Странники пустыни

С вершины высокого, частью поросшего лесом хребта, который отделял пустыню от глубокой долины с еще более глубоким каньоном Сан-Хуана, Уивер показал нам одинокую гору с покрытой снегом вершиной, которая возвышалась на юге, и сказал, что это пик Сан-Франциско, высотой он пятнадцать тысяч футов, и до него примерно две сотни миль, и что наш маршрут должен пройти к востоку от нее. Он улыбнулся, когда отец спросил его, как он собирается найти селение хопи в этой огромной серо-коричневой пустыне, которая простиралась к востоку, западу и югу от нас и выглядела совершенно однообразной.

– Для тебя это выглядит так, но не для меня, – ответил он. – Я знаю, что мы должны держаться к востоку от горы, и тогда, завтра или послезавтра, я увижу несколько холмов, от которых смогу пройти прямо к Орайби.

Мы шли весь день и разбили лагерь у небольшого родника, пробившегося у стены большой скалы. Со всех сторон к нему сходились протоптанные антилопами тропинки, и, открыв стрельбу, мы уложили пятерых животных из стада, пришедшего на водопой, получив таким образом еще пять шкур и пять жирных туш для торговли с обитателями пустыни.

Вечером следующего дня Уивер привел нас прямо к другому маленькому роднику, у которого мы разбили лагерь, и сказал, что назавтра еще до полудня мы будем в Орайби, в одном из домов, где наедимся тушеным мясом, кукурузой и бобами. Наши рты наполнились слюной. Хорошего, жирного мяса антилопы у нас было вдоволь, но мы очень скучали по зерновым, отец и я. Уивер сказал, что ему все равно, что есть, лишь бы еды было вдоволь; он больше года провел на одном мясе, когда жил с арапахо, и пища цивилизованных людей ему больше не нужна.

Наутро мы вышли очень рано, и в десять часов Уивер сказал, что до утесов Орайби нам осталось не больше часа пути. Мы спустились по пологому склону столовой горы и двигались по каменистой пустыне, изрезанной оврагами, пересеченной хребтами и покрытой странной формы каменными холмами. Справа от нас была гора, с которой мы спустились, а впереди, в четырех-пяти милях, поднимался язык узкого утеса.

– Видите что-нибудь там, на самом верху? – спросил Уивер.

– Ничего, только большие скалы, – ответил отец.

– Думай, что говоришь! Эти скалы и есть дома Орайби! Не похоже, что это так, не правда ли?

– Опять твои шуточки! Мы на такие зеленые мальчишки, какими ты нас считаешь! – ответил отец.

– Но я и не шучу. Орайби находится на вершине этого утеса! – торжественно сказал он, и мы уставились на утес и глаз с него не спускали, дивясь тому, как люди могут подниматься и спускаться по его отвесным стенам.

Невдалеке от нас, на краю пустыни, появилось пять человек – они выстроились в линию и медленно приближались к нам, двигаясь сквозь заросли шалфея и полыни.

– Хопи. На зайцев охотятся, – пояснил Уивер.

Они ненадолго остановились, посмотрели на нас и, убедившись в том, что мы белые и не враги, продолжили прочесывать заросли. Мне показалось странным, что они охотятся на зайцев, когда вокруг так много антилоп – я упустил из виду, как трудно приблизиться к антилопе на расстояние выстрела из лука – единственного оружия этих охотников.

Когда мы к ним приблизились, они продолжали подниматься по пологому склону хребта, и, дойдя до верха, вдруг замерли, посмотрели куда-то вдаль, потом развернулись и побежали к нам так быстро, как могли, крича что-то и показывая луками на что-то за их спинами.

–Враги! Они увидели врагов! Это и наши враги, понятное дело! Бери ружье! – крикнул Уивер.

