Ужасная пещера

– Слушай, о Солнце! Слушайте, все Верхние Люди! Будьте милостивы к нам! Слушай, Земля, наша мать! Пожалей нас! Слушай, древний бобер, ты, кто дал нам эту магию. Помогите нам и попросите богов нам помочь. Мы собираемся посадить семена священного нах-уак-о-сис, вашего священного растения, и просим помочь нам, пусть семена эти вырастут и дадут добрый урожай. Защитите всходы от саранчи и других пожирателей листьев и отгоните от этого места наших врагов. Мы курим, обращаясь к вам, боги неба, воздуха, земли и воды. Мужчины, женщины, дети, те кто здесь и все члены наших трех племен, о, пожалейте всех нас! Дайте нам всем длинную жизнь, здоровье и счастье!

Он закончил, и все мы выкрикнули:

– Да! Пожалейте нас, древний бобер и все вы, сильные боги!

Обеими руками взяв чубук, отец передал трубку Старому Солнцу, который обеими руками взял ее, как могут делать только шаманы; остальные могут брать и отдавать трубку только одной рукой. Старое Солнце выдохнул дым так же, как это сделал мой отец, и тоже произнес молитву, как и отец, с тем исключением, что он молился своему покровителю, Гром-Птице. Потом мой отец получил трубку назад и передал ее мне, и я сделал несколько затяжек, попросил богов. чтобы они были добры к нам и вернул ее. и так она ходила по кругу между нами тремя, пока не была докурена.

– Я чувствую, что богам понравился дым, который мы дали им, – сказал мой отец, – и они вернули нам свое покровительство. Продолжим! Споем песню старого бобра!

Вслед за этим он вручил моей матери обгрызенную березовую палочку, главной жене Старого Солнца, Северной Женщине, Краснокрылой и моей почти-матери, Бегущей Женщине, он дал три палочки поменьше, они сели на колени, взяли палочки в рот и, прижав локти к бокам, свесили предплечья, изобразив, насколько это было возможно, сидящих бобров. Мой отец начал первую из песен бобра, которую все мы подтянули, а изображавшие бобров женщины слегка поднимали и опускали тела и руки, и кивали в такт песне, иногда вынимая палки изо рта и подражая жалобному крику, почти плачу, детеныша бобра. Некоторые песни были веселыми, другие медленными и грустными. Мы спели их все, все шестнадцать, и отдохнули.

Мой отец и Старое Солнце перед началом церемонии раскрасили себя, свои лица, руки и мокасины, охрой, священным цветом. Потом отец велел мне сесть перед ним и раскрасил меня, прося древнего бобра и всех богов оказать мне свое покровительство, потому что я должен был участвовать в посеве священного семени. Потом моя мать положила перед ним мешок с семенами, и он снова наполнил трубку, зажег ее и долго молился долго богам, чтобы они сделали семена сильными и из них выросли хорошие растения для нашей пользы. На этом церемония закончилась. Моя мать снова завернула талисманы, повесила их на место и каждый из мужчин – отец, Старое Солнце, и я – отсыпали в свой мешок по одной трети семян и вышли в поле с заостренными, выкрашенными в красный цвет палками. Женщины и дети уселись восточной части поля. Мы трое пошли к юго-восточному углу поля и встали лицом к западу, я слева от отца, а

Старое Солнце справа от него, Мы затянули первую из четырех песен сеятеля, и каждый сделал острой палкой углубление в земле, бросил туда семя и засыпал его. потом мы сделали короткий шаг и посадили еще три семечка. Когда каждый посадил по четыре семени, первая песня закончилась. тогда мы спели вторую, во время пения которой каждый из нас посадил еще по четыре семени, каждое на расстоянии короткого шага от другого. И так продолжали мы сажать семена, идя взад и вперед, вправо и влево, по многу раз мы спели все четыре песни, иногда отдыхали. Когда мы отдыхали, женщины и старшие дети пели некоторые из наших песен, одна из них была такой:

Семена нах-уак-о-сис, растите! растите!

Тянитесь к свету.

Семена нах-уак-о-сис, растите! растите!

Превратитесь в большие красивые листья!

Саранча, остерегайся! не приходи на эту священную землю.

