Скорая помощь

– Согласен, друг Конвей, – ответил Приликла и засеменил по коридору к отверстию в полу. – Редко я откликался на предложение с большей готовностью…

Первым, что удивило Конвея, когда он оказался по ту сторону люка, был свет. Он очутился в большом, просторном отсеке, который, судя по остаткам оборудования, закрепленного на стенах, потолке и полу, некогда был местом собраний и отдыха экипажа. Снаряды для занятий спортом в условиях невесомости, а также, вероятно, предназначенные для проведения соревнований, были самым грубым и примитивным образом переделаны в двойные гамаки. Лишь на нескольких участках зала, огороженных прозрачным пластиком, располагались растения, и некоторые из них оказались зелеными. Все остальное пространство вдоль стен и посередине было использовано под койки и прочую мебель, нужную в условиях невесомости. Все выглядело так, словно здесь, в этом огромном отсеке, собрались все двести существ, уцелевших после первого столкновения корабля с метеоритом (в том числе и дети), и, судя по всему, прожили здесь довольно долгое время. А еще Конвея поразило то, что, кроме мебели и предметов, которыми пользовались эти существа, от них не осталось ни следа. Куда же подевались тела давно умерших колонистов-неудачников?

Конвей почувствовал, что волосы у него на макушке встали дыбом. Он вывел полную громкость наружного динамика и крикнул:

– Сазерленд!

Ответа не последовало.

Конвей пролетел к противоположной стене, где заметил две двери. Одна из них была приоткрыта, за ней горел свет. Открыв дверь целиком, Конвей попал в корабельную библиотеку.

Дело было не только в том, что здесь к стенам и потолку были прикреплены стеллажи, на которых аккуратными рядами стояли книги и коробки с магнитофонными лентами, а на полу через равные промежутки были расставлены столики и аппараты для чтения микрофильмов. Дело было даже не в том, что в воздухе парили весьма современные кассеты и портативные магнитофоны, принадлежавшие офицерам с «Тенельфи». Слово «библиотека» было написано на двери, а на противоположной стене висела эмблема корабля, и под ней можно было прочесть его название. Глядя на эту знаменитую эмблему, Конвей вдруг понял все.

Он понял, почему «Тенельфи» попал в беду, почему офицеры стартовали со своего корабля на заброшенный древний звездолет, оставив на вахте только корабельного медика. Он понял и то, почему они так поспешно вернулись, почему заболели и почему теперь им мало кто (в том числе и он сам) могли помочь. Конвей теперь знал, почему хирург-лейтенант Сазерленд воспользовался смазкой вместо маркерной краски и какая проблема заставила доктора отправиться на этот загадочный древний корабль. А все это Конвей понял потому, что и эмблема, и название этого корабля фигурировали в учебниках истории как на Земле, так и на каждой из земных планет-колоний.

Конвей сглотнул подступивший к горлу ком, проморгался и, пятясь, вышел из библиотеки.

На другой двери висела табличка: «Кладовая спортивного инвентаря», но это название было зачеркнуто, а поверх красовалась надпись: «Изолятор». Открыв эту дверь, Конвей обнаружил, что помещение тоже освещено, но довольно тускло.

Вдоль стен по обе стороны от двери складские полки были переделаны в нары, и две койки были заняты. Тела, лежавшие на них, были обезображены – отчасти от недоедания, а отчасти оттого, что эти люди прожили всю жизнь в невесомости. В отличие от фрагментов тел, которые попадались Конвею и Приликле ближе к наружной обшивке корабля, эти трупы лежали не в вакууме, и потому процесс разложения сделал свое дело. Тем не менее этот процесс зашел не настолько далеко, чтобы невозможно было определить, что это тела ДБДГ, людей – старика и девочки, и что умерли эти двое всего несколько месяцев назад.

Конвей стоял и думал о путешествии, которое продолжалось почти семьсот лет, о последних оставшихся в живых, которые почти дожили до конца этого путешествия. Ему снова пришлось часто моргать – на глаза набежали слезы. Злясь на судьбу, он сделал еще несколько шагов и оказался около смотрового стола и шкафчика с инструментами. В дальнем углу его фонарь выхватил из темноты фигуру человека в скафандре. В одной руке человек держал квадратный предмет, а другой держался за открытую дверцу шкафчика.

– С… Сазерленд? – с трудом выговорил Конвей.

Человек вздрогнул и еле слышно ответил:

– Не надо так орать.