– Все, что потом случилось, произошло очень быстро. Напуганные бегущими хопи, наши вьючные животные развернулись и с фырканьем бросились прочь, отец пытался их схватить. Уивер крикнул, чтобы тот отпустил их. Когда хопи были рядом с нами, на вершине хребта появился большой отряд индейских воинов – в боевой раскраске, головных уборах из перьев и громко вопящие, они ринулись в нашу сторону, спускаясь по склону хребта. Я порядком струхнул. Словно во сне, я слышал, как Уивер кричит мне:

– Не беги! Стреляй в них и не прекращай стрелять!

Потом, когда он поднял свое ружье, чтобы выстрелить, его лошадь вдруг скакнула вбок, он выпал из седла и оказался с одной стороны от лошади, а его ружье с другой. Вопящие всадники мчались в нашу сторону, они разделились, чтобы обойти нас справа и слева, и стреляли в нас из луков и двух или трех ружей. Моя лошадь испугалась, стала дергаться и порывалась побежать. Я все же смог заставить ее оставаться на месте и выстрелил из своего ружья – дважды, в тех всадников, что были слева от меня. Я точно знаю, что ни в кого конкретно не целился, просто навел ружье в ту сторону и спустил курок, но второй выстрел попал в одного из врагов – он упал на землю и больше не двигался. Хопи, которые были передо мной, при этом громко завопили и улыбнулись мне, а Уивер, который уже снова был в седле, крикнул:

– Отличный выстрел! Давай еще!

В это время враги обошли нас и набросились на отца и вьючных животных. Уивер помчался за ними, стреляя, едва успевая передергивать затвор, а моя лошадь поскакала за ним. Но мне казалось, что она скачет недостаточно быстро: я видел, что враги догоняют отца и скоро он окажется в их руках. Внезапно мне стало плохо. Глядя на отца, я не заметил, что выстрелы Уивера сбили с лошадей трех врагов. Потом я увидел их, одного за другим, распростершихся на земле, и внезапно заметил, что остальные разбегаются от нас во всех направлениях, подгоняя лошадей и постоянно оглядываясь на нас. Все, кроме одного, который продолжал гнаться за моим отцом и почти догнал его. Мой отец выстрелил в него и промахнулся. Потом бабахнуло ружье индейца, и лошадь моего отца вместе с ним упала наземь, продолжая дергаться. Еще выстрел, и пуля из ружья Уивера прикончила индейца.

Уивер первым подбежал к моему отцу, и, крикнув мне: «С ним все в порядке!», поскакал за вьючными лошадьми.

– Пройдет время, пока я буду в порядке; моя левая нога сломана, – простонал отец, когда я подоспел к нему и, спешившись, увидел, что пятеро хопи спешат к нам и скоро будут здесь. Я осмотрел лошадь отца, убедился, что она мертва, и отец объяснил:

– Я не смог быстро спрыгнуть: лошадь упала на меня и сломала мне ногу.

Враги тем временем собрались вместе и отправились на север. Пятеро хопи тем временем подошли к нам – один из них был ранен в плечо стрелой, и мы увидели, что они успели снять с убитых оружие и другие ценные вещи. Некоторые из них похлопали меня по плечу и что-то мне сказали, указывая на мое ружье, а потом столпились вокруг моего отца, что-то говоря ему и пытаясь странными жестами заставить его понять, что они говорят. Вернулся Уивер с вьючными лошадьми и сразу заговорил с одним из них по-испански. Это был седой человек с приятным лицом. Он долго что-то говорил, несколько раз оборачиваясь и указывая на стены месы, и Уивер перевел:

– Он говорит, что зовут его Белый Орел, он вождь Орайби, и что его бедный дом – наш дом. И раз уж ты, Дэйв, не можешь из-за сломанной ноги ехать верхом, он предлагает отнести тебя на куске нашего брезента.

Отец попытался возразить, говоря, что не хочет причинять им столько забот. Вождь понял, о чем речь, и перебил его, заговорив на испанском, а Уивер перевел:

– Он говорит, что если бы не мы и не наши скорострельные ружья, эти враги – юты – перебили бы их всех, так что, что бы они для нас не сделали, это все равно будет мало. Ехать ты все равно не можешь; им придется поднимать тебя на вершину утеса. Я сейчас принесу брезент.