Солнце, сияй! Дождь, падай!,

Помогите этим семенам не погибнуть!

Песня женщин была очень красивой; это побуждало нас подтянуть эту песню и продолжить сажать семена. и так, работая и отдыхая, мы ходили по полю взад-вперед, по мягкой теплой земле, и, когда солнце уже было совсем низко на западной части небосклона, мы закончили работу и пошли по вигвамам, а женщины и дети пошли за нами.

Мы были примерно на полпути к нашему маленькому лагерю, когда оттуда раздался громоподобный рев боли и гнева, и через дверной проем, разрывая стены отцовского вигвама, из него выскочило знакомое мне семейство – старый медведь, его жена и дети. Именно старый медведь выскочил через дверной проем. Он остановился и сел, продолжая реветь, подняв левую переднюю лапу и облизывая ее. Нго рев ослабел и стал похож на хныканье, потом он снова заревел и пошел прочь, опираясь на три лапы, его жена и дети пошли за ним, и скоро они скрылись в кустах. Мы были очень рады, что не пришли раньше, потому что, идя сажать табак, оружия мы с собой не взяли, а даже если бы и взяли, без жертв с нашей стороны все равно бы не обошлось.

– Ха! Этот старый вор, липкий рот, обжег лапу в очаге! Пойдем, посмотрим, что осталось от нашего вигвама! Что мне делать, если он испортил мои талисманы! – закричал отец.

Мы побежали к вигваму, женщины и дети медленно и со страхом шли за нами, и вошли внутрь. Там был кошмар. Валялись наши перевернутые лежанки, остатки запасов вяленого мяса, сушеных ягод и рваные мешки с топленым жиром и пеммиканом, сверток со священными талисманами лежал на полу, но не был поврежден. Мой отец подскочил к нему, поднял и прижал к груди. Я посмотрел на очаг. Перед тем как уйти, мы присыпали горящие угли толстым слоем золы, чтобы по возвращении можно было раздуть их. Прямо в середине очага был отпечаток большой медвежьей лапы, над углями поднимался дым. Без сомнения, он сильно обжегся. Я сказал об этом моему отцу и Старому Солнцу, и мы посмеялись над тем, как это произошло – как это было для него больно и неожиданно. Но ты прекрасно можешь понять, что моя мать и почти-матери не смеялись, когда вошли и увидели, что натворили медведи. Они отругали нас за нашу беспечность, потом выгнали нас и вигвама и велели не заходить, пока они нас не позовут. Мы пошли в вигвам Старого Солнца, и его женщины дали нам поужинать. Медведи не вошли ни в его вигвам, ни в вигвам Краснокрылой.

– Друзья мои, это совсем не смешно, – сказал Старое Солнце, набив трубку и передав ее моему отцу, чтобы тот зажег ее. – Этот старый липкий рот скоро забудет свою неприятность, но не забудет пир, который тут устроил. Даже если он этого места будет бояться, медведица уговорит его вернуться за мясом, жиром и ягодами, и когда он придет, некоторые из нас погибнут.

– Мы должны оставаться здесь, это единственное, что мы можем сделать, – сказал мой отец. – Днем надо за ними следить, а ночью мы должны по очереди охранять лагерь и быть готовыми разжечь очаг, как только часовой услышит об их приближении и поднимет тревогу.

– Да, так и надо поступить, – согласился Старое Солнце. – Но не сегодня ночью. Сейчас этот старый липкий рот лечит в прохладной грязи свою обожженную лапу и до его нового прихода пройдет некоторое время.

– Какой же он огромный! Я никогда таких больших не видел! Я думаю, что это он убил Летящего Лося на реке Обрывистых Берегов прошлым летом, – сказал мой отец.

– И я так думаю, – воскликнул другой. -И если это он, какие тогда шансы против него у нас троих? Вы помните, что было семь охотников с Летящим Лосем; все они выстрелили в липкий рот и ранили его, а он напал на них и убил беднягу, погнался за остальными и едва не убил двоих из них, а сам ушел почти невредимым!

