Бродяги Севера

Он потом долго еще сидел неподвижно, вдыхая непривычный воздух свободы. Он вглядывался в черные бездны леса, становившиеся все прозрачнее с наступлением утра. С того самого дня, как его впервые запрягли в сани, Казан не раз с тоской помышлял об этой свободе, которой так требовала волчья доля его крови. Но у него никогда не хватало решимости бежать. А теперь – вот она, волнующая свобода. Нет больше ни дубинок, ни бичей, нет и жестоких людей, которые сперва вызывали в нем недоверие, а потом смертельную ненависть. Если б только не эта злосчастная примесь волчьей крови, бич и дубинка смирили бы его; а так они лишь ожесточили его дикий от природы нрав. Да, люди были его злейшими врагами. Они не раз избивали его до полусмерти, они называли его злым и держались от него подальше и никогда не упускали случая хлестнуть его бичом по спине. Все тело Казана было покрыто рубцами от ран, нанесенных рукой человека.

Он никогда не знал ни доброты, ни ласки – до того самого вечера, когда женщина впервые положила свою теплую руку ему на голову и прижалась лицом к его морде. Он тогда впервые почувствовал, что человека можно любить. А теперь мужчина прогнал его. Прочь от нее, прочь от ее руки, которая никогда не держала ни дубинки, ни бича. Казан даже зарычал, вспомнив эту обиду. Он шел все дальше, углубляясь в лес.

Когда совсем рассвело, Казан подошел к краю болота. Он все время испытывал какое-то странное беспокойство, которое не рассеялось даже с наступлением дня. Вот он на воле и так далеко от людей, что даже их ненавистного запаха не чувствовалось в воздухе. Но не было и собак, и саней, и огня, и пищи, а разве можно прожить без всего этого?

Кругом было совершенно тихо. Болото лежало во впадине между двумя грядами холмов; ели и кедры росли здесь невысоко и так часто, что под ними почти не было снега; дневной свет едва проникал под густые кроны. Казан почувствовал голод. И одиночество. Он был волком, но тоже и собакой. Собака не умеет обходиться без товарищей, а инстинкт подсказывал ему, что в этом безмолвном лесном мире можно легко найти общество себе подобных – для этого надо только сесть и завыть, излить свое одиночество. Несколько раз какой-то неясный звук готов был вырваться из горла Казана, но тут же замирал. Это был еще не родившийся в нем волчий вой.

Добыть еду Казан сумел без особого труда. К полудню он поймал большого зайца-беляка. Свежее мясо оказалось вкуснее мороженой рыбы или отрубей с салом, и эта трапеза вселила в него уверенность. В тот день он выследил еще многих зайцев и двух убил. До сих пор Казан не знал радости преследования и охоты, а теперь он убивал столько, что не мог съесть всю добычу.

Зайцы не оказывали сопротивления. У них было очень нежное и вкусное мясо, но Казану скоро наскучило убивать их. Ему хотелось дичи покрупнее. Он уже не крался пугливо, скрываясь в зарослях. Теперь он высоко держал голову, шерсть на спине щетинилась, а густой хвост висел свободно, как у волка. Казан был полон жажды жизни. Он шел на северо-запад – то был зов прежних дней, тех дней, когда он еще жил на Маккензи; только теперь Маккензи была далеко, она текла на расстоянии тысячи миль от этих мест.

В тот день Казан встретил много следов на снегу. Он запоминал, как пахнут отпечатки копыт лося и оленя, ямочки от мягких лап рыси. Потом он пошел по следу лисы, который привел его к полянке, со всех сторон закрытой высокими елями: снег там был плотно прибит и окрашен кровью. На снегу валялись голова, крылья и внутренности совы, и Казан понял, что не один он охотится в этом лесу.

К вечеру он увидел на снегу следы, очень похожие на его собственные. Они были совсем свежие, и от их теплого запаха Казан заскулил. Желание сесть и завыть по-волчьи все росло в нем по мере того, как сгущались ночные тени в лесу. Казан был на ногах весь день, но усталости не чувствовал. Люди были далеко, а лесные сумерки чем-то странно будоражили Казана. Волчья кровь бежала в нем все быстрее. Ночь наступила ясная; на небе высыпали звезды, взошла луна. И наконец Казан сел на снег, поднял голову к верхушкам елей, и волчья его душа излилась наружу – у него вырвался протяжный, заунывный вой, который на мили вокруг разнесся в тихом ночном воздухе.