Он принес большой кусок материала, расстелил его на земле, и мы осторожно положили отца на него, привязав к его сломанной ноге ружье и подложив под нее несколько луков и одеяло. И так мы отправились в путь – четверо мужчин несли моего отца, а Уивер, вождь и я шли за ними, ведя лошадей. Невдалеке спокойно паслась лошадь того юта, который застрелил лошадь отца. Уивер подъехал к ней и, взяв за повод, отвел ее к вождю, и тот сел на нее, собрал лошадей убитых ютов и повел их вместе с нашими, по пути разговаривая с Уивером и задавая ему много вопросов. Первый вопрос был о том, как бог создал наше скорострельное ружье и как передал его нам. Уивер объяснил, что оно сделано людьми, и показал, как оно заряжается и стреляет, но тот так и не поверил, что оно сделано простым смертным. Немного времени спустя он сказал:

– Эти негодяи юты, они думали, что сейчас убьют нас и вас, белых, тоже. Но какой ужас овладел их сердцами, когда они увидели, что ваши сотворенные богом ружья делают бах! бах! бах! раз за разом, и при этом вы не отрываете их от плеча, чтобы перезарядить!

Переводя это, Уивер расхохотался так громко, что его услышал мой отец, а потом он сказал нам:

– Что ж, если они верят в то, что их ружья сотворены богом, пусть так! Это сделает нас их большими вождями; они на все будут для нас готовы!

Со своего высокого утеса обитатели Орайби видели нашу стычку с ютами, и теперь, схватив луки со стрелами и три или четыре старых ружья, они бросились вниз, чтобы встретить нас. Они кричащей толпой бежали в нашу сторону, и, когда стало чуть тише, Уивер предложил нам поприветствовать их. Так что, подняв ружья, мы несколько раз выстрелили выше их голов, к огромному их изумлению. Они замерли с открытыми ртами, и, когда мы прекратили стрелять, окружили нас, спрашивая что-то у вождя и тех, что несли моего отца. Скоро они знали о сражении все и смотрели на нас с Уивером восхищенными взглядами, а дюжина их или даже больше сменила тех, что несли моего отца. Потом они затянули песню – негромкую, но очень необычную, непохожую на те, что мы слышали прежде – песню победы, как сказал нам вождь. Пока мы шли по пустыне, мы успели их рассмотреть – простую одежду из оленьей кожи, одеяла синего или белого цвета, украшения из раковин, костей и бирюзы. Их миниатюрное телосложение – на расстоянии их можно было принять за подростков лет двенадцати-шестнадцати – меня удивило, как и полное отсутствие у них перьев и ярких вышивок, так типичных для остальных индейцев. Я сказал об этом Уиверу, и тот ответил:

– Верно, эти люди маленького роста и очень простые, но при этом очень мудрые и очень хорошие, и ты это еще узнаешь. Ведь сами себя они называют словом, которое их характеризует – хопиту, что означает Мирный Народ.

Когда мы приблизились к подножию большого утеса Орайби, нам навстречу вышли женщины и дети, и они тоже узнали, что пятеро их охотников на зайцев спаслись от нападения ютов, и что мы убили пятерых нападавших, и на их радость было приятно смотреть. Они плотно окружили нас, приветствовали нас, улыбались и без малейшего страха смотрели на наши «богом сотворенные» ружья.

Приближаясь к утесу, мы прошли мимо множества небольших возделанных полей, и я удивился, как можно выращивать кукурузу или что-то еще в такой сухой пустыне. Скоро мы приблизились к утесу и после долгого подъема по крутой узкой тропинке оказались наверху, с другой стороны утеса, где и был сам поселок. Крутой подъем на много футов защищал поселок от вторжения врагов со стороны месы. Враги могли напасть, только поднявшись по крутой узкой тропе, где несколько человек легко могли бы сдержать любые вражеские силы.

