Эмма

– Если вам неведомо, какое наслаждение порою дарит верная догадка, то мне вас жаль. Я лучше думала о вашем уме. Поверьте: чтобы угадывать, одного везения мало. Для этого нужен своего рода талант. А что до несчастного слова «успех», которое так вам не понравилось, то я не возьму в толк, почему бы мне его не сказать. Вы нарисовали две чудные картины, но не хватает третьей, которая изображала бы нечто среднее между полным бездействием и кипучей деятельностью. Если бы я не поощряла визиты мистера Уэстона в наше имение, не делала маленьких намеков и не улаживала маленьких затруднений, никакой свадьбы, вероятно, и не было бы. Полагаю, вы достаточно хорошо знаете жизнь в Хартфилде, чтобы это понимать.

– Такому прямодушному открытому мужчине, как Уэстон, и такой разумной, чуждой всякого притворства женщине, как мисс Тейлор, вполне можно было доверить решение их собственной судьбы. Ваше вмешательство скорее могло повредить вам самой, нежели помочь им.

– Эмма никогда о себе не думает, если может сделать добро другим, – вновь вмешался мистер Вудхаус, лишь отчасти понимавший суть разговора. – Но, душенька, молю тебя, не устраивай новых браков. Замужество – преглупейшая вещь, которая самым печальным образом разрывает круг семьи.

– Позвольте мне, papa, подыскать хотя бы еще одну партию – для мистера Элтона. Бедный мистер Элтон! Он же нравится вам, papa, и я должна найти ему жену. Только вот в Хайбери нет девушки, его достойной, а он уже прожил здесь целый год и прекрасно обставил свой дом. Как будет досадно, если он надолго останется холостяком! Сегодня, соединяя руки новобрачных, он так на них глядел, словно и сам желал оказаться по другую сторону алтаря. Я придерживаюсь самого высокого мнения о нем, и единственное, чем могла бы ему услужить, – это устроить его брак.

– Мистер Элтон, несомненно, весьма приятный молодой человек, и я высоко его ценю. Однако, душенька, ежели ты хочешь выказать ему расположение, то пригласи его как-нибудь к нам отобедать. Это будет гораздо лучше. Смею предположить, что мистер Найтли любезно согласится встретить гостя.

– Когда вам будет угодно, сэр, с превеликим удовольствием, – засмеялся мистер Найтли. – И я полностью с вами согласен: это в самом деле было бы куда уместнее. Пригласите его к обеду, Эмма, угостите отменным цыпленком и вашими лучшими рыбными блюдами, но жену дозвольте ему выбирать по собственному усмотрению. Верьте моему слову: мужчина двадцати шести – двадцати семи лет способен сам о себе позаботиться.

Глава 2

Мистер Уэстон родился в Хайбери в почтенном семействе, каждое новое поколение коего превосходило предшествующее воспитанием и богатством. Получив хорошее образование, он рано унаследовал небольшой капиталец, позволявший жить независимо, а потому, в отличие от братьев, не пожелал посвятить себя прозаическому труду. По своему бодрому деятельному уму и общительному нраву он избрал службу в милиционной армии[1 - Британская милиция XVIII в. представляла собой непрофессиональные резервные войска, формировавшиеся для защиты графств от нападения извне и поддержания порядка на их территории. – Здесь и далее примеч. пер.] графства, которая в ту пору созывалась.

Капитан Уэстон пользовался всеобщим расположением, посему, когда причудливая судьба военного человека свела его с мисс Черчилл, дочерью знатного йоркширского семейства, и та в него влюбилась, никто не был удивлен за исключением ее брата и невестки. Эти двое, никогда не видавшие мистера Уэстона, столь кичились своей фамильной честью, что сочли такой союз недостойным.

