В западне

Малком бросил на него торжествующий взгляд.

– А ты думал, я позволю тебе так просто ускользнуть от меня? И разве я мог отказать себе в удовольствии посмотреть в глаза старине Норму, когда он узнает, что его драгоценную девочку соблазнил бастард моей дочери! – Старик хрипло рассмеялся. – Пожалуй, ты все-таки сделал свою работу, малыш, даже лучше, чем я думал.

Внезапно раздавшийся голос Шери был очень тихий. Однако все посмотрели в ее сторону.

– Почему вы так ненавидите меня, мистер Лесли?

Малком прищурившись уставился на нее. Шери была очень бледна, на ресницах ее еще блестели слезы, но она уже полностью владела собой. На руке ее, прижатой к груди, поблескивал аметист – подарок Париса. Взгляд Малкома остановился на кольце.

– Это кольцо… Где ты взяла его?

– Мне отдала его тетя Бет, – ответил Парис за свою невесту. – Она просила подарить кольцо моей любимой женщине. Что я и сделал.

– Бет не имела права! Она поступила как воровка! – Малком жадно глотнул воздух, словно задыхаясь. – Это кольцо я подарил… моей Маргарет.

– Оно вас и выдало, – мрачно пояснил Норман. – Марджи его носила, когда познакомилась со мной. Я хорошо его помню. Как только увидел кольцо, я сразу догадался, кто стоит за всем этим.

Он взглянул на Малкома с откровенной ненавистью. Затем, усмехнувшись, обратился к Парису:

– Но твой дед обманул тебя, юноша, он ведь всегда обманывает. Для него это обычное дело. Он не даст тебе ни гроша, как, впрочем, и я не позволю тебе больше приближаться к моей внучке. Сегодня же она улетает в Америку со своей матерью.

Парис не отрываясь смотрел на своего деда.

– Маргарет вернула тебе кольцо, когда расторгла помолвку, и ты отдал его своей жене, моей бабушке. Но она никогда не носила его, потому что чувствовала: раньше оно принадлежало другой женщине. Той, которую ты на самом деле любил. А до чувств жены тебе никогда не было дела.

– Мне ни до кого, кроме Маргарет, не было дела, – хрипло подтвердил Малком. Он сделал неверный шаг вперед, протянул высохшую руку к Шери, словно хотел к ней прикоснуться. – Пусть она носит это кольцо, – прошептал старик. – У нее те же глаза. И те же губы… Марджи, о, моя Марджи…

– Нет! – возразил Парис, становясь у него на пути. – Это Шери. Моя Шери, женщина, которую я люблю.

– Как ты смеешь? – взорвался Норман. – После всего зла, что ты причинил ей!

– Я не оправдываю моего поведения, – покачал головой Парис. – Когда я увидел Шери в первый раз, я действовал по наущению деда, и мне смертельно стыдно в этом признаваться. Но потом я следовал только велению собственного сердца.

Он тряхнул непокорными кудрями.

– Да, сначала я согласился на план Малкома, чтобы сохранить галерею. Тогда это было все, что для меня имело значение, дело моей жизни. Но знакомство с Шери многое изменило. Теперь она значит для меня больше, чем все галереи мира, и так будет всегда, даже если она прогонит меня прочь, на что имеет полное право. Но моя жизнь станет пустой без нее.

Он справился с собой и посмотрел в глаза Норману.

– Я пришел сегодня к вам просить руки вашей внучки. И несмотря ни на что, продолжаю надеяться на ваше согласие.

Ему ответил Малком:

– Забудь об этом. Все кончено – для тебя. Ты ничего не получишь от Макдугала, а как только я разберусь с твоей чертовой галереей, тебе придется пойти побираться. Впрочем, можешь устроиться куда-нибудь младшим клерком. На это даже можно содержать жену, если она неприхотлива.

Он снова засмеялся, и смех его напоминал кашель больного.

– Ты еще трижды проклянешь тот день, когда посмел противоречить мне. Вы все пожалеете, слышите?

Старик окинул присутствующих злобным взглядом.

Шери тем временем высвободилась из объятий матери и шагнула к Парису. Теперь они стояли друг против друга, не замечая никого вокруг.