Конвей убавил громкость и затараторил:

– Рад видеть вас, доктор. Меня зовут Конвей, я из Главного Госпиталя Сектора. Нам нужно срочно переправить вас на корабль-неотложку. У них там проблемы и…

Он запнулся. Сазерленд не отпускал дверцу шкафчика. Конвей, стараясь говорить бодро и вдохновенно, продолжал:

– Я понимаю, почему вы воспользовались коричневой смазкой вместо зеленой краски, и я не снимал шлема. Мы знаем, что в других отсеках корабля сохранился воздух. Есть еще оставшиеся в живых? Нашли ли вы то, что искали, доктор?

Только тогда, когда они оба оказались за дверью изолятора, Сазерленд наконец заговорил. Он поднял лицевую пластину, протер ее запотевшую внутреннюю сторону и вяло проговорил:

– Слава богу, что еще кто-то помнит собственную историю. Нет, доктор, больше здесь никто не уцелел. Я осмотрел все отсеки, где остался воздух. В одном из них собраны несъедобные останки – похоже, здесь ближе к концу путешествия процветал каннибализм, и мертвецов складывали там… простите, где они были легко доступны. Нет, я не нашел то, что искал, – а искал я средство диагностики, а не лечения болезни. Все лекарства против этой хвори испортились несколько сотен лет назад… – Он помахал книгой, которую держал в руке, и продолжал: – Надо было прочитать тут кое-что. Шрифт мелкий, и пришлось поднять лицевую пластину, но я предварительно увеличил давление внутри скафандра. По идее за счет этого возбудители воздушно-капельной инфекции должны были отлететь от меня.

Но только по идее. На самом деле, судя по всему, этого не произошло. Хирург-лейтенант Сазерленд подхватил ту же хворь, что и его товарищи. Он жутко вспотел, он щурился, глядя на свет, а из глаз у него текли слезы. Но ни делирия, ни бессознательного состояния пока не отмечалось. Пока.

Конвей сказал:

– Мы разыскали короткий путь для выхода. Ну, то есть относительно короткий. Как думаете – сможете ли вы с моей помощью пробраться по туннелю или мне стоит связать вас по рукам и ногам и толкать перед собой?

Сазерленд был очень слаб, но не желал, чтобы его связывали и толкали, пусть даже со всей заботой и осторожностью, вдоль по туннелю, где из стенок торчали искореженные, острые куски металла. И все же компромиссное решение было найдено: медики решили связаться друг с другом спиной к спине, и чтобы при этом Конвей перебирал по стенкам руками, а Сазерленд отталкивался от препятствий, которых Конвей бы не заметил. Они опустились в туннель и задвигались с очень приличной скоростью – то есть с настолько приличной, что вскоре увидели Приликлу, который не пролетел еще и половины пути. Всякий раз, когда туннель озаряло солнце, шарик скафандра крошки-эмпата был виден все ближе и ближе.

Непрерывное шипение сигнала «SOS» слышалось все громче, а потом вдруг внезапно прервалось. А еще через несколько минут крошечный черный кружочек защитного шарика Приликлы превратился в сверкающий диск – эмпат вылетел из туннеля наружу. Он сообщил, что «Ргабвар» и «Тенельфи» находились в зоне непосредственной видимости и что теперь можно будет без проблем переговариваться по радио. Конвей и Сазерленд услышали, как Приликла вызвал на связь «Ргабвар» и как затем – наверное, лет через десять, на фоне жуткого хрипа и скрипа послышался ответ с неотложки. Конвей и сам сумел различить кое-какие слова, поэтому суть сообщения, переданного ему Приликлой, его не поразила до глубины души.

– Друг Конвей, – сказал эмпат, и было слышно, что он изо всех сил старается смягчить реакцию на плохие новости, – говорила Нэйдрад. У всех землян-ДБДГ на борту, включая и патофизиолога Мерчисон, отмечаются точно такие же болезненные симптомы, как у офицеров с «Тенельфи», различной степени тяжести. Пока лучше других себя чувствуют капитан и лейтенант Чен, но состояние у обоих таково, что и им должен быть вот-вот предписан постельный режим. Нэйдрад срочно просит нашей помощи, а капитан говорит, что, если мы в ближайшее время не окажемся на борту, он стартует без нас. Лейтенант Чен вообще сильно сомневается относительно возможности старта – даже если бы не нужно было включать в нашу гиперпространственную оболочку «Тенельфи». Похоже, возникли дополнительные сложности в связи с близостью солнца данной звездной системы и тут нужен опытный астронавигатор, чтобы…

– Достаточно, – резко вмешался Конвей. – Скажи им, пусть бросят «Тенельфи»! Пусть проводят отстыковку, пусть избавятся от всех проб, которые Чен принес на борт для анализа. Ни в госпитале, ни в Корпусе Мониторов нам не скажут спасибо, если мы притащим хоть что-то, что побывало в контакте со звездолетом-скитальцем. Очень может быть, что и нас в госпитале не слишком рады будут видеть…

Он умолк, поскольку услышал, как Нэйдрад передает его пожелания капитану. Как только Флетчер начал отвечать, Конвей поспешно проговорил:

– Приликла, я хорошо слышу «Ргабвар», так что твоя помощь мне больше не нужна. Возвращайся на корабль как можно скорее и помоги Нэйдрад в уходе за пациентами. Мы покинем этот туннель через пятнадцать минут. Капитан Флетчер, вы меня слышите?