Однако мисс Черчилл, будучи совершеннолетней, обладала правом по собственному усмотрению распоряжаться приданым (которое, надобно сказать, составляло весьма незначительную долю имения семьи) и разубедить себя не позволила. Влюбленные поженились – к бесконечному неудовольствию мистера и миссис Черчилл, которые, сообразуясь со своими понятиями о благопристойности, поспешили исключить сестру из семейного круга. Неравный брак оказался не слишком счастливым. Миссис Уэстон могла бы найти в нем немалую выгоду, ибо обрела супруга с горячим и добрым сердцем, который считал себя в неоплатном долгу перед ней за великую честь быть ею избранным. Однако сама она, обладая некоторою силою духа, великодушием не отличалась. У нее достало твердости для того, чтобы пойти наперекор воле брата, но любовь отнюдь не избавила ее от неразумных сожалений и не оградила от тоски по былой роскоши. Капитан Уэстон делал ради жены долги, и все же ее замужняя жизнь не шла ни в какое сравнение с девической. Не перестав любить своего супруга, молодая дама желала быть одновременно миссис Уэстон и мисс Черчилл из поместья Энском.

Что до самого капитана Уэстона, то его брак, сказочно выгодный в глазах света и особенно в глазах Черчиллов, на деле выгоды ему не принес. Когда после трех лет супружества жена умерла, он обнаружил, что первоначальному его состоянию причинен существенный ущерб, и притом теперь ему надлежало заботиться о ребенке. От последней обязанности капитан Уэстон, однако, вскоре был избавлен. Ребенок послужил отчасти к его примирению со свойственниками, чей гнев смягчила продолжительная болезнь сестры. Вскоре после ее кончины они, не имея собственных детей или других воспитанников, выразили желание полностью взять на себя попечение о маленьком Фрэнке. Овдовевший отец, вероятно, не желал разлуки с сыном, однако разумные соображения одержали в нем верх, и мальчик был отдан на воспитание богатым родственникам, а сам капитан Уэстон отныне не имел иных целей, кроме как содержать самого себя и по мере возможности поправлять свое состояние.

Для достижения сей цели необходимы были большие перемены. Подав в отставку, мистер Уэстон занялся торговлей. Братья, уже успевшие развить в Лондоне собственное дело, способствовали его успеху на этом поприще. Посвящая немало времени новому занятию, дни досуга он проводил большею частью в Хайбери, где у него оставался домишко. Так, в трудах и в радостях дружеского общения, протекли следующие лет восемнадцать-двадцать жизни мистера Уэстона. За эти годы он приобрел средства вполне достаточные, чтобы купить именьице близ Хайбери (то было давним его желанием), снова жениться (хотя бы и на бесприданной гувернантке) и жить сообразно своему дружелюбному нраву.

С некоторых пор определенное место в помыслах мистера Уэстона стала занимать мисс Тейлор, однако влияние, оказываемое ею, не имело того тиранического характера, какой носит любовь юных сердец, и потому оно не поколебало его решимости не заключать нового брачного союза до приобретения Рэндалса. Прежние хозяева не спешили с продажей имения, однако мистер Уэстон ждал, упорно придерживаясь намеченного плана. Теперь он достиг всего, к чему стремился: сколотил состояние, обзавелся домом и женою. Новая страница его жизни обещала стать счастливее всех предшествующих, хотя несчастен он не был и прежде. Даже в годы первого брака природная веселость не позволяла мистеру Уэстону предаваться унынию, новый же союз сулил ему подлинное наслаждение жизнью с разумной и добросердечной женщиной. Второбрачному вскоре предстояло не без приятности убедиться, что выбирать много лучше, чем быть выбранным, а получать благодарность лучше, чем испытывать ее.

Будучи полным хозяином в своем доме, мистер Уэстон мог жениться, не сообразуясь ни с чьим мнением, кроме собственного. Фрэнк, воспитывавшийся на правах негласного наследника дяди, по достижении совершеннолетия стал таковым по форме, получив фамилию Черчилл, и теперь отцовское состояние едва ли имело для него какой-нибудь вес. Мистер Уэстон был спокоен за будущность сына, ибо по доброте своей натуры не мог предположить, чтобы своенравие миссис Черчилл, привыкшей во всем руководить мужем, могло достичь степени, опасной для любимого племянника, тем паче что последний, по убеждению отца, вполне заслуживал любви. Мистер Уэстон ежегодно видел сына в Лондоне и гордился им. Более того, благодаря отцовским рассказам юноша сделался предметом своеобразной гордости для всего Хайбери. Считая Фрэнка Черчилла своим земляком, местные жители смотрели на его таланты и блестящие перспективы как на совместное достояние.