– Ты об этом хотел мне сказать в машине? Парис смотрел ей в глаза с болезненной нежностью.

– Да, милая. Но подумал, что будет правильнее сначала раскрыть секрет твоему деду. Попробовать объяснить. Но здесь я ошибся.

– Почему же ты не рассказал мне раньше? Например, вчера. Или той ночью в Коррингтоне. Ведь ты мог это сделать.

Парис заговорил горячо, словно страшась, что ему не поверят:

– Потому что боялся, как это ни смешно. Боялся потерять тебя. Я… не мог заставить себя рисковать. И вот наказание за мою трусость.

Шери прерывисто вздохнула.

– А все остальное, о чем они говорили, – это правда? Твой дед действительно может отнять у тебя галерею?

Парис протянул руку и вытер слезинку с ее щеки.

– Он может… попробовать. Шери кивнула. Остался только один вопрос, который решал все.

– Ты любишь меня, Парис?

– Шери! – воскликнула Мэри, делая шаг к дочери. – Ты что, не видишь? Этот негодяй снова хочет обмануть тебя! Ему нужны деньги, и он поклянется тебе в чем угодно, чтобы их получить. Не будь слепой! Где твоя женская гордость? – Она почти кричала. – Пойдем отсюда, дочка, поедем со мной в Нью-Йорк. Или давай отправимся на курорт, например на Мальорку, сейчас там бархатный сезон! Ты отдохнешь, опомнишься и забудешь этого человека…

Губы Шери скривились в усмешке.

– Не мешай мне, мама. Прошу тебя. Она смотрела в глаза Парису, не отрываясь.

– Я жду. Ответь же мне.

– Да, – просто сказал он. – Да, я люблю тебя, сердце мое. И всегда буду любить. Ты стала частью меня, и ничто этого не изменит. Сейчас я больше всего хотел бы пасть перед тобой на колени и молить о прощении. Но это вряд ли поможет, потому что, даже если простишь меня, всю оставшуюся жизнь ты будешь смотреть на меня и думать: а вдруг моя мать была права? Поэтому нам, похоже, никогда не быть вместе, и мне безумно больно от этого…

– Вам никогда не быть вместе в любом случае, – резко перебил его Норман. – Говорю тебе при свидетелях, что, если моя внучка посмеет простить тебя, если удостоит хотя бы еще одним взглядом, я лишу ее наследства. Все мои миллионы пойдут на благотворительность. Посмотрим, как ей это понравится и как долго продлится ваша любовь, когда вы оба останетесь без гроша!

Мэри всплеснула руками от ужаса и схватилась за спинку стула.

Повисло долгое молчание. Было так тихо, что Шери слышала, как потрескивает пламя свечей.

Парис неожиданно взял ее руку в свои и поцеловал.

– Боже мой, та cherie. Ты слышала, что твой дед только что сказал? Да он подарил нам свободу! Теперь мы можем быть вместе. Они забрали у нас все и оставили нам друг друга. – Голос Париса дрожал от переполняющих его чувств. – Пойдем же со мной, пойдем отсюда, моя возлюбленная, моя единственная любовь. Потому что, если ты останешься с ними, они победят. Эти старые, жадные, мстительные эгоисты одержат над нами верх. И та хрупкая драгоценность, наша любовь, которую мы вырастили с таким трудом, умрет навсегда.

Он обнял ее за плечи, снова и снова удивляясь, какая же она худенькая. Уязвимая, как редкостный цветок.

– Любимая, не позволяй им победить. Оставь этих людей с их ненавистью, с их старой враждой, с их драгоценными миллионами. Я увезу тебя в новый дом, наш дом – если не во Францию, то еще куда-нибудь. Вместе нам будет хорошо где угодно. Я буду подметать улицы или жечь уголь, все равно. Но у нас с тобой будет свой дом.

Лицо Шери, странно неподвижное, словно светилось изнутри. Парис вспомнил, как увидел ее в первый раз, на балу: тогда вокруг нее словно бы образовалась зона отчуждения. Но теперь разница была в том, что они стояли в заколдованном круге вдвоем.