Я слушал все это, но ничего не сказал. Прямо тогда я решил попытаться убить большого медведя. В этом деле я не мог просить, чтобы мой отец и Старое Солнце помогли мне; они были шаманами, и не могли бороться с медведем кроме как для самозащиты, потому что медведь был животным, обладавшим сильной магической силой, и его убийство могло лишить магической силы их самих.

Моего отца и меня наконец позвали домой – наш вигвам снова был в хорошем состоянии. Он не мог прикоснуться ни к какой пище, которую медведь трогал лапой или жевал; это могло сильно повредить его магической силе, поэтому еду ему дала Краснокрылая. Он сказал мне, что утром я должен снова пойти на охоту. Я ответил, что пойду, но чтобы Голубка пошла со мной. и попросил, чтобы он дал девушке свое ружье. Мне пришлось долго его уговаривать, прежде чем он согласился.

Мы оседлали двух своих лошадей и рано утром выехали из лагеря. Голубка ласкала и обнимала ружье моего отца, все время прицеливалась в камни и деревья и говорила: "Бах! Бах! Ты убит!"

– Успокойся! Держись за мной и веди себя тихо, и глаза держи открытыми, или возвращайся в лагерь и занимайся домашней работой! – пришлось мне ей сказать.

– Большой вождь, я всегда повинуюсь вам, – рассмеялась она и пристроилась за мной.

Мы от лагеря направились к вершине горного хребта, потом вниз по его гребню через сосновые и осиновые рощи, и нам открылись Великие равнины. Во всех направлениях, насколько мы могли видеть, они были черны от покрывавших их стад бизонов и антилоп, все животные спокойно паслись или отдыхали. Недалеко от нас было стадо из тридцати или сорока бизонов – коров и телят, годовалых и двухлеток, они спускались вниз по хребту, направляясь к скрытому ивовой рощей водоему. Я подождал, пока они не скрылись из вида, потом велел девушке оставаться на месте, а сам собрался пойти за стадом и убить нескольких животных из лука, который тоже захватил с собой.

– Но почему я, имея ружье, не должна им пользоваться? Я хочу пойти с тобой! -воскликнула она.

– Успокойся и делай, что я говорю. Держи мое ружье, – ответил я и протянул ей свое ружье. – Я выпросил у отца его ружье , чтобы ты к нему привыкла. Скоро я попрошу тебя кое-что сделать, что тебя сильно напугает.

– Говори, я не испугаюсь! Увидишь, что я сделаю все, что скажешь! Я думаю, что ты просто из вредности не хочешь взять меня с собой, сказала она, когда я поехал дальше, приготовил лук и достал из колчана несколько стрел.

Я подобрался к бизонам почти вплотную прежде, чем они меня заметили, и во время короткой погони убил годовалую корову и годовалого бычка, оба они были жирные, их мясо было хорошим. Подошла Голубка, и я помог ей разделать животных, чтобы она побыстрее управилась, потому что у нас было еще одно дело, которое следовало сделать до захода солнца. В лагерь мы вернулись еще до полудня, привезя столько мяса, сколько могли унести наши лошади, и после короткого отдыха я позвал девушку, и мы отправились через хребет к бобровому пруду. Я полагал, что большой медведь и его семья пойдут к болоту рядом с прудом и останутся там, пока у медведя не заживет обожженная лапа. Я собирался убить лося или оленя рядом с болотом, а потом попробовать убить медведя, когда он придет попировать.

Когда мы доехали до большой тропы, идущей к водоему, то увидели, что медвежья семья прошла там; их следы спутать было нельзя. Мы пошли по следам, не наступая на них, и нашли место, где медведи свернули к болоту, как я и предполагал. Мы вернулись назад, прошли через кусты и лес к краю пруда и выглянули. Похоже, сами боги в тот день вели нас: прямо к нам по краю воды шел лось, иногда останавливаясь, чтобы бросить взгляд поверх зарослей красной ивы и обнюхать ветер, дующий из нижней части долины. Я прислонил ружье к дереву и приготовил лук со стрелами. Он приближался, не ожидая никакое опасности, и, когда до него оставалось не более пятнадцати шагов, я выпустил стрелу, которая вонзилась в него прямо за плечом. Он зафыркал и развернулся, получил еще одну стрелу в другой бок, сделал несколько шагов по отмели и замертво упал на берег.