– Да, слышу, – ответил голос, совершенно не похожий на голос капитана.

– Прекрасно, – проговорил Конвей и вкратце поведал Флетчеру обо всем, что случилось с «Тенельфи», да и не только с «Тенельфи».

Обнаружение звездолета-скитальца в квартируемом районе Галактики стало приятным сюрпризом на фоне скучной, монотонной работы. Офицеры, свободные от несения дежурств, отправились на брошенный корабль, дабы осмотреть его и по возможности идентифицировать. Как на всех других кораблях-разведчиках, команда «Тенельфи» состояла из капитана, навигатора, связиста, бортинженера и медика, а остальные пятеро были инженерами-поисковиками, сменявшими друг друга на круглосуточных дежурствах.

Судя по рассказу Сазерленда, первые офицеры, взошедшие на борт брошенного звездолета, очень быстро определили его название, поскольку им на глаза попалась какая-то ведомость, снабженная эмблемой и названием корабля. В итоге весь экипаж «Тенельфи», включая капитана, в срочном порядке отправился на корабль-скиталец. Весь – кроме корабельного врача, которого сочли наименее нужным при проведении массового сбора информации.

Все дело было в том, что гигантский звездолет оказался «Эйнштейном» – самым первым кораблем, покинувшим Землю, и единственным из колоссов тех времен, который до сих пор не был найден. Многочисленные попытки его обнаружения предпринимались на протяжении нескольких веков, но «Эйнштейн» уклонился от намеченного курса, и в конце концов было решено, что вскоре после того, как этот звездолет покинул пределы Солнечной системы, с ним случилась какая-то ужасная катастрофа.

И вот наконец он был найден, свидетель первой отважной попытки человечества добраться до звезд нелегким путем. В те времена «Эйнштейн» был «первой ласточкой» в своем роде, вся техника таких полетов не была опробована, и даже не было известно наверняка, есть ли пригодные для обитания планеты в той системе, к которой он направлялся. Тем не менее экипаж «Эйнштейна» и его пассажиры – лучшие люди Земли, все равно решили лететь. Помимо всего прочего, «Эйнштейн» представлял собой часть истории техники, психологии и социологии, воплощение одной из величайших легенд звездоплавания. И вот теперь этот легендарный корабль несло к солнцу, и через неделю от него не осталось бы ровным счетом ничего. Так что было неудивительно, что на борту «Тенельфи» оставили только корабельного врача. Но даже он не понимал, что ситуация чревата какой-то опасностью, до тех пор, пока члены экипажа не начали один за другим возвращаться с «Эйнштейна» слабыми, вспотевшими, лихорадящими, близкими к горячечному бреду. Сазерленд сразу же отверг первые предположения Конвея о том, что болезнь экипажа вызвана радиацией, какими-то ядами или потреблением инфицированной пищи. Офицеры, возвращаясь с «Эйнштейна», рассказывали ему об условиях на заброшенном корабле и о том, как долго удалось прожить некоторым из его пассажиров.

На корабле сохранились не только бесценные записи о первой попытке Человека совершить полет к звездам, но и неведомое число самых разных микробов, которые отлично сохранились в тепле и в присутствии воздуха, вблизи от тел недавно умерших людей. Такие микробы существовали семьсот лет назад, и теперь у людей больше не было к ним иммунитета.

Заметив, что состояние товарищей быстро ухудшается, и понимая, что он им мало чем может помочь, Сазерленд настоял на том, чтобы все они надели тяжелые скафандры, дабы предотвратить перекрестное инфицирование – врач не был уверен в том, что все его спутники заразились одной и той же болезнью. Кроме того, скафандры не помешали бы на случай столкновения с «Эйнштейном». «Тенельфийцы» намеревались, совершив прыжок через гиперпространство, добраться в Главный Госпиталь Сектора, где им могли бы оказать квалифицированную медицинскую помощь.

