Мой бывший бывший. Книга 2

9. Канкан по граблям

Они подбираются друг к другу бочком и думая, что я этого не замечаю. Правда, оба бросают на меня настолько вороватые взгляды, что понятно: они точно знают, в каком месте и что нарушили. Оба ждут, что я сейчас одерну и запрещу им все это, только я пытаюсь выдержать на лице невозмутимость. Нет, не прикидываясь, что я ничего не замечаю, но и не давая претворяться в жизнь первым порывам.

Меньше всего я предполагала, что мне судьбой уготована роль надсмотрщицы.

Мне хочется многого: резко развернуться, прихватить Маруську за рукав курточки и оттащить её от Яра. Подальше, чтобы он не задурил ей снова голову. Потому что страшно. Ужасно страшно – то, что разворачивается впереди.

Я её потеряю. И куда ни иди, с любой стороны это кажется неизбежной перспективой.

На языке становится солоно – от напряжения, выворачивающего меня изнутри, я прокусила губу. Даже странно, что не насквозь.

Я. Не. Буду. Им. Мешать.

Каждое слово этой фразы отдается выплеском крови. Но пока что пациент еще жив. Так что я в любом случае должна.

– Мама на тебя злится, – звонко сообщает Маруська миру, из чего легко сделать вывод, что расстояние между ней и папочкой уже настолько небольшое, что можно и поговорить.

Я нарочно не разворачиваюсь ни в одну из сторон – не хочу казаться хоть малость заинтересованной в подслушивании чужих разговоров, тем более, что я тут жду Ника, который совершенно спятил с этим идиотским спором. Да и демонстративно отворачиваться тоже вроде как перебор.

Но мои уши отчаянно пытаются превратиться в локаторы. Да и глаза отчаянно косятся в сторону моей дочери и Ветрова, что присел напротив нее на корточки и теперь смотрит на неё, не спуская глаз.

– А ты, солнышко? – Ветров говорит негромко, но все-таки я разбираю.. – Ты на меня еще злишься?

Маруська с независимым видом задирает нос. Не было бы мне так паршиво, я бы не удержалась, фыркнула, потому что эта артистка на самом деле прекрасно чувствует такие моменты, когда можно из себя построить маленькую обиженную малышку.

Ветров улыбается краем рта, кажется, вот это понимает и он. Все-таки есть достоинства и у его проницательности. Хотя такое умение втираться в доверие – это все-таки недостаток.

Пальцы только сильнее впиваются ногтями в плечо. Черт возьми, как это пережить, а?

– И никогда-никогда меня не простишь? – мягко увещевает Ветров, заставляя ненависть во мне булькнуть еще сильнее. Ненавижу его вот таким. Когда на самом деле хочется взять и простить, хотя некоторые вещи прощать нельзя. Ни в коем случае нельзя!

– Никогда!

У Маруськи выходит категорично, но не убедительно. Ветров это ловит слету, поэтому, наверное, ужасно драматично вздыхает.

– Что, и даже болеть в гонке за меня не будешь? Будешь за дядю Ника?

Господи, как бы я хотела услышать все то же «Да», вот только Маруська на этот вопрос отвечать не торопится. Думает. Умеет же она у меня помурыжить…

Вообще-то, исходить на мыло в этой молчаливой паузе полагается не мне, а Ветрову, но когда это я отказывалась от дополнительных нагрузок? Нервничаю за него и за того парня, моего нервоза на четверых хватило бы, и это если заливать его под завязку.

Из конюшни наконец-то, подтягивая ремешки шлема под подбородком, выходит переодевшийся Ник. Боже, да неужели. Вроде одиннадцать минут его не было, а мне показалось – целый час. Его коня выводят следом. Ну, твою ж мать, Ольшанский.

– Ты с ума сошел? – шиплю я, как можно тише, ловя Ника за рукав.

Взгляд, который я получаю, несколько не соответствует никаким моим представлениям о самоощущении Ника. Недоумение и даже легкое недовольство. Ни следа осознания.

– Ты хочешь сказать мне, что я зря строил из себя идиота и разводил Ветрова на заезд? – невозмутимо уточняет Ник – на мое счастье тоже вполголоса. – Милая, у тебя есть лучшие идеи, как щелкнуть его по носу и избавиться от него заодно?

