Иди через темный лес. Вслед за змеями

– Он не мой, он свой собственный.

– Дикий он разве, чтобы собственным быть? Раз приручен, твой, значит, хоть и нет на нем сворки.

– Это человек, – разозлившись, резко оборвала я мужчину, – такой же, как и я.

Вежливо и чуть виновато улыбнувшись, охотник опустился перед волком на корточки, пристально вгляделся ему в глаза.

– Вот оно как, – задумчиво и довольно протянул он, – прости, друг, не признал в шкуре. За что ж Яга прогневилась, в шерсть звериную облекла?

Вместо ответа волк снова ощерился и попытался спрятаться от охотника за моими ногами.

– Она сказала, что он живой и что он отказался от ее помощи. Вот она и превратила его в зверя, чтобы от злых духов защитить.

Охотник только головой покачал:

– То ли рассердилась Яга шибко, то ли сама многое позабыла. Ведь не единственный это способ беду отвести.

– А ты, получается, знаешь еще один?

– Знаю, отчего же не знать. Трава болотная есть, если цветы ее найти, высушить да при себе носить, то не учуют навьи живой дух, за своего примут.

Тут уже даже волк уши насторожил, чуть ли не начал от нетерпения подвывать. Похоже, ему не терпелось сбросить опостылевшую шкуру и пройтись на двух ногах.

– Как мне найти эту траву?

– Сама ты ее не сыщешь, не узнаешь просто, слишком бледна и неприметна она. Я помогу. И провожу, и цветки найду.

Правую руку начало покалывать, боль, пока еще тихая, только напоминала о старухином завете.

– Лучше объясни, – мотнула я головой, стараясь не выдать тревоги.

Охотник пожал плечами.

– Растет трава у самых бочагов, у черной воды, стелется низко, цветы – звездочки с ноготок, блеклые, зеленоватые, до холодов держатся, с инеем сходят. Собирать нужно только их, в тишине до заката, до последнего луча солнца. Из ношеной одежды мешок сшить да без железной иглы…

Он осекся, взглянул на мои округлившиеся глаза и только рукой махнул.

– Иди за мной, до болота доведу и траву соберу. Негоже человека зверем оставлять. – Он развернулся и пошел вниз с холма, обратно по моим следам, легко скользя между валунами.

– А как же дорога?!

– Нет дальше хода! Был раньше мост над могучей рекой, да трещины землю изрезали, и река в подземный мир вся ушла, а мост развалился по камню.

Я кисло посмотрела вниз. Получается, зря я вчера сюда лезла?

Волк легко сбежал вниз. На этих буераках, где ногу сломать – легче легкого, у него, с четырьмя-то лапами, было преимущество. Я спустилась последней. И волк, и охотник ждали меня, задрав головы, словно уже успели поспорить между собой, навернусь я кувырком с холма или нет. Увы, их ожиданиям не суждено было оправдаться – я даже ни разу не оступилась.

Теперь нас вел охотник, и эти места он знал хорошо – смотрел постоянно не под ноги, а на ближайшие деревья, словно знак какой искал. У старого трухлявого пня он резко свернул на север, я даже не сразу узенькую тропку-стежку разглядела. Идти по ней приходилось аккуратно, почти след в след за проводником, боясь оступиться.

У корней деревьев чернели небольшие лужицы воды, словно земля уже была не в силах впитать влагу, пахло прелой листвой, сыростью и хвоей. На кочках алела брусника, пару ягод, росших на тропе, я сорвала и отправила в рот. Челюсть свело от их кислоты, но разом исчезла жажда, досаждавшая с утра.

Лужицы становились все больше и больше, постепенно сливаясь в мелкие озера черной неподвижной воды, и в ней, словно в колдовском потемневшем зеркале, отражались деревья и колючие кустарники. Вскоре под ногами начало хлюпать, сапоги заскользили по сырому мху. Я шла медленно, аккуратно ступая по следам охотника, опасаясь поскользнуться и упасть с тропы в мертвые кустарники и колючие плети. Охотник уже давно ушел вперед, временами он оглядывался и ждал, когда же я его нагоню. Было в этом что-то жуткое, словно он заманивал меня в ловушку и проверял, не сорвалась ли его жертва с крючка.

Боль в правой руке становилась сильнее с каждым шагом.

Над болотом стелился густой зеленоватый туман, в глубине которого мелькали синие огоньки. Над водой далеко разносился плеск, словно кто-то со всей дури бил тряпкой по воде.

Охотник довел меня до плоского камня у самого края болота, усадил и велел волку сторожить. Тропа вилась дальше, в обход топи, но охотник уверенно шел по примятой траве и чернеющим кочкам, пока туман полностью не поглотил его.

Я осталась сидеть на мокром камне и ждать, в задумчивости подъедая растущую рядом бруснику. Шлепки по воде становились все ближе и ближе, пока из тумана не вынырнул согнутый в три погибели старик, длиннобородый, слепой и весь облепленный тиной. Он подозрительно повел крючковатым носом, даже язык по-змеиному высунул, пробуя воздух на вкус.

– Здрава будь, красна девица, – неожиданно тоненьким, по-комариному писклявым голосом зачастил дедок, – здрав будь, добрый молодец! Уважьте старика, уважьте хозяина, раз на болото мое забрели да бруснику мою пощипали! Разделите со мной хлеб-соль да поговорите о житье-бытье! А то сто лет уж тут один-одинешенек, и словом-то перемолвиться не с кем!

«Так ты, старый, всех кикимор своих болтовней распугал!» – так и рвалось у меня с языка, но я чувствовала – надо молчать. Пока я ему не ответила, болотник нас не чуял, только и мог, что носом из стороны в сторону водить.

Я сжалась, боясь не то что пошевелиться – дышать. Рядом прижался к камню волк, беззвучно скаля клыки.

– Что ж молчите-то, гости дорогие? Али не хотите дедушку порадовать, слово ему доброе молвить? – начал сердиться болотник, громче шлепая перепончатыми лапами. – Ох, что за молодежь пошла грубая, без приглашения приходит, хозяев не уважает! Совсем стыд потеряли!

Его причитания были так похожи на ворчание бабок у подъезда, что я не выдержала и тихонечко фыркнула, сдерживая смех. Тут же прикрыла рот рукой и замерла, но было уже поздно – болотник услышал звук и теперь целеустремленно шел на него.

– Ой, красна девица, краса неписаная! – снова ласково зачастил дедок, ощупывая воздух перед собой неестественно длинными тонкими пальцами, между которыми влажно блестели перепонки. – Сладка ли тебе ягода болотная, по нраву ли черное зеркало вод стоячих?

Я замерла, стараясь даже не дышать, волк припал к земле, еле сдерживая агрессивный рык в глотке. Болотник приближался к нему, еще пара шагов – и рукой заденет уши моего зверя. Я прикрыла глаза, набираясь решимости, и спрыгнула в лужу. Всплеск вышел громкий, в вязкой болотной тишине он далеко разнесся над водой. Старичок даже подскочил, поворачиваясь на звук.

Голос его стал вкрадчивым и сладким.

– Что ж ты молчишь, девица, слова доброго жалеешь? Али ты немая?

Теперь болотник тянул руки ко мне, я медленно отступала, стараясь шагать как можно тише. Происходящее напоминало игру в жмурки, которую я нежно любила в детстве, только вот сейчас чуяла, что если меня поймают, то закончится все совсем не весело. Для меня, конечно.

– Не бежала б ты от меня, красна девица, – кряхтел болотник, поводя носом, – я ведь жених завидный и богатый, без приданого возьму, осоковой короной увенчаю, ягодами-самоцветами осыплю!

Я так опешила, что даже забыла пятиться. Вот же старый хрыч, а все туда же – седина в бороду, бес в ребро! Словно услышав мои мысли, старик продолжил заговаривать мне зубы, подбираясь все ближе и ближе:

– Не смотри, что стар и собой негож, вот народится луна молодая, востророгая, и я мигом помолодею, таким статным молодцем сделаюсь, что и царевичам со мною не сравниться будет!

Я пошарила вокруг себя и, подобрав мелкий камушек, облепленный мхом и тиной, метко запустила его в лоб болотнику, выражая этим все свое отношение к его «заманчивому предложению». На языке так и вертелся колкий и обидный ответ, но приходилось прикусывать губы, чтобы молчать. Я остро осознавала: заговорю – и стану беззащитна, болотник меня увидит, и тогда игра в жмурки прекратится.

Волк сообразил, что я пытаюсь отвлечь болотника, и начал остервенело рыть землю – мокрые комья земли разлетались во все стороны и с тихим чавканьем падали в лужицы. Нежить завертелась, забормотала себе под нос и все так же с вытянутыми руками двинулась в обратную сторону. Это было бы смешно, если б не было так страшно.

Очередной грязный камень прилетел старику уже в затылок.

– Дурачить меня вздумали?! – неожиданно гулким басом взревел болотник, увеличиваясь на глазах. И без того рыхлое желтоватое пузо раздулось втрое, скрыв кривые рахитичные ноги. Рот – вернее, огромная, полная мелких зубов пасть – распахнулся от уха до уха, глаза выпучились и вылезли из орбит.

Тварь обмахнула длинным тошнотворно-сизым языком морду и впилась в меня тяжелым взглядом. «Видит», – похолодев, поняла я.

Игра закончилась, я проиграла.