Все остальные тоже вскочили на ноги, а первыми Пит и король.
– За Долины! – грянули они так, что эхо отразилось от разрушенных стен. – За Долины.
В звенящей тишине они допили свои кубки до дна, и тут послышался другой звук – тихий, но настойчивый перестук копыт.
– Лошади! – крикнула Катрона и схватилась за меч, но Пит ее опередил, сказав:
– Это наши.
– Почем ты знаешь? – спросила Дженна.
– Иначе дозорные предупредили бы нас.
– Дозорные! – засмеялась Дженна. – Как же они нас-то проморгали?
– Какой от вас мог быть вред? Две воительницы, жрица да трое безоружных ребят.
– А что, если ваших часовых перебили? – Дженне вспомнились девушки, убитые в Ниллском хейме. – И некому нас предостеречь.
– Я вижу, ты ничего не смыслишь в лошадях, девочка. Человечий глаз обмануть можно, а вот лошадиный нос – никогда. Вражеские кони едят овес, а наши – траву. Они мигом почуяли бы чужих, между тем они и ухом не повели. – Пит кивнул на лошадей, все так же мирно щипавших траву за стеной.
– А-а, – только и смогла сказать Дженна.
Пит с улыбкой хлопнул ее по спине.
– Да и откуда тебе это знать, раз ты всю жизнь провела в хейме. У меня-то был строгий учитель – Парк его звали. Мне частенько от него доставалось, зато свою премудрость он вбил в меня крепко – я и жив-то до сих пор благодаря ему. – Пит говорил весело, но, договорив, повернулся и вышел вон, держа руку поблизости от меча.
Все остальные воины, как по команде, стали по местам, а семеро кольцом окружили короля.
– Видите? – поспешно сказала Дженна юношам. – Станьте так же вокруг Петры.
– Я в охране не нуждаюсь, – заспорила та.
– Делайте, как я говорю, – настояла Дженна. Мальчики повиновались, достав ножи, а Дженна шепнула Катроне:
– Про Пита ты мне ничего не рассказывала.
– Потому что ты не спрашивала.
– Откуда я знала, о чем нужно спрашивать?
– Стало быть, и ответы тебе были ни к чему.
Дженна согласилась с этим. Катрона была ее наставницей, защитницей, сестрой и одной из многих ее матерей в Селденском хейме – но Дженна вдруг поняла, что ничего не знала о Катроне, да и не слишком стремилась знать.
– Ты тоже ничего не рассказывала мне об этом Длинном Луке, который зовет тебя Белой Дженной и любит уже пять лет, – заметила Катрона.
– Потому что ты не спрашивала. Да и рассказывать-то не о чем.
– Однако! – рассмеялась Катрона и вдруг посерьезнела. – Тебе Амальда что-нибудь рассказывала о мужчинах и женщинах? Или Мать Альта перед началом странствий? – Тут Катрона издала звук, похожий на невеселый смешок. – Хотя она, как сказал бы Пит, в этом мало что смыслит. Она любит только себя да свою темную сестру. Может, меня послушаешь?
Дженна залилась краской.
– Я знаю все, что нужно знать.
– Ну и ладно, – кивнула Катрона. – А остальному научишься потом. Помни только, милая Джен: «Опыт редко бывает ласковым хозяином».
Приближающиеся всадники подняли такую пыль, что Дженне запорошило глаза. Протерев их, она увидела, что во двор въезжает сотня воинов на темных конях. Запах конского пота бил в нос.
Дженна разглядела в темной гуще единственного серого коня. Раз король ездит на таком, значит, и Карум тоже? Карум! Дженна принялась проталкиваться к серому скакуну.
Она распихивала лошадей, и они, в свою очередь, толкали ее. Они в лепешку меня расплющат, подумала она, и всю провоняют потом. Она вдруг вспомнила о своих волосах, об одежде, в которой спала много дней, о лице, которое за пять лет должно было измениться. Ей захотелось повернуть назад, но обратной дороги не было – кони не пускали.
И вот перед ней возник серый. Дженна положила руку ему на шею и увидела, что рука ее дрожит. Конные вокруг нее спешивались, дружески переругиваясь. Дженна не смела поднять глаз.
Только всадник, ехавший на сером, оставался в седле, и она наконец осмелилась взглянуть на него. Он высился над ней, как гора – бородатый, с длинными черными волосами, заплетенными в семь кос и перевязанными красной тесьмой. На лбу плотно сидел красный с золотом обруч, вымазанный грязью и кровью. Под правым глазом зияла рана. Глядя на Дженну, он скривил рот в улыбке, и она только теперь заметила, что руки у него связаны за спиной.
Она повернулась, чтобы уйти, а он сказал с грубым смехом:
– Гляди-ка, не все еще Альтины сучки повывелись.
Руки у Дженны похолодели, ладони взмокли. Она сделала три глубоких вдоха латани и заставила себя отойти молча. Она не поднимет на него меч. Кто бы он ни был, он ранен – и связан. Глаза ее увлажнились, как и ладони, – но это от гнева, твердила она себе, не от горя или страха. Ослепнув от слез, она наткнулась на кого-то из мужчин и пробормотала:
– Сожалею.
– А вот я – нет.
Голос был куда ниже, чем помнилось ей, словно время или невзгоды придали ему глубины. Его камзол был надет прямо на голое тело, а мускулистые руки покрыты загаром. На кожаной тесемке вокруг шеи висел перстень с печатью. Непокрытые светло-каштановые волосы, почти до плеч длиной, растрепались от скачки. Памятные Дженне длинные ресницы делали взрослого мужчину еще привлекательнее, чем былого мальчика. Тонкий шрам под левым глазом придавал ему весьма залихватский вид, а голубые глаза походили на цветки вероники. Ростом он был точно с Дженну.
– Карум, – прошептала она, дивясь, как это сердце у нее не остановилось.
– Я же говорил, что мы еще встретимся, моя Белая Дженна.
– Ты много чего говорил, – напомнила она. – И не все было правдой.
– Нет, все. Я ждал тебя – я не мог поверить слухам о твоей гибели.
– А я вот слышала, что ты не зря зовешься Длинный Лук. – Дженна прикусила губу, жалея, что вспомнила эти слова.
В первый миг он опешил, но тут же усмехнулся.
– Я хорошо стреляю, Дженна, – только и всего. А шутки, как известно, кормят несытый желудок.
Но Дженна не спешила сменить гнев на милость. Карум отвел прядь волос, упавшую ей на лоб.
– Неужто мы поссоримся, не успев встретиться? Расстались мы с поцелуем.
– С тех пор много воды утекло. Оставив тебя в безопасном месте, я вернулась в хейм, полный мертвых сестер.