Долго просидел Казан, прислушиваясь. Теперь у него был голос, – голос с новым, необычным звучанием, и это придавало ему еще большую уверенность в себе. Казан ждал ответа, но его не последовало. Только впереди из кустарника выскочил лось и понесся прочь от этого страшного воя; рога лося, стукаясь о ветви деревьев, выбивали частую дробь.

Дважды еще Казан посылал к небу свой клич: ему доставлял удовольствие этот новый призвук в собственном голосе. Потом он снова побежал вперед. Вскоре он оказался у подножия каменистого склона. Оставив болото, он начал взбираться наверх. Там, наверху, звезды и луна казались ему ближе. По другую сторону хребта Казан увидел широкую равнину, замерзшее озеро, сверкавшее при свете луны, и выбегающую из озера белую реку, которая терялась в зарослях не таких густых и темных, как на болоте.

И вдруг каждый его мускул напрягся, сердце бешено забилось: откуда-то издалека, со стороны равнины, донесся вой, такой же, как его, – волчий! Челюсти Казана щелкнули, белые клыки засверкали, он зарычал. Ему хотелось ответить, но инстинкт дикого зверя уже овладевал Казаном, и этот инстинкт говорил ему, что вой, который он сейчас услышал, не призывный, а какой-то иной.

Через час Казан снова ясно и отчетливо расслышал вой, протяжный вначале и обрывающийся резким, коротким лаем. Казана мгновенно охватило неведомое ему доселе возбуждение. Все тот же инстинкт подсказал ему, что этот зов – приглашение на охоту. Через несколько минут вой повторился, и на этот раз где-то совсем близко, у подножия холма, раздался ответный вой. А за ним еще один, но уже так далеко, что Казан едва расслышал его. Стая собиралась на ночную охоту.

Казан сидел тихо и дрожал. Он не испытывал страха, но и не был еще готов идти туда, к ним. Гряда холмов, казалось, расколола его мир надвое. Впереди его ждала новая, необычная жизнь без людей. Но что-то тянуло его и обратно, и он вдруг повернул голову назад, посмотрел на освещенную луной равнину позади себя и заскулил. Теперь он скулил совсем как собака. Там, позади, осталась его хозяйка. Казану все еще слышался ее голос, он ощущал прикосновение ее нежной руки, видел тепло и ласку в ее глазах. Она звала его через все леса, и этот зов был так же силен, как искушение спуститься на равнину. Там, позади, рядом с женщиной он видел мужчин, которые ждали его с дубинками, слышал щелканье бичей и чувствовал режущую боль их ударов.

Долго еще оставался он на вершине гряды, разделяющей его мир надвое. Потом наконец повернулся и стал спускаться на равнину.

Всю эту ночь Казан старался держаться поблизости от охотящейся стаи, но совсем близко не подходил. Эта осторожность спасла Казана: ведь на нем еще сохранились запахи упряжки и человека и волки не приняли бы его – они разорвали бы его в клочья. Самый сильный инстинкт у дикого зверя – инстинкт самосохранения. И этот отголосок жизни диких предков заставлял Казана то и дело валяться в снегу там, где следов стаи было особенно много, – ему надо было пропитаться волчьим запахом.

Той ночью стая убила на берегу озера оленя и пировала почти до рассвета. Казан все время держался против ветра. Запах крови и теплого мяса щекотал ему ноздри, его острый слух различал даже хруст костей. Но инстинкт был сильнее искушения. Только когда стало совсем светло и волки разбежались кто куда по равнине, Казан подошел к месту пиршества. Он не нашел ничего, кроме залитого кровью снега и разбросанных костей. Но он вывалялся в этом снегу и оставался здесь целый день. Зато следующей ночью, едва луна и звезды снова вышли на небо, Казан уже без страха и колебаний объявил о своем существовании новым друзьям с большой равнины.

В эту ночь волчья стая снова охотилась – возможно, уже другая стая, которая начала охоту в нескольких милях[3 - Миля – мера длины, равная приблизительно 1,6 километра.] отсюда и, преследуя лань, достигла замерзшего озера. Было светло как днем, и с опушки леса Казан первым увидел, как на расстоянии четверти мили от него на лед озера выбежала преследуемая лань. Стая из дюжины волков уже приняла свое роковое построение в форме подковы, и два вожака бежали почти на одном уровне с ланью, по обе стороны, готовые замкнуть круг.

С резким лаем Казан вырвался из темноты. Он находился как раз на пути бегущей лани и кинулся к ней с быстротой молнии. Лань заметила Казана и рванулась вправо, но тут ее ждали оскаленные клыки одного из вожаков. Казан достиг цели одновременно с ним и повис, вцепившись в мягкое горло лани. Рычащая стая плотной кучей навалилась сзади, и лань упала. Казан очутился под ней, ее вес тяжело давил на него, но Казан не разжимал челюстей. Ведь это была его первая большая добыча. Кровь его бурлила, он рычал сквозь стиснутые зубы.

Только когда лань дернулась в последний раз, Казан выбрался из-под нее. Он недавно убил зайца и голода не чувствовал. Поэтому он сел и стал терпеливо ждать, пока прожорливая стая покончит со своей жертвой. Немного спустя он подошел поближе, попытался протиснуться между двумя волками, но те огрызнулись, недовольные его вторжением.

Казан отступил, все еще не решаясь войти в семью своих диких собратьев, как вдруг крупный бурый самец отделился от стаи и кинулся на Казана, нацелившись ему прямо в горло. Казан едва успел повернуться плечом к нападающему, и в то же мгновение оба они покатились по снегу. Шум неожиданной схватки отвлек внимание стаи от пиршества, но враги уже снова были на ногах. Они стали медленно кружить. Их белые клыки сверкали, шерсть стояла дыбом. Вокруг сражающихся сжималось роковое кольцо зрителей.

Для Казана во всем этом не было ничего нового. Десятки раз он сидел в таком вот кругу, наблюдая за битвой и ожидая ее конца. Сколько раз он сам бился не на жизнь, а на смерть посредине такого круга. Ведь так дрались и ездовые собаки. Если не вмешивался человек с палкой или бичом, эти драки непременно кончались смертью одного, а то и обоих бойцов. Тут человека не было – только кордон клыкастых зверей, готовых броситься и разорвать на куски первого, кто упадет на землю. Казан был чужаком, но не боялся тех, кто его окружал: извечный закон стаи заставит их быть справедливыми.

Казан не спускал глаз с большого бурого вожака, вызвавшего его на бой. Они все еще продолжали кружить. Там, где только что щелкали челюсти, раздиравшие мясо, была теперь мертвая тишина. Изнеженные собаки юга стали бы огрызаться и рычать, но Казан и волк двигались молча, их уши были не прижаты, а стояли торчком, пушистые хвосты висели свободно.

Внезапно волк напал – стремительно, как молния, и челюсти его щелкнули с таким звуком, будто сталь лязгнула о сталь. Он промахнулся всего чуть-чуть. В то же мгновение Казан отскочил в сторону, и зубы его, как ножи, вспороли волку бок.

Они опять стали кружить. Глаза их все больше наливались кровью, губы высоко вздернулись. Теперь прыгнул Казан. Он хотел вцепиться в горло врага, но тоже промахнулся. Промахнулся совсем ненамного, но, как раньше сделал он сам, волк отступил, распоров Казану бок; кровь потекла по его лапам и окрасила снег. Боль дала Казану понять, что противник его опытен и силен. Казан распластался на снегу, вытянув вперед морду, шеей прижавшись к земле. Защитить горло и выжидать – такому приему Казан выучился еще щенком.

Волк дважды обошел вокруг Казана, а тот медленно поворачивался, глядя из-под полуопущенных век. Опять волк прыгнул, и Казан мгновенно раскрыл свои страшные челюсти, уверенный, что на этот раз мертвая хватка ему удастся. Но зубы его щелкнули в воздухе: с ловкостью кошки волк перевернулся через голову и встал на ноги.

Казан заворчал по-собачьи и одним прыжком настиг волка. Они сошлись грудь с грудью. Всей своей тяжестью Казан навалился на противника, оскалил зубы, опять рванулся к его горлу. Но опять мимо. И прежде чем Казан успел прийти в себя, волчьи зубы вонзились ему в загривок.

Впервые в жизни Казан испытал весь ужас и всю боль смертельной хватки. Изо всех сил он рванул вперед голову и кусанул наугад. Его мощные челюсти сомкнулись на передней лапе волка – у самого плеча. Раздался хруст сломанной кости, треск разрываемого мяса. Круг выжидающих зрителей сжался плотнее. Они насторожились, они знали, что один из бойцов будет побежден прежде, чем разомкнутся челюсти. Вот сейчас кто-то упадет, и это послужит сигналом, чтобы добить обреченного.

