Я отвернулась

– Все совсем не так, как… – неуверенно начинает он.

– Ах ты, сволочь! – кричу я. – Ты все равно этого не стоишь! Ты все разрушил. Все. Молодец, возьми с полки пирожок! Ступай к ней, она с радостью тебя примет. Но не думай, что у тебя останется и семья! Я позволю ей строить из себя бабушку только через мой труп!

И тут я вспоминаю. Джош! Где он? О господи. Как я могла оставить его без присмотра? Проклятый Роджер. С возрастающим чувством ужаса, от которого волоски на руках встают дыбом, я осознаю свою вину.

На лужайке пусто. Паника подступает к горлу, мешая дышать. Я пытаюсь рассуждать, пока несусь в дальний конец сада. Ребенку отсюда не выбраться, так? После рождения внука мы укрепили забор между нами и соседями. Джош не сможет перелезть через запертую на висячий замок боковую калитку, выходящую на дорогу. Она слишком высокая. Его нет на деревянной горке и качелях, которые мы купили ему к четвертому дню рождения. В игровом домике, может быть? Я бросаюсь туда и заглядываю внутрь. Стул и столик с книжкой-раскраской, наполовину изрисованной. Больше ничего. В беседке его тоже нет.

Бьют церковные часы.

И тут у меня замирает сердце. Когда люди так говорят, они подразумевают, что это просто оборот речи. Но мое сердце действительно перестает биться в момент, когда я заглядываю за игровой домик и вижу выломанную доску в заборе. Как такое могло случиться? Мы все проверяли на прошлой неделе. Теперь здесь щель. Достаточно большая, чтобы туда мог пролезть ребенок…

Я отрываю занозистые доски, царапая ладони, не чувствуя боли, пробивая путь на соседний участок. И в этот момент вспоминаю слова Роджера. «…Заходили новые соседи – сказать, что они переустраивают сад».

Здесь пруд. Большой пруд с причудливыми чашами для фонтанов в центре.

И на поверхности воды плавает маленькая красная футболка.

Часть первая

До происшествия

Незабудка (Myosotis sylvatica)

Синий полевой цветок.

История гласит, что когда-то давным-давно пара влюбленных устроила пикник на скале. Девушка заметила красивый синий цветок, растущий на краю. «Какая прелесть!» – воскликнула она.

Молодой человек тут же вскочил, чтобы сорвать его для нее, но потерял равновесие и упал. «Не забывай меня!» – успел он крикнуть, пока летел навстречу смерти.

История-напоминание – как будто мы нуждаемся в этом, – что любовь бывает смертельной.

Глава 1

Элли

Королевская тюрьма Лонгвэйд, Оксфордшир

Четыре месяца спустя

Я обвожу взглядом камеру. Голое помещение, если не считать покрытого пластиком стола, жесткого стула с прямой спинкой, картонной коробки для хранения одежды, двух узких коек и унитаза, чтобы делать свои дела после того, как двери камер запираются. Моя подушка твердая, как камень, потому что новая. Они всегда такие в начале срока. «Думаю, их специально делают жесткими, чтобы ты глаз не могла сомкнуть», – предположила моя сокамерница.

Сейчас ее нет. Так что я лежу на спине и размышляю о всякой всячине. Я потратила жизнь, пытаясь забыть прошлое. Но возможно, пришло время взглянуть в лицо фактам.

От этого может зависеть моя свобода.

Когда я вспоминаю детство – ту его часть до происшествия, – в основном в голову лезут всякие мелочи. Глупые, почти обыденные случаи. Только позднее я поняла, что они предвестники грядущих ужасов.

Взять хоть вареные яйца всмятку. Когда я впервые показывала своему внуку Джошу, как их правильно чистить, то слышала в голове голос мамы, так ясно, словно она стояла рядом со мной на нашей прежней кухне в зеленом пригороде с северной стороны Лондона.

– Легонько обстучи его сверху ложкой, – объясняла она. – А потом возьми нож и аккуратно срежь макушку.

– А разве яйцу от этого не больно? – спросила я.

Мама заключила меня в свои теплые объятия. Я до сих пор помню, как это прекрасно.

– Ах ты, глупышка! Это же не человек. Ты такая чувствительная, Элли! Что мне с тобой делать?