Я не мог глаз оторвать от домов, составлявших это поселение – они были сделаны из камней или сырцовых кирпичей, некоторые были построены на крышах других, и, несомненно, многим их них была уже не одна сотня лет, когда Коронадо со своими солдатами и священниками ворвался сюда в 1540 году. Я был рад, что они не нашли там золота. В узком проходе между домами к нам приблизился худой мужчина с седыми волосами, остановил нас и, тепло приветствовав Уивера, побеседовал немного с Белым Орлом. Это был, как сказал Уивер, Тевакуаптева – Движение Солнца – верховный вождь Орайби и тот самый человек, у которого останавливался он со своими людьми три года назад. Белый Орел повернулся к Уиверу и сказал ему, что вождь предлагает нам стать его гостями – за то, что мы убили пятерых ужасных ютов, его народ не сможет отблагодарить нас должным образом, и что он, Белый Орел, хотел бы, чтобы мы стали его гостями, а его дом – нашим домом, но у вождя на этот счет есть свое мнение.

Уивер ответил, что мы рады будем остановиться у Тевакуаптевы. Мы пошли дальше и вошли в нижнюю комнату дома вождя, двухэтажного и двухкомнатного. Там было очень чисто, пол ровным, из утоптанной глины, пыли на нем не было. Вокруг очага в углу были тарелки, чаши и чашки из керамики прекрасной работы и большие котлы для приготовления пищи. Ровные стены были украшены чистыми новыми одеялами и одеяниями, которые, как я позднее узнал, были предназначены для отправления религиозных церемоний Мирного Народа. Три жены вождя и несколько его детей быстро очистили комнату от своих вещей; он подготовили ее для нас, и мы сразу сделали постель для моего отца в одном из углов комнаты м осторожно положили его туда. Он не жаловался на страшную боль и даже не стонал, когда мы перекладывали его с носилок на ложе. Уивер взял несколько палок, предназначавшихся на дрова, зафиксировал перелом – он был между коленом и щиколоткой – и тщательно примотал шину ремнями от наших мешков из-под муки. Тем временем множество рук разгрузили наших вьючных лошадей, принесли все к нам в комнату и уложили все вдоль стены. Через Белого Орла Уивер сказал вождю, чтобы он одну тушу антилопы оставил для своего и нашего пропитания, а другими распорядился по собственному усмотрению. Скоро все было сделано, наши лошади были отправлены пастись вместе с несколькими принадлежавшими жителям деревни лошадям и мулам, а мы с Уивером сели на наши ложа, чтобы насладиться отдыхом, которого нам так не хватало. Две жены вождя возились около очага, готовя что-то. Скоро они подали нам чаши с едой, и предсказания Уивера сбылись: мы наелись тушеного мяса с кукурузой, заедая еду кукурузным же хлебом, очень тонкими лепешками, приготовленными на горячих гладких камнях и сразу свернутыми в трубочку.

Вот так! Так я, Натан Пирс, весной четырнадцатого года моей жизни ушел от цивилизации, а осенью оказался желанным гостем в домах хопиту, Мирного Народа, в пустыне Аризоны. Еще несколько слов в объяснение, и я перейду к описанию моих необычных приключений, пережитых с ними.

Глава

III

Разумеется, то, что случилось с моим отцом, изменило наши планы на зиму – он не мог продолжить путь в Туссон, потому что требовалось несколько месяцев для того, чтобы его нога зажила, и я, само собой, должен был оставаться с ним. Так что Уивер решил отправиться туда в одиночку и постараться заработать денег, чтобы обеспечить нас всем необходимым для того, чтобы мы смогли провести еще одно лето на Сан-Хуане в поисках золотоносной жилы. Мы спросили Тевакуаптеву, можно ли нам с отцом остаться у него на зиму. Он счастливо улыбнулся и показал нам темную кладовку, примыкающую к его комнате, наполненную кукурузой, бобами, вялеными фруктами и курагой из персиков.