Глава IV

День с лесными животными

Мы не стали тратить много времени, лишь освежевали тушу и выпотрошили ее, чтобы мясо оказалось на воздухе и не так быстро испортилось; я вырезал язык и повесил его на дерево, жертвуя Солнцу и прося его помочь нам убить старого медведя. Даже если бы я искал специально, лучшего места для засады я найти бы не смог: недалеко от берега, в тридцати или сорока шагах, была большая бобровая хатка, и с ее крыши мы могли бы наблюдать за медведями, которые придут на запах мяса. Чтобы добраться до нее, не намочив ружье и одежду, нам нужно было сделать кожаную лодку. Я решил, что лосиной шкуры для этого будет достаточно, и поэтому мы сняли шкуру и отрезали по краям узкие полосы, чтобы использовать их в качестве ремней. Потом мы согнули из ивовых прутьев круглую раму, привязали к ней выгнутый каркас из тонких прутьев (получилось вроде большой чаши) и натянули на это лосиную кожу, привязав ее ремнями, заткнули две дырки от стрел, и все было готово. Потом я нашел длинный, легкий шест, чтобы было чем отталкиваться, мы положили ее на воду и сели в нее. Сразу стало понятно, что лодка совсем невелика; от ее борта до воды расстояние было не больше моей ладони. Нам нужно было спокойно в ней сидеть, не делать резких движений и двигаться медленно, иначе она бы затонула с нами вместе. Мы поплыли в ней к плотине, там привязали ее к кустам и, довольные тем, что успели сделать, поторопились домой, за хребет, потому что уже надвигалась ночь.

Мы не разжигали очагов днем, чтобы какой-нибудь вражеский отряд, осматривая страну с возвышенности, не увидел дыма. Когда мы прибыли в лагерь, женщины только начали разжигать очаги. Мы увидели, что Краснокрылая вошла в вигвам моего отца, поэтому Голубка вошла туда вместе со мной.

– Никогда я не был так голоден! Поджарь мне по меньшей мере три ребра и дай хороший кусок вяленого сала, – сказал я матери.

Она рассмеялась и сказала, что я могу получить и шесть жареных ребер, если захочу.

Мой отец послал за Старым Солнцем, чтобы тот присоединился к нашему ужину, и когда я вошел, а отец наполнил трубку и зажег ее, тот спросил, что сделали за день мы с Голубкой. Я ждал этого вопроса. Я подробно объяснил все, что мы сделали для того, чтобы покончить со старым медведем. Никто не прерывал меня, пока я говорил, но я видел, что то и дело мой отец и Старое Солнце неодобрительно покачивали головами. а Краснокрылую просто распирало от нетерпения высказать нам все, что она про нас думает. Едва я закончил свой рассказ, как она заорала:

– Медвежий Орел! Старое Солнце! Вы когда-нибудь слышали подобную ерунду? Этот юнец хочет убить старого медведя и при этом рисковать жизнью моего ребенка! Не позволю! Этот бобровый пруд кишит Подводными Людьми, которые опрокинут их лодку и утащат их на дно! Не позволю! А что помешает раненому медведю, когда он разозлится от раны, и его жене доплыть до хатки и разорвать вас вместе с хаткой в клочки мяса и кучку палок?

– Но старый медведь не будет просто ранен; на таком близком расстоянии я могу послать пулю ему в мозг и убить его. Что касается его жены – пока она до нас доплывет, у нас будет достаточно времени, чтобы перезарядить ружье. Я не смогу промахнуться и не попасть ей в голову, когда она будет плыть к хатке. А Голубка будет рядом со мной с ружьем моего отца, – сказал я.

Мой отец остановил дальнейшие протесты старухи, подняв руку. Он повернулся к Старому Солнцу и вопросительно посмотрел на него.

– Ну, вот что я скажу на это, – ответил он. – Если они могут дойти до пруда и от него и на них никто не нападет, я думаю, что можно рискнуть. Я думаю, что они смогут убить этот липкий рот. А что касается Подводных Людей, так известно, что они не живут в бобровых прудах; они не могут поставить лагерь на мягком илистом дне.