Только густая шерсть, толстая кожа на шее и твердость мускулов спасли Казана от страшной участи побежденного. Зубы волка вошли глубоко, но не настолько, чтобы перервать вену. И вдруг Казан, собрав все силы, рванулся и высвободился из-под тела противника. Хватка на его шее ослабла. Еще рывок – и Казан был свободен. Как вихрь налетел он на охромевшего вожака стаи и всем напором и тяжестью своего тела ударил его в бок. Казан знал: если такой удар нанести вовремя, он может оказаться еще гибельней, чем хватка за горло. Так и получилось. Бурый вожак, сбитый с ног, всего лишь на одно мгновение опрокинулся на спину, но тут же стая ринулась на него, чтобы отнять жизнь у главаря, потерявшего власть.

Тяжело дыша и обливаясь кровью, Казан вылез из этой серой рычащей массы. Он ослабел, голова его кружилась. Ему очень хотелось лечь в снег. Но безошибочный инстинкт будто предостерегал его: держись! Не выказывай слабости перед своими новыми товарищами.

От стаи отделилась гибкая и красивая серая волчица. Она подошла к Казану и легла перед ним на снегу. Потом проворно поднялась и стала обнюхивать его раны.

Волчица была сильная и молодая, но Казан не удостоил ее взглядом. Он посмотрел на то место, где только что произошла битва, и на то немногое, что осталось от старого вожака. Стая уже вернулась к прерванному пиршеству, и теперь вновь слышался громкий хруст костей. Казан знал, что отныне все его дикие собратья будут слышать и узнавать его голос и, если он завоет на луну и звезды, эти быстроногие охотники большой равнины ответят ему. Казан дважды обошел вокруг лани и пирующей стаи, а затем направился к опушке темного елового леса.

Войдя в тень, Казан оглянулся. Серая Волчица следовала за ним в нескольких шагах. Вот она подошла к нему, немного робко, и тоже обернулась и поглядела на живое шевелящееся пятно там, на льду озера.

Волчица была совсем близко, и Казану почудилось нечто новое в ночном воздухе. Нет, это не был запах крови или аромат пихтовой смолы. От ясных звезд, от луны на безоблачном черном небе нисходила тишина, странная и волнующая. Казан знал, что ночь была бы совсем иной – обычной! – если бы не присутствие Серой Волчицы. Он посмотрел на нее и в ее глазах прочел ожидание и вопрос. Она была очень молода, вероятно, только-только перестала быть щенком. При лунном свете шерсть на ее груди и спине мягко лоснилась и блестела. Серая Волчица заскулила, глядя в красные глаза Казана, он придвинулся к ней и положил голову ей на спину.

А она мягкой своей мордой коснулась раны на шее Казана, и от этого нежного прикосновения, от ее тихого повизгивания Казан вдруг испытал то же чувство, которое вызывали в нем ласка и голос его прежней хозяйки.

Казан повернулся, тихо скуля. Потом ощетинил шерсть и высоко поднял голову, словно бросая вызов лежащему перед ним дикому миру. Бок о бок с Серой Волчицей они вошли в лесную чащу.

Глава V

Нападение

В ту ночь Казан и Серая Волчица нашли себе приют под густой пихтой. Они легли на непокрытый снегом мягкий ковер хвои, и волчица стала зализывать раны своего нового друга. На рассвете повалил пушистый снег, так густо, что в десяти прыжках уже ничего не было видно. Воздух был теплый, и стояла такая тишина, что казалось, на всем свете не существовало больше никаких звуков, кроме невнятного шепота падающих снежинок.

Днем Казан и Серая Волчица охотились вместе. Порой Казан поворачивал голову в сторону холмов, откуда он пришел, и Серая Волчица не могла понять, что означают те странные звуки, которые дрожали в его горле.

К концу дня они вернулись на озеро, к месту вчерашнего пиршества. На опушке леса Серая Волчица остановилась. Она не знала еще, что такое отравленные приманки, ямы, капканы, но инстинкт, унаследованный ею от многих поколений предков, говорил ей, что опасно во второй раз подходить к ранее убитой добыче.

