не произнесли ни слова. Ленгдон вытащил из кармана рулетку и опустился на колени рядом со следами.

– Пятнадцать дюймов… с четвертью! – с трудом выговорил он, задыхаясь от волнения.

– Измерь ещё раз, – сказал Брюс.

– Пятнадцать… с половиной!

Брюс посмотрел на узкую теснину.

– У самого большого, какого я видел на своём веку, было четырнадцать с половиной, – произнёс он, и что-то вроде благоговейного ужаса прозвучало в его голосе. – Его пристрелили на Атабаске, и он считался крупнейшим гризли, которого случалось убивать в Британской Колумбии… но этот, Джимми… этот ещё больше.

Они отправились дальше и ещё раз измерили расстояние между следами у края первого из водоёмов, в котором Тэр промывал свои раны. Размеры почти полностью совпадали. Теперь пятна крови попадались им лишь изредка. К десяти часам они наконец добрались до лужайки и отыскали место, где Тэр принимал грязевую ванну.

– Туго же ему пришлось, – негромко заметил Брюс. – Почти всю ночь провалялся здесь.

Движимые одной и той же догадкой, оба посмотрели вперёд. В полумиле от них горы образовали узкое ущелье. Туда не проникало солнце, мрак притаился в нём.

– Туго же ему пришлось, – повторил Брюс, не отрывая глаз от ущелья. – Пожалуй, привяжем-ка лошадей. Лучше уж идти дальше без них. Кто знает – может, он и здесь…

Они привязали лошадей в молодой поросли кедра и сняли с Дишпен поклажу. Затем, взяв ружья на изготовку, насторожённо вглядываясь и прислушиваясь, вступили в безмолвие и мрак ущелья.

Глава 5

Мусква

До этого длинного тесного ущелья Тэр добрался ещё на рассвете. После грязевой ванны всё тело ломило, но рану жгло уже меньше, и саднила она слабей, чем вчера. Мучила уже теперь не столько боль в плече, сколько общее недомогание. Медведь был болен, и будь он человеком, то лежал бы сейчас в постели с градусником и врач склонялся бы над ним, подсчитывая пульс.

Медленно, еле волоча ноги, тащился Тэр по ущелью. Обычно такой неутомимый в поисках съестного, сейчас он и думать не мог о еде. Есть не хотелось. То и дело гризли лакал горячим языком холодную воду из ручья. Но ещё чаще оборачивался назад и принюхивался. Он знал, что человеческий запах, загадочный гром и необыкновенная молния притаились где-то у него за спиной. Всю ночь он глаз не сомкнул. Насторожённость не покидала его и сейчас.

У Тэра не было рецептов для каждой отдельной болезни, и премудрость ботанической науки была ему недоступна. Но, создавая его, природа предначертала гризли быть самому себе лекарем. И, как кошка ищет мяту, так же точно и Тэр, когда ему нездоровилось, искал свои лекарственные травы.