Кровь Люцифера

– Не подходи… – с усилием выдавил Джон. – Вацлав…

Но юноша уже вбежал в лабораторию, спеша на помощь наставнику, и поднял Джона с пола.

– Вы заболели?

Исцелить недуг Ди было не под силу даже самым могущественным алхимикам при дворе императора Рудольфа. Джон пытался сделать вдох, пока юноша поддерживал его. Наконец кашель утих, но острая боль в груди не ослабела, как это бывало прежде.

Юный подмастерье осторожно провел пальцами по лбу Ди, стирая липкий пот.

– Вы не спали всю ночь. Ваша постель была не разобрана, когда я пришел сегодня утром. Я пошел проверить… – Вацлав умолк, глянув в сторону стеклянного колокола и обнаружив заключенное внутри существо. Это зрелище оказалось ужасным для взора столь молодого и чистого душой человека. Юноша приглушенно ахнул от изумления и ужаса.

Тварь посмотрела на него и положила ладонь на стекло, во взгляде ее читался голод. Острый ноготь царапнул внутреннюю поверхность колокола. Тварь не кормили вот уже несколько дней.

Вацлав не мог оторвать взор от нагого тела твари – тела прекрасной женщины. Волнистые белокурые волосы падали на ее округлые плечи, наполовину скрывая обнаженные груди. Ее можно было назвать едва ли не безупречной, но в слабом свете, просачивавшемся сквозь портьеры и проходившем сквозь толстый слой стекла, белоснежная кожа приобретала зеленоватый оттенок, как будто тело существа уже начало разлагаться.

Вацлав обратил глаза на Джона, желая получить объяснения увиденному.

– Мастер?

Юный подмастерье поступил на службу к Ди, будучи еще восьмилетним мальчиком, однако весьма сообразительным и проворным. Все эти годы Джон наблюдал, как Вацлав вырастает в юношу, искусного в смешивании зелий и возгонке масел. Его, несомненно, ожидало блестящее будущее.

Ди любил его, как родного сына.

Однако сейчас без колебаний поднял острый нож и полоснул юношу по горлу.

Вацлав схватился за рану и устремил взгляд на Джона, не в силах поверить в такое предательство. Кровь хлынула у него между пальцев и запятнала пол. Юноша упал на колени, обеими руками пытаясь остановить алый поток, уносящий жизнь.

Существо под колоколом бросалось на стенки своей стеклянной темницы с такой силой, что массивная железная подставка зашаталась.

Ты чуешь кровь? Это так тебя возбуждает?

Джон наклонился, поднял с пола зеленый самоцвет и поднес его к солнечному свету, дабы проверить целостность печати. Тьма ворочалась внутри, словно ища малейшую трещину, но выхода наружу не находила. Ди перекрестился и зашептал благодарственную молитву. Алмаз остался цел.

Снова положив камень на солнце, Джон преклонил колени рядом с Вацлавом и отбросил пряди кудрявых волос с лица юноши.

Бледные губы Вацлава дрогнули, в горле у него заклокотало.

– Прости меня, – прошептал алхимик.

Беззвучно, одним лишь движением губ, юноша задал вопрос – одно-единственное слово.

Почему?

Джон не мог ни объяснить этого своему подмастерью, ни искупить вину за убийство. Он лишь коснулся ладонью щеки юноши.

– Я хотел бы, чтобы ты не увидел этого. Чтобы ты прожил долгую жизнь, посвященную науке. Но Господь судил иначе.

Окровавленные пальцы Вацлава разжались, открыв страшную рану на горле. Карие глаза остекленели, когда жизнь покинула его тело. Джон осторожно опустил веки умершего – они все еще были теплыми и податливыми.

Склонив голову, алхимик быстро пробормотал молитву за упокой души Вацлава. Юноша был безгрешен, и ныне ему был уготован лучший мир. И все же это была тяжкая потеря.

Существо под стеклянным колоколом, бестия, некогда бывшая человеком, посмотрела в глаза алхимику. Ее взгляд скользнул к телу Вацлава, затем снова обратился на Джона. Должно быть, тварь прочла боль на лице Ди, потому что впервые с тех пор, как ее передали ему, она улыбнулась, обнажая длинные белые клыки и явно насмехаясь над его горем.

Джон с трудом поднялся на ноги. Боль в сердце не утихала. Нужно как можно быстрее закончить дело.

Шаткой походкой он прошел через комнату, закрыл дверь, которую Вацлав оставил нараспашку, и запер. К этому замку было лишь два ключа, и второй сейчас валялся на полу в луже стынущей крови Вацлава. Больше никто не побеспокоит Джона.

Алхимик вернулся к прерванному занятию, проведя пальцами по стеклянной трубке, идущей от колокола к рабочему столу. Он тщательно проверил, нет ли в трубке трещин или сколов, хотя эта проверка заняла немало времени. Я слишком близок к результату, чтобы допустить хоть малейшую ошибку.