Следствием этого явилось всеобщее желание видеть молодого человека воочию. Он, однако, не отвечал родине своего отца таким же любопытством. До сих пор Фрэнк ни разу не был в Хайбери. Его приезда ждали, а он все не приезжал.

Теперь же, когда мистер Уэстон женился, соседи единогласно заключили, что визит сына к отцу, верно, состоится в скором времени. Являлась ли миссис Перри на чаепитие к миссис и мисс Бейтс или же миссис и мисс Бейтс пили чай у миссис Перри, иного мнения на этот счет никто не высказывал. Всеобщая надежда на встречу с мистером Фрэнком Черчиллом только окрепла, когда стало известно, что он прислал своей новоиспеченной мачехе поздравительное письмо. На протяжении следующих нескольких дней ни один утренний визит в Хайбери не обходился без упоминания об этом проявлении любезности.

– Полагаю, вы слыхали, какое письмо получила недавно миссис Уэстон? Мистер Фрэнк Черчилл ее поздравил, причем, насколько мне известно, весьма учтиво. Мне рассказал мистер Вудхаус, а он видел письмо своими глазами, что вовеки не встречал людей, которые бы так красиво изъяснялись.

В хайберийском обществе едва ли нашелся бы человек, не превозносивший достоинств этой эпистолы. Сама миссис Уэстон, разумеется, составила весьма лестное представление о молодом человеке. Приятный знак внимания неизбежно послужил для нее доказательством ума и благонравия пасынка, дополнив те добрые пожелания, которые она уже получила в разнообразных выражениях от многочисленных поздравителей. Достаточно пожив на свете, чтобы знать, как велика ее удача в глазах людей, миссис Уэстон в самом деле считала себя счастливейшей женщиной, чье блаженство омрачает лишь одно – разлука с дорогими друзьями, которых, верно, опечалил ее отъезд из их дома.

Вчерашняя мисс Тейлор знала: по ней будут скучать. Сама мысль о том, что любимая воспитанница лишится по ее вине хотя бы малейшего удовольствия или хотя бы час проведет в тоске, причиняла ей боль. Однако Эмма отнюдь не была существом слабым и в гораздо большей степени, чем многие другие барышни, соответствовала тому положению, которое занимала. Разумная, смелая и деятельная, она имела достаточно сил, чтобы благополучно пережить небольшое огорчение. Кроме того, миссис Уэстон очень утешала малая удаленность Рэндалса от Хартфилда: в хорошую погоду даже женщина легко могла преодолеть это расстояние пешком без провожатых, а склонности и обстоятельства мистера Уэстона позволяли надеяться на то, что даже предстоящая осень не помешает подругам проводить вместе половину вечеров на неделе.

Говоря вообще, замужнее положение внушало миссис Уэстон чувство благодарности, которому она могла предаваться часами, в то время как грусть о старой жизни владела ею лишь мимолетными мгновениями. Ее удовольствие – вернее сказать, ее радостное упоение – было столь оправданно и столь очевидно, что даже Эмма, превосходно знавшая своего отца, удивлялась его способности по-прежнему жалеть «бедняжку мисс Тейлор», когда он прощался с нею в ее уютном доме или же видел, как она, ведомая под руку учтивым мужем, садится в собственный экипаж. Всякий раз, провожая новоиспеченную миссис Уэстон из Хартфилда, мистер Вудхаус тихо вздыхал: «Ах, бедная мисс Тейлор! До чего ей тяжко уезжать!»