Когда же столкновение (оно, судя по рассказу Сазерленда, было неизбежно, поскольку весь экипаж пребывал в полубессознательном, полубредовом состоянии) все же произошло, медик перетащил всех офицеров в отсек перед шлюзовой камерой, дабы все было готово к их срочной эвакуации. Затем он попытался отправить подпространственное радиосообщение и, не имея уверенности в том, что сообщение будет услышано, попробовал выбросить аварийный маяк. Однако механизм выброса маяка при столкновении повредился, и Сазерленду пришлось вручную вытолкнуть устройство из люка. Состояние его пациентов ухудшалось, и он вновь задумался о том, чем же им помочь.

Вот тогда-то он и решил отправиться на «Эйнштейн» лично и поискать лекарство там, где зародилась болезнь. Лекарство могло находиться в аптечке, той самой загадочной «ечке» из искаженного помехами сообщения. При том, что на борту «Тенельфи» катастрофически быстро падало давление, и из-за того, что все камеры и магнитофоны были брошены офицерами на «Эйнштейне», Сазерленд не мог оставить потенциальным спасателям более или менее связного предупреждения. И все же он постарался, как мог.

Он оставил на наружном люке «Тенельфи» пятно смазки, не предполагая, что аварийный маяк, сгорая, опалит смазку и пятно станет коричневым. Точно так же он пометил и свой путь внутри «Эйнштейна». Теперь уже мало кто помнил, да и Конвей вспомнил не сразу: во времена до начала космических полетов на мачтах кораблей, команда которых заболевала, вывешивали желтый флаг…

– Сазерленд обнаружил, что лекарство в изоляторе «Эйнштейна» давно просрочено, – продолжал Конвей, – но он нашел учебник медицины, где рассказывалось о нескольких заболеваниях со сходными симптомами. На взгляд доктора, мы имеем дело с одним из разновидностей вирусов гриппа, но в нашем случае, при утрате иммунитета к этой болезни, эти симптомы отличаются особой тяжестью, и потому прогноз выздоровления нельзя высказать с полной уверенностью. Поэтому я прошу вас записать все эти сведения для последующей передачи в Главный Госпиталь Сектора. Пусть там точно знают, что мы им везем. Вам же я советую подготовиться к автоматическому совершению прыжка через гиперпространство, если вы чувствуете себя недостаточно хорошо для того, чтобы…

– Доктор, – прохрипел Флетчер, – я тут как раз этим самым и занимаюсь. Как быстро вы можете оказаться на борту?

Конвей немного помолчал. Они с Сазерлендом осторожно выбрались из туннеля.

– Вижу «Ргабвар», – сказал Конвей. – Будем через десять минут.

А через пятнадцать минут Конвей уже снимал скафандр и форму с Сазерленда на медицинской палубе «Ргабвара», где к этому времени стало тесновато. Доктор Приликла, порхая, зависал в воздухе над каждым из пациентов по очереди и определял их состояние как на глаз, так и с помощью своего эмпатического органа. Нэйдрад доставила в палату лейтенанта Хэслэма, который потерял сознание на рабочем месте несколько минут назад.

Инопланетянам не стоило бояться земных болезнетворных микроорганизмов – даже таких, которые сохранялись семьсот лет, а не бредящим членам экипажа «Тенельфи» и «Ргабвара», а также Мерчисон оставалось только полеживать в кроватях и надеяться на то, что защитные силы их организмов найдут какой-то способ борьбы с противными врагами из далекого прошлого. Только Конвея инфекция не затронула – потому что то ли пятно смазки, то ли что-то в обрывках фраз и слов радиосообщения что-то включило в его подсознании и подсказало ему, что шлем снимать ни в коем случае нельзя.

– Ускорение до четырех g через пять секунд, – послышался из динамика голос Чена. – Искусственные компенсаторы гравитации включены.

Когда Конвей снова посмотрел на монитор, «Эйнштейн» и «Тенельфи» уже выглядели как крошечная двойная звезда. Конвей уложил Сазерленда поудобнее, установил капельницу и перешел к Хэслэму и Доддсу. Мерчисон он оставил напоследок, потому что с ней хотел пробыть подольше.

Невзирая на то что под колпаком носилок температура была пониженной, Мерчисон сильно вспотела, бормотала что-то бессвязное, мотала головой из стороны в сторону. Глаза ее были полуоткрыты, но, похоже, она не замечала Конвея. Видеть ее в таком состоянии было страшно, страшно было понимать, что сейчас она – тяжело больной человек, а не верный товарищ и сотрудница, уважаемая и любимая Конвеем еще с тех пор, как она пришла в госпиталь медицинской сестрой и работала в родильном отделении для ФГЛИ. В те славные годы Конвей был уверен в том, что все на свете хворобы можно вылечить с помощью портативного сканера и непоколебимой преданности профессии врача…