– Да кто тебе вообще сказал, что от него можно избавиться? – я кидаю на Ветрова вороватый взгляд, и только после этого озвучиваю свои подозрения. – Он ведь может не сдержать слова, проиграет – и сделает вид, что его не касаются ваши условия. Он, мол, пошутил и все такое, и вообще не собирался ни на что подобное спорить.

– Ну, в таком случае, – Ольшанский криво ухмыляется, – я точно буду знать, что его слово – всего лишь пшик. И церемониться с ним мне больше не будет необходимости.

Он звучит спокойно, вроде бы даже успокаивающе, но мои глаза все равно прикованы к тому, что происходит за плечом Ника, а именно, к моей дочери и Ветрову.

И я не могу, не могу без ужаса смотреть, как Маруська тянется к Ветрову обеими руками, обвивая его шею, да еще и что-то спрашивает «шепотом, на ушко».

Ветров думает пару секунд, а потом отвечает ей в той же тональности, из-за чего эмоциональное личико моей дочери будто освещается изнутри, сопровождаясь радостной улыбкой. Даже не радостной, а счастливой, будто она лично увидела Деда Мороза пролетающего над нашей крышей в своих санях, на волшебной собачьей упряжке.

Господи, что он ей такого сказал?

У меня сводит все, что только может свести. Липким, мерзким страхом, подсказывающим мне только такие варианты ответа, которые вообще не могут утешить.

– Вика, – Ник осторожно касается пальцами моего плеча, – я вижу, тебе сейчас плохо. Пока он здесь, лучше не станет. Да, я его подловил. Он же самолюбивый павлин, он не мог удержаться от того, чтобы покрасоваться перед тобой и Машей еще раз. Я очень хочу, чтобы ты, наконец, вздохнула спокойно. В конце концов, у нас выходные, и я не хочу, чтобы их что-то или кто-то омрачил.

Увы, он прав. Ветров умудряется все портить даже дистанционно, проникая в мои мысли, с недавнего времени – еще и в мои сны. Вот только…

– Или, может, ты не веришь, что я одержу над ним победу? – Хватка Ника на моем плече становится настойчивей. – Неужели ты думаешь, что я не знаю, что делаю?

– Знаешь, наверняка, только… – я зябко ежусь, пытаясь наконец внятно сформулировать настоящую причину своего беспокойства. Которая беспокоит меня куда больше того, что Ник впрягся в дурацкое соревнование, которое вообще-то могло бы быть довольно безобидным, по крайней мере, лично мне до его развлечений докапываться повода бы не было.

– Только? – переспрашивает Ник.

За его спиной Ветров стягивает с головы свою шляпу и широким жестом приземляет её на затылок Маруськи. Та с широченнной улыбкой прижимает папин подарок к своим волосам. И крутится перед ним, как профессиональная кокетка, явно недовольная тем, что рядом нет никакого зеркала.

Злится она, ага. Как же. Ужасно злится…

Я не в претензии. Еще тогда, в конюшне, я видела, что Маруське хочется мира, хочется вот этого – пусть даже и недолгой болтовни с папой.

Она тоже по нему скучала.

Ну, это если считать, что он действительно сказал ей правду…

– Давай представим, что ты победил, Ник, – наконец произношу я, кажется нащупывая нужную струну, – и, о чудо – Ветров сдержал слово и к нам даже не подходит.

– Это ведь хороший вариант, Вик, – спокойно замечает Ник.

Хороший. Любой вариант, в котором Ветров находится далеко от меня – хороший. А уж как хорошо было, пока его в моей жизни вообще не было…

– Как будто, – я киваю, по-прежнему пребывая в какой-то прострации, – только как ты думаешь, как отнесется моя дочь к дяде, что победил её папу и заставил его отказаться от встречи с ней?

Ник молчит, будто это не я сейчас твердо смотрю ему в глаза, а какая-то Медуза Горгона, обратившая его в ростовое мраморное изваяние. Только лицо у него и напрягается еще сильнее.

– Твою мать, – тихо выдыхает он, осознавая, насколько тесные вокруг него сомкнулись клещи, – и он… это тоже…

– Предполагает? – уточняю я, косясь на Ветрова. – Да, наверняка. Иначе бы он просто не согласился. Ветров не берется на слабо, если ему это невыгодно. Так что или он рассчитывает у тебя выиграть и покрасоваться за твой счет, или проиграть, но Маруська сейчас это точно не оценит. Не те условия, чтобы она такие штуки принимала спокойно.

Ник снова замолкает и раздраженно хмурится.