Умерить отцовскую жалость к бывшей гувернантке казалось Эмме так же невозможно, как и возвратить ее самое. Однако по прошествии нескольких недель скорбь мистера Вудхауса несколько ослабла. В первое время после свадьбы его дразнили соседские похвалы и пожелания счастья по случаю того, что представлялось ему бедою, однако теперь поток поздравлений иссяк. Был съеден свадебный торт – еще одна причина его беспокойства. Поскольку собственный желудок мистера Вудхауса не принимал ничего жирного, он думал, что и другим людям не может быть от такой пищи ни радости, ни пользы. Вредное для себя старик считал вредным для всех, потому сперва уговаривал невесту вовсе не подавать гостям торт, а когда увидел, что его увещевания напрасны, попытался деятельно воспрепятствовать соблюдению сего свадебного обычая, обратившись за поддержкою к аптекарю мистеру Перри – человеку умному и образованному, чьи частые визиты доставляли мистеру Вудхаусу большое утешение. Аптекарь вынужден был признать (вероятно, вопреки собственной склонности), что свадебный торт в самом деле может повредить многим – пожалуй, даже большинству – в случае неумеренного его поглощения. Утвержденный в своем первоначальном мнении, мистер Вудхаус принялся уговаривать каждого гостя не кушать торта, и до тех пор, пока лакомство не съели, нервы доброго хозяина пребывали в постоянном расстройстве.

По Хайбери пронесся странный слух: всех маленьких Перри якобы видели на улице с кусками свадебного торта миссис Уэстон, – однако мистер Вудхаус отказывался этому верить.

Глава 3

Мистера Вудхауса отличала довольно-таки своеобразная общительность. Он любил визиты друзей и, к своему удовольствию, мог часто ими наслаждаться, чему способствовал целый ряд причин: продолжительность его проживания в Хартфилде, добродушный нрав, немалый достаток, отличный дом и прелестная дочь. С людьми, не входившими в тесный дружеский кружок, мистер Вудхаус дела имел мало, поскольку боязнь поздних выездов и многолюдных торжеств делала старого джентльмена пригодным для дружбы лишь с теми, кто готов был посещать его в удобные ему часы. По счастью, Хайбери и Рэндалс, а также аббатство Донуэлл (вотчина мистера Найтли, принадлежащая соседнему приходу) поставляли мистеру Вудхаусу немало вполне подходящих знакомых. Изредка, поддавшись уговорам Эммы, старик приглашал избранных отобедать в Хартфилде, однако простое тихое времяпрепровождение было ему более по нраву. Если только отец не мнил себя больным, Эмма почти что каждый вечер звала к нему тех, с кем он мог сыграть партийку.

Уэстонов и мистера Найтли приводила к Вудхаусам подлинная старинная дружба. Что до мистера Элтона, молодого человека, жившего в одиночестве и отнюдь им не наслаждавшегося, то он никогда не упускал случая скоротать время в элегантной хартфилдской гостиной, где собиралось небольшое общество, душою которого была очаровательная хозяйка.

После вышеупомянутых наиболее частыми гостями Хартфилда следует назвать миссис и мисс Бейтс, а также миссис Годдард – трех леди, почти всегда готовых явиться на зов. Поскольку Джеймсу приходилось привозить или отвозить их едва ли не ежедневно, мистер Вудхаус, привыкший к этому, отнюдь не боялся перегрузить его или лошадей. Между тем, если бы леди приезжали раз в год, те же самые хлопоты казались бы старику ужасно обременительными.