Она говорила это по-доброму. У меня не так уж много воспоминаний о матери, но она редко сердилась, за исключением одного случая.

Родители купили мне куклу. Кажется, на день рождения или на Рождество, потому что в те дни дети получали подарки только по особым случаям. Она была очень красивой, с фарфоровым лицом и желтыми кудрявыми волосами. Когда я ее перевернула, она произнесла: «Мама!» – таким душераздирающим голосом, что мне захотелось обнять ее и не отпускать никогда.

– Жаль, что она не настоящая, – сказала я. – А ты не можешь завести мне братика или сестричку, как мамы моих подруг?

– Нет, – ответила мама. И посмотрела на меня так, будто я ляпнула что-то очень грубое. – Я не могу.

Потом она взяла красивую голубую чашку, которую всегда любила, и швырнула в стену. Какую-то секунду мама стояла, разглядывая осколки на полу. А потом, не сказав ни слова, вышла из комнаты.

Опустившись на колени, чтобы собрать осколки фарфора, я расплакалась.

– Все в порядке, – успокаивал меня отец, помогая собирать черепки. – Маме просто надо немного полежать. Она почувствует себя лучше, когда отдохнет. Давай я сам закончу, а то ты порежешься.

Морщины на лбу отца показались мне похожими на кусок гофрированного картона, которым он воспользовался, чтобы замести осколки.

– Извини, Элли, – сказала мама, когда наконец вышла из своей комнаты. – Я просто очень устала, вот и срываюсь. Иногда я чувствую себя такой разбитой, хоть на стену лезь.

Даже сейчас я слышу в голове свои детские рассуждения. Сорваться – это значит откуда-то упасть. Как яблоко с ветки? Я представляла, как мама лезет на стену, срывается и разбивается вдребезги, как красивая голубая чашка. Может, трещины на тротуарах возникают оттого, что кто-то лез на стену и сорвался на асфальт? Мама однажды сказала, что наступить на такую трещину – плохая примета. И мы должны на всякий случай переступать через каждую. Но рассказывать об этом никому не надо, иначе люди подумают, что мы дураки.

Меня стали преследовать ночные кошмары. «Ш-ш-ш, – успокаивал отец, заходя в мою комнату, когда мама снова чувствовала себя нехорошо. – Все в порядке». Но я понимала, что он лжет, потому что его лоб снова напоминал гофрированный картон.

Вскоре из-за усталости мама больше не смогла провожать меня до школы. Так что отец взял это на себя. Он шел слишком быстро по сравнению со мной, но нам приходилось спешить, чтобы он успел вовремя вернуться и открыть магазин канцтоваров. Он принадлежал семье мамы в течение долгих лет, и папа принял бразды правления после того, как скончался дедушка. Однако, несмотря на спешку, однажды мы остановились у дерева с трухлявой серединой.

– Смотри, – сказал отец с ноткой удивления в голосе. – Видишь вон те грибы у подножия? Никогда их не трогай. Они могут быть ядовитыми.

Мне тут же захотелось потрогать. Вдруг они на самом деле волшебные и могут сделать так, чтобы мама перестала уставать?

Иногда, если отцу нужно было присматривать за мамой, из школы меня забирала наша соседка мисс Гринуэй. От нее пахло тальком, и у нее были красивые желтые волосы, как у девушки на моем флаконе с шампунем. Она всегда говорила «туалет» вместо «уборная», когда спрашивала, не нужно ли мне туда, а когда однажды взяла меня к себе домой «на чашку чая», я заметила, что она держит нож и вилку в манере, которую мама называла «простой», что бы это ни означало.

– Да без проблем, – всегда говорила мисс Гринуэй отцу, когда приводила меня домой. Я сразу бежала к матери в затемненную полосатыми синими занавесками спальню и сообщала, как у меня прошел день. Иногда мама выслушивала мои рассказы о новой лучшей подруге в школе – кажется, те постоянно менялись. Но часто она переворачивалась на другой бок и передвигала подушку, как будто я ее раздражала, и говорила:

– Приходи попозже.

Когда подошел мой шестой день рождения, мне не разрешили устроить вечеринку с друзьями, потому что «мама не вполне здорова».

– А можно устроить только для меня? – спросила я отца.

Он странно улыбнулся.

– Это было бы неправильно. Не при данных обстоятельствах.