На конце трубка сужалась, ее выходное отверстие было так мало, что в него едва можно было пропустить швейную иглу – то была работа искусного ремесленника, достигшего вершин мастерства. Джон еще немного раздвинул плотные портьеры, так, чтобы утренний свет упал на узкий кончик стеклянной трубки.

Боль в груди нарастала, не давая шевельнуть левой рукой. Сейчас ему нужны были все силы, но они быстро таяли.

Трясущейся правой рукой он поднял камень. Самоцвет сиял в солнечном свете, прекрасный и смертоносный. Ди сжал губы, борясь с тошнотой, и при помощи крошечных серебряных щипчиков убрал костяную заслонку с одной из граней камня.

Колени у алхимика подкашивались, но он стиснул зубы, одолевая слабость. Теперь, когда костяная пластинка снята, самоцвет должен быть постоянно залит солнечным светом. Даже мгновенно упавшая тень позволит дымной тьме, обитающей внутри, выскользнуть в большой мир.

Это не должно случиться… по крайней мере сейчас.

Тьма уплощилась и поползла вверх по стенкам крошечной темницы, пытаясь достичь узкого отверстия, но остановилась, явственно страшась показаться на свет. Зло, сокрытое внутри камня, должно быть, неким образом чуяло, что солнечное сияние обладает властью уничтожить его. Единственным убежищем для этого зла сейчас была изумрудно-зеленая сердцевина алмаза.

Медленно, с величайшей осторожностью Джон совместил маленькое отверстие, высверленное в алмазе, с оконечностью стеклянной трубки. То и другое было сейчас залито солнечным светом.

Взяв горящую свечу, стоящую на испятнанной поверхности стола, алхимик поднял ее над алмазом, роняя капли воска на самоцвет и стеклянную трубку, так, чтобы эти капли образовали печать, непроницаемую для воздуха. Только после этого он задернул портьеры и позволил тьме укрыть зеленый камень. При свете свечи была видна темная масса, шевелящаяся в сердце алмаза. Тьма закрутилась маленьким смерчем и поползла вверх по краям отверстия. Ди задержал дыхание, наблюдая, как она перетекает через край. Казалось, эта тьма испытывает на прочность восковую печать. Лишь убедившись, что в воске нет ни малейшей щелочки, позволяющей просочиться в лабораторию, она потекла по стеклянной трубке. Пройдя по всей ее длине, тьма закономерным образом должна была попасть туда, куда выводила эта трубка, – под стеклянный колокол, где была заключена женщина.

Джон покачал седой головой. Хотя эта тварь некогда и была женщиной, ныне она утратила право так именоваться, и ему не следовало даже думать о ней подобным образом. Она притихла и замерла в центре колокола, ее яркие синие глаза неотрывно смотрели на алхимика.

Ее кожа была безукоризненно-белой, словно алебастр, волосы были подобны струящемуся золоту, но через толстое стекло то и другое отливало водянисто-зеленым цветом. Но тем не менее она была самым прекрасным созданием, какое Ди видел за свою жизнь. Бестия прижала ладонь к стеклу, свет свечи озарил изящные длинные пальцы. Джон прошел через комнату и приложил свою ладонь к колоколу ровно напротив ее ладони. Стекло холодило его кожу. Джон всегда знал, что она будет последней его подопытной – даже если не принимать во внимание боль в груди и нарастающую слабость. Она была шестьсот шестьдесят шестой узницей этого колокола. Ее смерть станет завершением работы.

Движением губ она обозначила одно-единственное слово, тот же самый вопрос, который задал Вацлав.

Почему?

Ди ничего не мог ответить на это, как не мог ответить своему убитому подмастерью.

Ее глаза обратились на тьму, которая подползала все ближе к колоколу.

Как и все прочие, она подняла руки, обратив ладони навстречу омерзительной дымке, просочившейся в стеклянное узилище. Губы существа беззвучно шевелились, на лице отображался восторг.

В прежние годы Ди всегда ощущал смущение, глядя, как общаются между собой эти творения мрака, но это чувство давным-давно покинуло его. Алхимик прижался к стеклу, стараясь оказаться как можно ближе к ним. Даже боль в груди унялась, пока он наблюдал за происходящим.

Внутри колокола черный дым сконденсировался у верха колокола, образовав туман, состоящий из крошечных капель, – а потом обрушился на одинокую узницу стеклянной темницы. Влага потекла по ее тонким пальцам, по вскинутым вверх рукам. Существо запрокинуло голову и закричало. Джону не нужно было даже слышать ее, чтобы распознать чувство, звучащее в этом крике: вся поза твари выдавала неистовый экстаз. Она поднялась на цыпочки, груди ее напряглись; она дрожала, когда капли омывали ее тело, покрывая его полностью.

Узница содрогнулась в последний раз и упала, ударившись о стенку колокола; ее тело, ныне безжизненное и обмякшее, сползло на дно темницы.

Туман завис над ее трупом, чего-то ожидая.

Свершилось.