Миссис Бейтс, вдова прежнего викария Хайбери, ввиду своей старости не годилась ни для чего, кроме чаепития и игры в кадриль. Весьма стесненная в средствах, она жила с незамужней дочерью и встречала со стороны соседей такое участие и уважение, какое только может внушать к себе безобидная бедная старушка. Что до мисс Бейтс, то для старой девы, не блещущей ни красотою, ни богатством, она имела исключительно обширный круг знакомств. Ее обстоятельства, на первый взгляд, как нельзя менее располагали к популярности. Мисс Бейтс не обладала таким умом, который, будь это необходимо, позволил бы ей оградить себя от колкостей и принудить окружающих к соблюдению хотя бы внешней почтительности. Имея заурядную внешность и посредственные способности, она прожила молодые годы, не будучи никем замечена, а зрелость ее протекала в заботах о дряхлеющей матери и отчаянных попытках обеспечить их маленькому семейству скромный доход. И все же мисс Бейтс была счастливой женщиной – женщиной, о которой никто не мог отозваться дурно. И причиной тому служило ее собственное всеобъемлющее доброжелательство: она любила каждого, каждому от души желала счастья, в каждом охотно видела достоинства. Себя самое мисс Бейтс считала удачливейшим созданием, поскольку имела превосходную мать, много добрых друзей и соседей, а также дом, в котором всего довольно. Простота и веселость нрава, умение радоваться малому и быть благодарной снискали мисс Бейтс всеобщее расположение и явились основой ее счастья. А склонность много говорить о малозначительных предметах объясняла особое расположение к ней со стороны мистера Вудхауса, который и сам любил посудачить о мелочах и безобидно посплетничать.

Миссис Годдард содержала школу. Заведение, ею руководимое, было именно школой, а не благородным пансионом или институтом, где языки и искусства преподаются совместно с утонченной моралью на основании всевозможных новомодных принципов, облеченных в бессмысленные витиеватые фразы, а родители вносят огромную плату за то, чтобы из их дочерей делали барышень слабого здоровья, однако весьма сильно развитого тщеславия. Нет, миссис Годдард возглавляла простую старомодную школу, в которой можно было приобрести умеренные знания по умеренной цене и куда родители отправляли дочерей, чтобы те не мешались понапрасну дома, а хотя бы с грехом пополам получили образованьеце, не рискуя обременить свои умы излишней ученостью. Заведение миссис Годдард ценилось высоко и заслуженно отчасти потому, что воздух Хайбери считался отменно здоровым. Школа располагалась в просторном доме с садом, детям давали вдоволь полезной пищи, летом они бегали на приволье, а зимой, если кому случалось обморозиться, начальница собственными руками перевязывала их покрасневшие ручонки. При такой материнской заботе о воспитанницах не следовало удивляться тому, что в церковь следом за миссис Годдард тянулись вереницей двадцать пар девочек. Эта простая добрая женщина, проведшая юность в упорном труде, заслужила право время от времени порадовать себя чаепитием в кругу друзей, а поскольку в прежние годы она была многим обязана мистеру Вудхаусу, то почитала своим долгом при всякой возможности покидать маленькую аккуратненькую гостиную, увешанную образчиками девичьего рукоделия, чтобы выиграть или проиграть несколько шестипенсовых монеток у хартфилдского камина.

Заботясь о времяпрепровождении своего папеньки, Эмма не могла не радоваться почти неизменной готовности трех вышеназванных дам составить ему компанию, однако для нее самой их общество отнюдь не восполняло отсутствия миссис Уэстон. Видя, что отец приятно проводит время в кружке созванных ею гостей, Эмма радовалась за него и гордилась собою, однако, слушая скучную болтовню трех добрых женщин, она безо всякого удовольствия думала о том, сколь долгая череда таких нескончаемых вечеров ждет ее впереди.

Утром одного из дней, обещавших завершиться вышеописанным образом, мисс Вудхаус получила от миссис Годдард записку, в которой та почтительно испрашивала разрешения привести с собою мисс Смит – девицу семнадцати лет. Эмма знала ее в лицо и, высоко ценя за красоту, давно желала с нею познакомиться, а потому ответила на записку сердечным приглашением и стала ждать вечера с гораздо большей радостью, нежели обыкновенно.

Харриет Смит была внебрачной дочерью неизвестного в Хартфилде родителя. Несколько лет назад он поместил ее в школу миссис Годдард, а по окончании курса обучения оставил в доме означенной дамы на правах квартирантки. Такова была общеизвестная история этой девушки. На днях она воротилась от школьных подруг, надолго приглашавших ее к себе в деревню. Друзей, помимо приобретенных в Хайбери, она как будто бы не имела.

Наружность Харриет очень приходилась по вкусу Эмме. Невысокая и пухленькая, мисс Смит была белолица, светловолоса и голубоглаза. Правильное личико с нежным румянцем производило впечатление удивительной миловидности. Поскольку манеры девушки также отличались приятностью, хозяйка Хартфилда, прежде чем вечер подошел к концу, исполнилась твердого намерения продолжать знакомство.

Ничто в речах мисс Смит не поразило Эмму особенным остроумием, и все-таки беседа с нею показалась ей в целом прекрасным провождением времени. Харриет держалась с застенчивостью, не создававшей неловкости, говорила охотно, но не назойливо, выказывала надлежащую почтительность к хозяевам и трогательную благодарность им за то, что она допущена в дом, где все внушает ей неподдельное восхищение, ибо не идет ни в какое сравнение с той скромной обстановкой, к которой она привыкла. Такая милая разумная девушка, несомненно, заслуживала поощрения. Не следовало допускать, чтобы эта природная грация и эти ласковые голубые глаза оказались достоянием низших сфер хайберийского общества. Знакомства, сделанные мисс Смит прежде, были для нее неподходящи. Друзья, с которыми она недавно рассталась, даже будучи в своем роде очень славными людьми, только вредили ей. Эмма хорошо их знала: они, Мартины, жили в приходе Донуэлл, где арендовали большую ферму у мистера Найтли, и тот прекрасно о них отзывался. Однако, при всем трудолюбии и благонравии, Мартины оставались неотесанными невеждами, а посему не могли быть подходящей компанией для девушки, которой следовало приобрести лишь еще немного знаний и утонченности, чтобы явить собою образец совершенства. Эмма приблизит Харриет к себе, отполирует, оградит от нежелательных знакомств и введет в хорошее общество, станет влиять на ее мнения и манеры. То будет интереснейшее и благороднейшее занятие, как нельзя лучше отвечающее положению, склонностям и способностям Эммы Вудхаус.

Хозяйка дома так любовалась гостьей, так увлеченно говорила и слушала, одновременно строя планы, что время пролетело на удивление быстро, и она даже не заметила, как стол для ужина, обыкновенно завершавшего вечер, накрыли и придвинули к камину, хотя прежде ей приходилось ждать этого момента долго и томительно. Привыкшая все делать на совесть и потому всегда усердно исполнявшая свои хозяйские обязанности, сегодня она, воодушевленная новыми идеями, принялась потчевать собравшихся цыплячьими биточками и запеченными устрицами с особенным радушием, перед которым, как было ей известно, гости не могли устоять.

В минуты таких застолий ум мистера Вудхауса охватывало смятение. С одной стороны, ему нравилось щедро угощать друзей по обычаю своих молодых лет, с другой же – он считал привычку ужинать крайне вредной для пищеварения. Движимый гостеприимством, старый джентльмен не скупился на яства, но, заботясь о здоровье визитеров, сокрушался при виде того, как эти яства поглощаются. Ничего сверх тарелочки жиденькой кашицы вроде той, что стояла перед ним самим, он не мог предложить своим друзьям со спокойной душой. И все же, пока дамы с аппетитом поедали блюда более сытные, он принуждал себя говорить: «Не отважитесь ли вы, миссис Бейтс, отведать одно из тех яичек? Яйцо, ежели сварить его всмятку, вреда не причинит. Мой повар, как никто, знает толк в варке яиц. Я не советовал бы вам кушать яйцо, сваренное кем-нибудь другим. Но не нужно бояться: взгляните, как наши яйца малы! Одно такое маленькое яичко вам не повредит. Мисс Бейтс, позвольте Эмме положить вам кусочек пирожка – совсем-совсем небольшой. У нас пекут пироги исключительно с яблоками. Не беспокойтесь, в них нет ничего нездорового. А вот от заварного крема лучше воздержаться. Миссис Годдард, не желаете ли полбокальчика винца? Ежели влить полбокальчика винца в бокал воды, ничего дурного, я думаю, не случится».

Не препятствуя отцу высказываться в таком духе, дочь обыкновенно потчевала гостей куда сытнее. Сегодня же ей особенно хотелось, чтобы они разъехались по домам довольными. И та радость, которую испытала мисс Смит, вполне соответствовала замыслу хозяйки. Эмма занимала в хайберийском обществе положение столь высокое, что перспектива быть ей представленной поначалу внушала Харриет более страха, нежели удовольствия, однако по завершении вечера благодарное сердце скромной девушки переполнял восторг, вызванный тем неизменно любезным обращением, которого удостоила ее мисс Вудхаус, на прощание даже пожавшая ей руку!

Глава 4

Харриет Смит стала в Хартфилде частой гостьей. Привыкшая действовать быстро и решительно, Эмма безотлагательно принялась поощрять ее к тому, чтобы бывать в поместье запросто. К обоюдному удовольствию обеих барышень их знакомство переросло в дружбу. Как Эмма и ожидала, Харриет оказалась вполне подходящей компаньонкой для прогулок. Прежде эту роль исполняла миссис Уэстон, чье отсутствие было весьма ощутимо для Эммы: мистер Вудхаус никогда не удалялся за пределы кустарниковой аллеи, хождением вдоль которой, долгим или недолгим, смотря по погоде, ограничивался его собственный моцион, а большей частью и моцион его дочери. После замужества гувернантки она решилась было раз прогуляться до Рэндалса одна, однако прогулка не доставила ей удовольствия, а посему следовало найти приятельницу, в любое время готовую ее сопровождать. Узнав Харриет ближе, Эмма нашла свой выбор вполне удачным и утвердилась в желании облагодетельствовать девушку.

Харриет была, конечно, не очень умна, зато мила, покладиста, щедра на признательность и чужда самодовольства. Руководство всякого, кто стоял выше ее, принималось ею с охотой. Она скоро привязалась к Эмме, тем самым проявив стремление к хорошему обществу, а также умение отличить ум и элегантность, свидетельствовавшее пусть не о развитости суждений, но по меньшей мере о развитости вкуса. Одним словом, Харриет Смит была именно тем, чего недоставало Хартфилду и его хозяйке. О втором таком друге, как миссис Уэстон, Эмма не мечтала, ибо не следует желать невозможного. То чувство, совершенно особенное по характеру, основывалось на уважении и благодарности. Для бывшей своей воспитательницы Эмма ничего не могла сделать, поскольку та ни в чем не нуждалась, зато для Харриет могла сделать все, и именно этим мисс Смит была ей мила.

Ее попытки быть полезной начались с того, что она постаралась дознаться, кто родители девушки. Та, готовая отвечать на любые другие вопросы, на этот ответить не смогла, предоставив своей покровительнице простор для фантазии. Будь на месте Харриет сама Эмма, она непременно доискалась бы правды. Мисс Смит же, по-видимому, вполне удовлетворялась тем, что слышала от школьной начальницы, и дальнейших справок не наводила.

Миссис Годдард, учительницы, одноклассницы, дела школы – таков был круг предметов, о которых Харриет рассуждала, ежели не считать Мартинов, подолгу занимавших ее мысли. Проведя на их ферме два счастливейших месяца, она любила рассказывать об удобствах и прелестях тамошней жизни. Эмма, поощрявшая в своей протеже разговорчивость, с охотой воображала себе быт и нравы чуждого сословия, изумляясь простодушному восхищению, с каким девушка говорила о том, что у миссис Мартин две гостиные, «обе очень хорошие, одна так прямо не меньше гостиной миссис Годдард», что старшая горничная служит в доме уже двадцать пять лет и что в хозяйстве восемь коров, в числе которых пара олдернейских и одна валлийская, «небольшая и такая миленькая». Видя, как последняя приглянулась гостье, миссис Мартин даже сказала: «Теперь станем звать ее коровкой мисс Смит». А в саду у Мартинов чудесная беседка, где в следующем году они все вместе непременно выпьют чаю – «прекрасная беседка, которая вместит целую дюжину человек».

Подобные разговоры забавляли мисс Вудхаус до тех пор, пока она не разгадала истинной причины восторга, владевшего новой компаньонкой. Эмма ошибочно полагала, будто семейство состоит из матери, дочери и сына с женою. Мистер Мартин, о котором Харриет отзывалась с неизменною похвалой, был не женат, а посему в глазах Эммы его гостеприимство и доброта стали являть собою угрозу для бедной маленькой мисс Смит, которая при отсутствии должной дружеской заботы могла непоправимо запутаться в расставленных для нее силках.

Подстрекаемая этой тревожной мыслью, Эмма принялась настойчивее расспрашивать Харриет о фермере, и та охотно поведала своей покровительнице, как он присоединялся к барышням во время веселых вечерних игр и прогулок при луне, как приятно и услужливо держался. Однажды, когда она случайно обмолвилась, что любит грецкие орехи, он принес их ей, исходив три мили вокруг. Да и в остальном мистер Мартин всячески угождал молоденькой гостье. Как-то раз нарочно привел в дом пастушонка, чтобы тот для нее спел, ведь она обожает пение. Он и сам немного поет. А человек он умный, во всем смыслит. И стадо у него отличное: покуда Харриет гостила на ферме, никому другому в целой округе не давали такой хорошей цены за шерсть. Ни от кого не слыхала она дурного слова о мистере Мартине. Матушка и сестрицы души в нем не чают. Миссис Мартин однажды сказала (говоря об этом, Харриет покраснела), что лучшего сына и желать нельзя, а потому и муж из него, верно, выйдет превосходный. Не то чтобы она хотела поскорее его женить – спешка в таком деле ни к чему. «Да вы, миссис Мартин, ловки! – подумала Эмма. – Знаете, как добиться своего».

– А когда я уехала, они любезно послали миссис Годдард отличного гуся – прежде миссис Годдард никогда таких не видала. Она велела зажарить его в воскресенье и пригласила всех трех учительниц: мисс Нэш, мисс Принс и мисс Ричардсон – отужинать с нею.

– Полагаю, мистер Мартин не обладает обширными познаниями за пределами своих фермерских занятий. Он, наверное, ничего не читает?

– Ах нет! То есть да… То есть… не знаю. По-моему, читает он много, только не то, что вы бы одобрили. Он выписывает агрономический журнал, да еще кое-какие книги лежат у него возле окна. Большей частью мистер Мартин читает про себя. Но вечерами, прежде чем садиться играть в карты, он порой читал нам вслух что-нибудь занимательное из «Изящных извлечений». А еще он, я знаю, читал голдсмитова «Векфилдского священника». О «Романе в лесу»[2 - Готический роман Анны Радклиф, опубликованный в 1791 г.] или «Детях аббатства»[3 - Готический роман Регины Марии Рош, опубликованный в 1796 г.] он не слыхал, но, как только я о них упомянула, решил непременно прочитать.

– А хорош ли мистер Мартин собой?

– Сперва мне показалось, что он чересчур прост, однако теперь как будто уже не кажется. К человеку, знаете ли, всегда привыкаешь со временем. Только неужто вы ни разу его не видали? Он каждую неделю непременно проезжает мимо Хайбери по пути в Кингстон. Думаю, вы часто могли видеть его близ Хартфилда.

– Быть может, я видела его полсотни раз, однако не знала, кто он таков. Молодые фермеры, верховые или пешие, отнюдь не вызывают у меня любопытства. Йомены – люди совсем не того сорта, чтобы я имела с ними дело. Бедняки, ежели их наружность внушает доверие, легче привлекают к себе мое внимание, поскольку они, вероятно, нуждаются в помощи. Но фермеру я ничем помочь не могу.

– Ах да, конечно. Едва ли вы знаете мистера Мартина. А вот он знает вас очень хорошо – только в лицо, хочу я сказать.