Казану же много раз приходилось видеть, как хозяева обрабатывали оставленные волками кости убитых жертв. Он видел, как люди хитро прятали западни, закатывали в жир капсулы со стрихнином. А однажды Казан сам угодил передней лапой в капкан и испытал его мертвую хватку, запомнил режущую боль от стальных челюстей. Казан знал все это, но не боялся. Он звал волчицу к ледяным торосам, но она упорно держалась в стороне, пока Казан откапывал куски мяса, еще не успевшие замерзнуть под толстым снежным одеялом. Но есть она не стала, и в конце концов Казан тоже сел рядом с ней. Он смотрел на вырытые им из-под снега остатки, принюхивался, но не чуял никакой опасности. Однако Серая Волчица дала ему понять, что опасности здесь ждать можно. Она еще многому научила Казана за те дни, что они провели вместе.

На третью ночь Казан созвал стаю и сам руководил охотой. Еще трижды за этот месяц, прежде чем луна покинула небо, Казан водил волков на охоту, и каждый раз они настигали какую-нибудь жертву. Но по мере того, как снег становился все более рыхлым, а воздух теплел, Казан все реже вспоминал о стае, все больше привязывался к Серой Волчице. Теперь они охотились вдвоем – главным образом на больших зайцев-беляков. Во всем мире у Казана было всего два любимых существа – его хозяйка, женщина с ласкающими руками, и Серая Волчица.

Казан не покидал большой равнины, но часто водил свою подругу на вершину холмистой гряды. Он пытался объяснить ей, что? оставил он там, по ту сторону холмов. Ему казалось, что в темные, безлунные ночи женщина зовет его, и зов этот был так силен, что Казан много раз готов был вернуться назад – вместе с Серой Волчицей.

Но вскоре произошло важное событие. Казан и Серая Волчица переходили по открытой равнине, и неожиданно на холме Казан увидел человека, спускавшегося по склону с собачьей упряжкой. Ветер не успел предупредить о его приближении, и Казан заметил вдруг, что в руках у человека что-то блеснуло. Казан хорошо знал, что это такое: палка, извергающая огонь, гром и смерть!

Казан подал знак Серой Волчице, они понеслись как ветер, не отставая друг от друга. И тут раздался выстрел! Ненависть Казана к человеку вырвалась у него в злобном рычании. Что-то прожужжало над их головами. Позади снова раздался выстрел, и на этот раз Серая Волчица, завизжав от боли, покатилась по снегу. Но в следующее мгновение она опять была на ногах. Казан следовал сзади. Так бежали они до тех пор, пока не оказались под прикрытием зарослей. Серая Волчица легла и стала зализывать рану в плече. Казан посмотрел в сторону холмов: человек шел по их следу. Вот он остановился там, где упала Серая Волчица, и стал разглядывать снег, потом пошел дальше.

Казан заставил Серую Волчицу подняться, и они помчались к густому кустарнику на болоте, неподалеку от озера. Весь этот день они старались держаться против ветра, а когда Серая Волчица ложилась отдыхать, Казан крался назад по своему следу, настороженно нюхая воздух.

Много дней после этого Серая Волчица хромала.

Однажды они набрели на место старой стоянки. Клыки Казана обнажились, и он зарычал от ненависти к оставшемуся здесь человеческому запаху. В нем родилась жажда мести – расплатиться за себя и за свою подругу! Он пытался обнаружить след человека под покровом свежевыпавшего снега, а Серая Волчица беспокойно кружила подле, стараясь увести Казана глубже в лес. Наконец он неохотно последовал за ней. Глаза его светились свирепым красным огнем.

Три дня спустя народилась новая луна, а на пятую ночь Казан вдруг напал на след. След был совсем свежий – такой свежий, что Казан замер, задрожал каждой жилкой, и шерсть его встала дыбом: след человека! На снегу ясно отпечатались полозья саней, собачьи лапы, а рядом тянулись две полосы там, где прошли лыжи врага.

Казан поднял морду к звездам, и из его горла вырвался и прокатился по широкой равнине охотничий зов – дикий и зловещий вой, призывающий стаю. Снова и снова он посылал свой клич, пока не услышал ответный вой – один, другой, третий. Серая Волчица тоже села и присоединила свой голос к зову Казана. А посредине равнины бледный, с изможденным лицом человек приостановил выбившихся из сил собак и прислушался. С саней донесся слабый голос: