Беззвездный Венец

По мере того как росла гордость короля своим светлым сыном, он все меньше терпел сына смуглого. Холодное пренебрежение переросло в жаркие перепалки и обвинения. И возможно, это была одна из причин, по которым Канте в конце концов оказался в «Острие клинка» с раскалывающейся от боли головой и бурлящим желудком. Быть может, подспудно он стремился оправдать отцовское презрение.

Чтобы избавить брата и отца от своего присутствия, Канте стал избегать Вышнего. Однако через восемь дней ему придется пройти в Серебряные Врата еще раз.

По улице пронесся резкий порыв ветра – предвестник надвигающейся грозы. Знамена над головой лихорадочно затрепетали. Некоторые из них были украшены рогатой буйвольей головой, гербом дома Каркасса, нажившего состояние на сотнях тучных пастбищ по всему Тучноземью и Аглероларпоку. Если повозки можно было назвать кровью города, Каркасса облекали мясом кости этих земель.

Канте хмуро смотрел на знамена двух домов. Трепещущиеся на ветру полотнища красноречиво говорили о том, что его дни как Принца-в-чулане подходят к концу.

Двунеделье назад его брат ошеломил всех заявлением о своей помолвке с леди Миэллой из благородного дома Каркасса. Свадьба должна была состояться через восемь дней. Предположительно, такая скорая дата была выбрана, для того чтобы успеть ко дню рождения Микейна, его семнадцатилетию. Впрочем, поговаривали, как те рыбаки в корчме, не объясняется ли подобная спешка чем-либо другим: быть может, леди Миэлла уже носит под сердцем ребенка. Разумеется, за подобные неосторожные высказывания можно запросто было лишиться языка.

В любом случае, похоже, восхождение Микейна на престол – возможно, с появлением нового наследника – было обеспечено. И впредь роль Канте в жизни будет ограничена в лучшем случае должностью королевского советника. Вот почему его отправили в Тайнохолм – чтобы получить надлежащее образование для будущего места в королевском совете. И Канте следовало бы быть признательным за такую возможность. Изучив в школе историю, он знал, что в прошлом многие братья-близнецы королей не могли похвастаться подобным снисхождением. Нередко принцев, родившихся только для пребывания в чулане, сталкивали с полки с кинжалом в боку в качестве прощального подарка, чтобы не оставалось никаких вопросов о праве первородства, способных в будущем вызвать бунт.

Хотя никто, судя по всему, не замечал подобных честолюбивых устремлений Канте.

«Так оно и к лучшему».

Свернув с Серебряной улицы, принц направился на юг, где на высоком холме были высечены террасы древней школы Тайнохолм. Девять ее уровней поднимались до высоты крепостных стен Вышнего, и девятая даже выглядывала из-за них. Два костра горели на вершине школы, постоянно окутанные дымом благовоний и алхимикалий. Они звали Канте домой, в изгнание.

Смирившись со своей судьбой, принц повернул к школе. Дойдя до Тайнохолма, он быстро прошел в ворота и начал подъем на восьмую террасу. Там находились его покои – он будет жить в них по крайней мере еще двенадцать дней, после чего поднимется на девятый, последний, уровень школы.

«Но что потом?»

Канте покачал головой, решив оставить эти загадки на будущее – когда, хотелось надеяться, у него не будет так болеть голова, кажется, готовая расколоться по швам.

К тому времени как принц поднялся на восьмую террасу, он уже хорошенько пропотел, расставшись с последствиями вчерашней гулянки. Даже пустой желудок заурчал, требуя пищи. У Канте мелькнула было мысль не заходить к себе и направиться прямиком в трапезную в надежде перехватить кусок мяса, но затем он передумал, вспомнив, в каком виде оставил свою комнату в трактире.

«Лучше не рисковать, а то обгажу еще одну кровать!»

Покинув солнечный свет, принц оказался в коридоре дортуара восьмилеток. Покои Канте размерами значительно превышали крошечные аскетичные клетушки его одноклассников. Спальня выходила окном на Вышний, словно с издевкой напоминая об изгнании. Поднявшись на восьмой уровень, принц закрыл окно ставнями и больше не открывал их.

Наконец Канте подошел к двери и обнаружил приколотый к косяку запечатанный свиток.

Принц вздохнул, гадая, какая напасть ожидает его сейчас. Открепив пергамент, он по привычке убедился в том, что кроваво-красная восковая печать на месте. В свете факела, освещающего коридор, Канте разглядел герб – книгу, обмотанную цепями, – говорящий о запретных знаниях, запертых в древнем фолианте.

Символ Тайнохолма.

Он несколько расслабился. «Лучше этот знак, чем черное солнце на фоне золотой звезды!» Любое слово из Вышнего сулило ему неприятности.

Вскрыв печать, Канте развернул свиток и тотчас же узнал аккуратный почерк алхимика Фрелля. Этот человек был наставником принца с тех самых пор, как тот впервые вошел в Тайнохолм. Для такого уважаемого ученого подобная задача была мучением – и нередко бесплодным. Тем не менее Фрелль демонстрировал бездонное терпение.

«А может быть, жалость».

Поднеся свиток к факелу, Канте прочитал послание.

Принц Канте ри Массиф!

Есть одно важное дело, которое я хочу обсудить с вами наедине. Буду крайне признателен, если вы заглянете ко мне в мой личный схолярий, как только вам будет удобно. Это весьма неотложный вопрос, требующий определенной осторожности. Увы, считаю, что для его решения требуется человек с вашим положением и связями.

Канте застонал, с тоской представляя соблазнительную ванну с щёлоколистом, о которой мечтал всю долгую дорогу наверх. Пока что придется о ней забыть. Несмотря на то что мягкие формулировки послания выражали скорее вежливое приглашение, принц без труда понял, что скрывалось за ними в действительности. Фрелль был одним из членов Совета Восьми школы, и не обращать на него внимания было нельзя. Что хуже, послание было доставлено вчера – уже после того, как Канте начал свое падение, завершившееся кишащей вшами койкой в корчме Понизовья.

Скомкав пергамент, принц повернулся спиной к двери, гадая, что может означать вызов к алхимику. Однако богатый опыт подсказывал ему ответ.

«Ничего, кроме новых неприятностей».

Глава 12

Канте остановился перед обитой железом дверью с гербом Тайнохолма, единственным дополнением к которому была серебряная ступа с пестом, знак алхимиков. В противоположном конце восьмой террасы была другая запертая дверь, но только с другим знаком, книгой с золотой звездой, обозначающей иеромонахов.

Порог той, другой, двери Канте не переступал еще ни разу.

Из-под длинной рубахи принц достал тяжелый железный ключ, висящий на плетеном кожаном ремешке. Хотя за восемь лет учебы в Тайнохолме он уже тысячу раз отпирал эту дверь, его охватила дрожь. Повернув ключ, Канте распахнул дверь. Сразу же за порогом начиналась узкая винтовая лестница, ведущая вверх и вниз. Этими ступенями дозволялось пользоваться только тем, кто достиг Высшего Прозрения в алхимии.

Или, как в случае Канте, принцу, к которому приставлен наставник, имеющий этот ранг.

Стараясь унять участившееся дыхание, Канте начал подниматься вверх. Лестница вела с первого уровня в основании Тайнохолма до самого девятого уровня наверху. Она позволяла алхимикам перемещаться с одной террасы школы на другую, не сталкиваясь с учениками, бегавшими вверх и вниз по наружным лестницам. Наверху винтовая лестница заканчивалась на девятой террасе в полукруге башен, предназначенных для изучения алхимии.

Такая же лестница, предназначенная для иеромонахов, проходила снизу доверху в противоположном конце Тайнохолма, заканчиваясь среди башен, предназначенных для занятий религией и молитв. Впрочем, Канте никогда не проделывал этот путь – и у него не было ни малейшего желания.

Поднявшись по лестнице до конца, принц прошел под аркой, покрытой всевозможными затейливыми алхимическими символами, которая вела в просторный главный зал. Опустив голову, он засеменил по каменным плитам. Над головой массивная чугунная люстра трепетала причудливыми разноцветными огоньками. Посередине горел самый большой огонь черного цвета, испускающий струю белого дыма.

Затаив дыхание, Канте поспешил пройти под люстрой.

Сам воздух здесь был насыщен таинственными загадками, наполнен едкими запахами алхимических веществ и грозовой энергией, от которой волосы становились дыбом. Вероятно, это ощущение усугублялось беспокойством, охватившим принца. Он прекрасно знал, какое наказание ждало того, кто поднялся на девятый уровень без надлежащего приглашения. Простым ученикам доступ сюда был запрещен.

Канте обладал особыми привилегиями – не столько потому, что он был принцем крови, сколько вследствие уважения, которым пользовался его наставник. Никто не ждал от Фрелля, что он будет бегать вверх и вниз по школе, занимаясь Принцем-в-чулане. Вместо этого Канте буквально через день сам совершал этот подъем – теперь, когда он уже достиг восьмого уровня, ставший существенно короче.

За столько лет другие алхимики преодолели первоначальное потрясение, которое испытывали при виде принца. Если не считать редких раздраженных взглядов, теперь на него по большей части не обращали внимания – что мало отличалось от того, как к нему относились его одноклассники. Одни по-прежнему избегали Канте из зависти, злобы или недовольства его особым положением. Другие, наоборот, вначале пытались заручиться его расположением, но, потерпев неудачу, присоединились к первым в своем презрении.

Услышав громкий хлопок, Канте едва не выпрыгнул из собственного тела. Звук прогремел где-то сверху. Принц непроизвольно пригнулся, предположив, что какой-то эксперимент пошел не так. Донесшиеся с той же стороны приглушенные крики укрепили его в этой догадке. У каждого алхимика имелся собственный схолярий для проведения исследований.

Добравшись до противоположного конца главного коридора, Канте поспешил по изгибающемуся проходу, освещенному факелами. На стенах висели потемневшие от времени писанные маслом портреты наиболее выдающихся ученых мужей школы. Добежав до двери, ведущей в западную башню, принц начал подниматься по винтовой лестнице на самый верх. Именно там разместил свой схолярий алхимик Фрелль.

Подойдя к простой дубовой двери, Канте постучал в нее. Он понятия не имел, у себя ли Фрелль, особенно если учесть, что вызов был отправлен день назад.

– Стой! – донесся изнутри крик.

Канте остался ждать, охваченный нервной дрожью.

Наконец с противоположной стороны двери загремел засов, что удивило принца. Фрелль крайне редко запирался у себя в схолярии. Алхимик просто обожал нудно бубнить братьям и сестрам ордена о своей работе или вступать с ними в жаркие споры. Он даже был рад общению с иеромонахами. Именно благодаря своей общительной натуре Фрелль получил место в Совете Восьми, став самым молодым из удостоившихся этой чести.

Наконец дверь приоткрылась, и Фрелль осторожно выглянул в щелочку. Обреченно вздохнув, он распахнул дверь до конца.

– Напомни мне, чтобы я еще раз объяснил тебе значение слова «срочно», – с укором произнес алхимик. – А теперь проходи.

Войдя внутрь, Канте проследил, как Фрелль запер за ним дверь, после чего разинул рот, увидев, в каком виде находится схолярий – не говоря уже про самого ученого.

«Что тут происходит?»

Обыкновенно в схолярии Фрелля царил идеальный порядок: книги аккуратно расставлены на полках, свитки лежат в пронумерованных ячейках, на рабочих столах ни пылинки. И Канте понимал, чем объясняется подобная опрятность. Помещение было забито от пола до потолка. Оно одновременно служило алхимику библиотекой древних манускриптов, научной мастерской и собранием диковин. Причудливые приборы, стеклянные, бронзовые, стояли на полках и столах, и нередко в них бурлили какие-то эликсиры и странные препараты. И хотя окна выходили на все четыре стороны, обыкновенно – как и сейчас – они были наглухо закрыты ставнями, чтобы сохранить в целости хранящиеся здесь ценнейшие трактаты. В то же время в помещении горело множество масляных светильников, их дрожащие огоньки, скрытые стеклом, освещали древние пергаменты.