– Этого запаса продуктов хватит больше чем на две зимы для вас и моей семьи, – сказал он, – а внизу у меня есть стадо коз и отара овец. Разумеется, вы можете здесь остаться. Жить прямо здесь, и жить хорошо.

Так что все решилось, и, вопреки настоятельным уговорам старого вождя и Белого Орла, которые убеждали его в том, что он никогда не пройдет через страну диких апачей, Уивер отправился на юг с нашими вьючными лошадьми. И для нас с отцом началась странная, непривычная жизнь здесь, в сердце пустыни в Северной Аризоне.

Несколько недель я почти не отходил от отца. Женщины старого вождя готовили для нас еду, а по вечерам он, Белый Орел и много мужчин из селения навещали нас, прилагая множество усилий для того, чтобы мы смогли понимать их речь и не меньше для того, чтобы самим научиться понимать нашу. Когда отец уже мог передвигаться и был в состоянии сам себя обслуживать, я начал выходить чаще – играл со своими ровесниками, а иногда спускался вместе с ними, чтобы с помощью лука и стрел поохотиться на зайцев. Ружьем я, разумеется, не пользовался: патроны были слишком дороги и достать их было очень трудно для того, чтобы тратить их без крайней на то необходимости. Разумеется, постоянно играя с ребятами и слушая вечерами разговоры старших, я стал понимать их язык.

Так прошла зима. Настала весна. Уивер появился в апреле и привел легко нагруженных вьючных лошадей – в Туссоне он смог найти мало работы, потому что город был переполнен мексиканскими рабочими. Привезенные им запасы пищи были так скудны, что их едва хватило бы на двоих, даже если учитывать зерно, которое можно было получить в селении, так что отец решил, что я должен остаться в Орайби, пока они с Уивером продолжат обследовать Сан-Хуан. Так что я остался, не особо возражая, и меня все больше интересовали Люди Мира, язык которых я быстро учил и образ жизни которых перенимал.

Снова пришла зима, и прибыли Уивер с моим отцом. Они нашли много пловцов по берегам реки и, смолов их в муку и промыв, смогли получить золотого песка примерно на две сотни долларов. Материнскую жилу они не нашли, а еще они столкнулись с отрядом навахо и потеряли двух лошадей. Посоветовавшись, он решили отправиться в Юму, форт и городок дальше вниз по течению Колорадо, где, как уверен был Уивер, они смогут получить работу лучше, чем в Туссоне. К тому же за золотой песок, добытый ими, они смогут купить снаряжение, чтобы следующим летом продолжить свои поиски. Они ушли, оставив меня в Орайби до своего возвращения следующей весной. Я рад был, что смогу остаться со старым Тевакуаптевой, рад, что не расстанусь со своими друзьями, к которым очень привязался. Я уже свободно мог говорить с ними на их языке и одет был, как и они, в кожаную рубашку, леггинсы, мокасины и одеяло, которое подарил мне старый вождь. Я гордился тем, что стал настоящим хопи, хотя кожа моя была светлой и не загорала.

Настала весна, а Уивер с отцом не появились.

– Они убиты. Убиты и оскальпированы апачами, – сказал мне старый вождь, но я в это не верил. До середины лета я каждый день всматривался в пустыню, ожидая их появления, но, наконец, поверил в то, что старик был прав – они убиты, и я никогда больше их не увижу. Я долго плакал по ним. Тевакуаптева был одним из братства Змеи, и он со своими братьями-священниками утешали меня, говоря:

– Мы должны горевать, когда те, кого мы любим, уходят от нас, но не слишком долго, потому что это эгоистично. Нужно думать о том, что они ушли в мир, который лучше этого, и не хотят оттуда возвращаться.

И вот однажды вечером старый вождь сказал мне: