Меч и Цитадель

Сколько бы раз я им ни пользовался, в ту ночь воздействие Когтя оказалось самым поразительным, единственным в своем роде, начисто исключавшим возможность объяснить происшедшее каким-либо самообманом с моей стороны или каким-либо, пусть даже откровенно надуманным, случайным стечением обстоятельств. Вполне возможно, обрубок запястья обезьяночеловека перестал кровоточить благодаря его суевериям, а улан на дороге близ Обители Абсолюта был всего-навсего оглушен и ожил бы в любом случае, а исцеление полученных Ионой ожогов могло оказаться просто иллюзией, порожденной игрой света и тени, однако сейчас…

Казалось, в промежутке, отделявшем предыдущий хронон от хронона следующего, некая невообразимая сила вытолкнула из колеи само мироздание. Настоящие, темные, точно речные омуты, глаза девчонки открылись; лицо, утратившее сходство с обтянутым кожей черепом, обернулось обычным лицом юной, изнуренной болезнью женщины.

– Кто ты, одетый так ярко? – спросила она. – А-а, да это же просто сон…

В ответ я сказал, что я – друг, а ей нет причины бояться.

– Я вовсе и не боюсь, – объявила она. – Вот если бы не спала, наверняка испугалась бы, но я же сплю. А ты… на вид – будто с неба сошел, но я-то знаю: ты всего лишь крыло несчастной птички. Тебя Иадер изловил, да? Спой мне…

Веки ее снова сомкнулись, и на сей раз я услышал ее протяжный, неторопливый вздох. Лицо девчонки осталось прежним – худым, изможденным, однако печать смерти стерлась с него без остатка.

Сняв самоцвет с ее лба, я коснулся им глаза мальчишки, точно так же, как касался лица его сестры, но, полагаю, в этом никакой необходимости не было. Глаз принял совершенно обычный, здоровый вид еще до того, как почувствовал поцелуй Когтя – возможно, и инфекция к тому моменту была уже побеждена. Встрепенувшись, спящий мальчишка вскрикнул, словно во сне бегущий впереди не столь быстроногих сверстников звал их за собой.

Я спрятал Коготь в ладанку на груди, сел на земляной пол среди огрызков кукурузных початков с очистками и прислушался. Со временем мальчишка затих. Неяркий свет звезд очерчивал у порога едва различимый косой четырехугольник, а в прочих частях хакаля царил непроглядный мрак. Тишину нарушало лишь мерное дыхание мальчишки и его сестры.

Девчонка сказала, что я, со дня возвышения до подмастерья носивший одежду цвета сажи, а до того – серые отрепья, облачен в яркие одежды. Естественно, ей, ослепленной светом Когтя на лбу, показался бы ярким любой наряд, однако я чувствовал: в каком-то смысле она права. Нет, я (сколь ни велик соблазн написать так) вовсе не возненавидел своего плаща, и штанов, и сапог с той самой минуты; скорее мне сделалось ясно, что одежда моя действительно есть лишь маскарадный костюм, за который ее принимали собравшиеся во дворце архонта, а может, костюм театральный, которым казалась зрителям, когда я играл роль в пьесе доктора Талоса. В конце концов, палач тоже живой человек, а постоянно носить на теле исключительно тот цвет, что чернее черного, противно человеческой природе. Да, надев блекло-коричневую накидку из лавки Агила, я презирал собственное лицемерие всей душой, но, может статься, одеяния цвета сажи под нею являли собою не меньшее, а то и большее лицемерие.

Мало-помалу мне сделалось ясно и еще кое-что. Если я когда-либо воистину был палачом – палачом в том же смысле, что и мастер Гюрло, и даже мастер Палемон, быть таковым я перестал. Здесь, в Траксе, мне представился новый, второй шанс, но я упустил и его, а третьего шанса не будет. Возможно, должность благодаря науке и облачению мне обеспечена, но это и все, так что облачение лучше всего уничтожить при первом же удобном случае, а после искать себе место среди солдат, отправляющихся на север, на фронт, как только сумею – если, конечно, сумею вообще – вернуть Пелеринам Коготь.

Мальчишка вновь встрепенулся во сне, окликнул кого-то – должно быть, сестру. В ответ та пробормотала нечто неразборчивое, но тоже не открыла глаз. Я поднялся на ноги, еще раз оглядел обоих и выскользнул за порог, опасаясь перепугать ребятишек суровыми, резкими чертами лица и огромным, грозного вида мечом.

IX. Саламандра

Снаружи звезды казались ярче, а Коготь впервые за много недель прекратил толкаться и давить на грудь.

Спускаясь со склона по узкой тропинке, оборачиваться и останавливаться, чтобы взглянуть на город, было уже ни к чему. Тракс простирался передо мной десятком тысяч мерцающих огоньков, от сигнального огня замка Акиэс до отражений света из окон кордегардии в мчащейся сквозь Капул воде.

К этому времени все ворота для меня наверняка окажутся закрыты. Если димархии и не выехали на поиски, то выедут еще до того, как я доберусь до ровных мест возле берега, однако я твердо решил еще раз увидеться с Доркас, прежде чем покинуть город, – в способности сделать это я отчего-то ни минуты не сомневался. Однако, едва я начал обкатывать в голове планы бегства за городские стены, далеко внизу вспыхнул новый огонь.

Издали он, как и все остальные огни, казался совсем крохотным, не больше булавочной головки, но в остальном ничем на них не походил, и, может статься, мой разум воспринял этот огонь как вспышку света лишь потому, что не знал, чему еще его уподобить. Той ночью, в некрополе, когда Водал поднял из могилы умершую, я видел пистолетный выстрел во всей его мощности – отчетливый, правильный луч энергии, рассекший туман, точно молния. Этот огонь, совсем не похожий на выстрел из пистолета, походил на него куда больше всего, что еще могло бы прийти мне на ум. На мгновение вспыхнув, он тут же угас, а еще удар сердца спустя в лицо мне дохнуло жаром.

В темноте я каким-то образом ухитрился миновать небольшой трактир под названием «Утиное Гнездо». Возможно, где-то свернул не туда, возможно, просто прошел мимо закрытых ставнями окон, не взглянув на вывеску над головой, – в чем было дело, я так никогда и не узнал. Но, как бы оно ни обернулось, вскоре я обнаружил, что, очутившись неожиданно далеко от реки, быстро шагаю улицей, ведущей – по крайней мере пока – параллельно утесу, а ноздри щекочет вонь горелого мяса, словно во время клеймения. Едва собравшись повернуть назад и отыскать верный путь, я столкнулся во мраке с какой-то женщиной. Столкновение вышло столь резким и неожиданным, что я едва не упал, а пошатнувшись и отпрянув назад, услышал, как шлепнулось о камень мостовой ее тело.

– Я не разглядел тебя, – пояснил я, потянувшись к упавшей.

– Беги! Беги! – выдохнула она, но тут же прибавила: – Ох, только помоги уж подняться.

Голос ее казался смутно знакомым.

– Зачем мне бежать? От кого?

Я помог женщине встать. В неярком свете ее лицо казалось расплывчатым мутным пятном, однако в его выражении явственно чувствовался страх.

– Оно спалило Юрмина. Спалило заживо. Когда мы на него наткнулись, его посох еще горел. А он… он…

Что бы она ни собиралась сказать дальше, фраза оборвалась, заглушенная безудержными рыданиями.

– Что спалило Юрмина?

Женщина не отвечала. Пришлось встряхнуть ее, но от этого она только заплакала горше прежнего.

– А ведь я тебя знаю. Говори, отвечай же! Ты – хозяйка «Утиного Гнезда». Веди меня туда, скорее!

– Не могу, – отвечала она. – Страшно. Будь добр, сьер, позволь опереться на твое плечо. Спрятаться нужно – где угодно, только под крышей.

– Прекрасно. Вот в «Утиное Гнездо» и направимся. Идти, я уверен, недалеко… Так, а это еще что?

– Не поспеть нам туда! – прорыдала хозяйка трактира. – Не поспеть!

Рядом, на улице, кроме нас, появился кто-то еще. Возможно, я не заметил его приближения, а может, до сего момента его невозможно было заметить – возник он внезапно, словно из ниоткуда. Слышал я, будто люди, панически боящиеся крыс, чувствуют их появление в доме еще до того, как увидят хотя бы одну, – точно так же вышло в ту ночь и со мной. Я ощутил жар, который не согревает, и хотя в воздухе не было запаха, я почувствовал, что его способность поддерживать жизнь иссякает. Однако трактирщица ничего этого не заметила.

– Говорят, прошлой ночью оно сожгло троих, возле самой арены, а сегодня еще одного, поблизости от Винкулы. И вот теперь еще Юрмин… Слухи в городе ходят: ищет оно кого-то.

Мне тут же вспомнились и нотулы, и неведомое существо, с сопением кравшееся вдоль стен аванзалы Обители Абсолюта.

– Ну если так, похоже, оно его отыскало.

Выпустив руку трактирщицы, я огляделся по сторонам – и раз, и другой, – но все впустую. Жар нарастал, однако нигде вокруг не было видно ни единого проблеска света. В отчаянии я едва не поддался соблазну осветить улицу Когтем, но вовремя вспомнил, как разбудил им создание, спавшее в недрах Урд под рудником людей-обезьян, и понял, что свет лишь поможет неведомой твари отыскать меня в темноте. Меч вполне мог оказаться для нее не опаснее, чем для нотул, когда мы с Ионой бежали от них сквозь кедровники, однако я обнажил клинок и замер, приготовившись отразить нападение.

Почти в тот же миг невдалеке загремели копыта, и из-за угла не более чем в сотне маховых шагов от нас с воплем вынеслись двое димархиев. Будь у меня больше времени, я наверняка улыбнулся бы, обнаружив, сколь близко схожа эта картина с нарисованным фантазией образом, однако полыхнувшие фейерверками острия их пик выхватили из мрака некий темный, приземистый, сгорбленный силуэт, отделявший нас от всадников.

Неведомая тварь развернулась к свету, распустилась, точно цветок, выросла с такой быстротой, что глазу не уследить, истончилась и обернулась существом, сплошь состоящим из полупрозрачного пламени, раскаленным, однако всем своим обликом схожим с рептилией – точно таким же образом мы узнаем пресмыкающихся в тех разноцветных змеях, которых порой привозят из северных джунглей, несмотря на их поразительное сходство с замысловатыми ожерельями из цветной эмали. Скакуны солдат с визгом взвились на дыбы, попятились, но один из димархиев, проявив куда больше присутствия духа, чем я, выпустил разряд пики в самое сердце твари, преграждавшей обоим путь.

Слепящая вспышка рассекла темноту. Хозяйка «Утиного Гнезда» обмякла, повиснув на мне, и я, отнюдь не желая потерять ее, поддержал трактирщицу свободной рукой.

– Думаю, ее тянет к живому теплу, – сказал я. – Сейчас она отвлечется на дестрие, а мы сможем уйти.

В тот же миг тварь повернулась к нам.

Как я уже говорил, со спины, раскрывшись навстречу димархиям, она казалась неким пресмыкающимся цветком. Теперь, когда огненная тварь предстала перед нами во всем своем устрашающем великолепии, к этому впечатлению прибавились еще два. Первым оказалось ощущение невероятно сильного, потустороннего жара: не утратившее прежнего сходства с пресмыкающимися, странное существо обернулось горящей рептилией, каких еще не видала Урд, не менее необычной, чем пустынная гадюка внутри снежного кома. Второе впечатление… пожалуй, его можно назвать сходством с лохмотьями, трепещущими на ветру, не имеющем ничего общего с токами воздуха. Тварь, как и прежде, выглядела словно цветок, но приняла вид цветка, белые, бледно-желтые и огненно-рыжие лепестки коего треплет какой-то чудовищный ураган, зарождающийся в самой его сердцевине.

Всем этим впечатлениям сопутствовал – окружал их, пропитывал насквозь – ужас, которого мне просто не описать: этот ужас вмиг вытянул из меня всю решимость и силы, лишил способности и бежать, и драться. Казалось, мы с неведомой тварью застряли в каком-то временном промежутке, не имеющем ничего общего ни с минувшим, ни с будущим, удерживающем нас, единственных его обитателей, в неподвижности, а посему и цельность его нарушить попросту некому.

Оцепенению положил конец громкий вопль. Позади нас на улицу галопом вылетела вторая пара димархиев. Увидев жуткое создание, солдаты подхлестнули дестрие, устремились в атаку, вмиг оказались рядом и только благодаря вмешательству святой Катарины не втоптали нас в мостовую. Если я когда-либо сомневался в отваге солдат Автарха, в эту минуту все мои сомнения развеялись без остатка: обе пары кавалеристов бросились на чудовище, словно гончие на оленя.

Увы, вся их отвага пропала впустую. Вновь ослепительная вспышка, волна жуткого жара – и я, волоча за собой наполовину бесчувственную трактирщицу, со всех ног рванулся вперед.

Бежать я намеревался туда, откуда появились димархии, однако, охваченный паникой (к моему страху прибавился леденящий душу страх Теклы), свернул за угол слишком поздно, а может быть, слишком рано. Вместо крутого спуска к нижнему городу передо мной, вопреки всем надеждам, открылся тесный глухой дворик, примостившийся на пятачке скального выступа, а к тому времени, как я осознал положение, жуткая тварь – вновь невысокая, сгорбленная, но окруженная ореолом некоей устрашающей незримой силы – преградила нам выход на улицу.

В неярком свете звезд она казалась всего лишь согбенным стариком, однако большего ужаса, чем при виде нее, я не испытывал никогда в жизни. В глубине дворика виднелся хакаль – несколько больше хижины, где страдали больная девчонка и ее брат, но в той же манере сооруженный из жердей, лозы да глины. Ударом ноги выбив дверь, я стрелой помчался сквозь лабиринт омерзительно грязных комнаток – из первой во вторую, а за ней в третью, где спали вповалку около полудюжины человек, а за нею в четвертую, где и остановился перед окном, ведущим наружу примерно так же, как амбразура моего кабинета в Винкуле. То был тупик, последняя из комнат хижины, нависавшая, точно ласточкино гнездо, над пропастью, в эту минуту казавшейся бесконечной.

Из только что покинутой нами комнаты донеслись гневные возгласы разбуженных вторжением хозяев хакаля. Дверь распахнулась, однако собравшийся вышвырнуть прочь незваных гостей – должно быть, увидевший блеск «Терминус Эст» – застыл на пороге как вкопанный, изумленно выругался и поспешил удалиться. Почти в тот же миг кто-то пронзительно завизжал, и я понял: огненное создание уже здесь, в хакале.

Стоило отпустить повисшую на мне трактирщицу, та без сил рухнула у моих ног. За окном не обнаружилось ничего обнадеживающего: стена из обмазанного глиной плетня заканчивалась несколькими кубитами ниже, а концы балок, поддерживавших настил пола, наружу из-под нее не выступали. Край крыши, крытой прелой соломой, расползался под пальцами, как паутина. Не успел я ощупать карниз в поисках хоть какой-то опоры, как комната озарилась светом, начисто стершим все краски вокруг, разогнавшим по углам черные, точно сама сажа, точно расщелины в самом мироздании, тени. Что ж, дело ясное: либо вступить в бой и, по примеру димархиев, принять смерть, либо прыгать в окно… и я развернулся лицом к явившейся по мою душу твари.

Тварь еще не переступила порога – маячила невдалеке от дверного проема, снова раскрывшаяся, как там, среди улицы. На каменном полу перед ней распростерся наполовину обглоданный пламенем труп какой-то злосчастной старухи, а огненное создание (в этом я мог бы поклясться) склонилось над жертвой с таким видом, словно внимательно изучает ее. Покрывшиеся волдырями, шипящие, точно жир на сковороде, кожа и плоть старухи распались в прах. Еще миг – и даже кости ее превратились в белесый пепел, а тварь, разметав его лапой, двинулась к нам.

По-моему, во всем мире не было, нет и не будет меча лучше «Терминус Эст», однако в бою с противником, разбившим наголову такое множество кавалеристов, помочь он мне не мог, и посему я, в смутной надежде, что со временем его отыщут и вернут мастеру Палемону, отбросил его в сторону и выхватил из ладанки на груди Коготь.