Мой плохой босс

Каждая секунда этой стычки.

– За бой посуды ты сама заплатишь, Ирина Александровна, – безмятежно откликаюсь я, опираясь на барную стойку обоими локтями.

Сложно ей не восхищаться. Десять из десяти мне знакомых женщин вот после этого – сбежали бы в слезах, а эта нет, стоит тут, напротив меня, скрестив руки на красивых сиськах. Будто и не в трусах стоит посреди ресторана, а в королевской мантии. Я даже не ожидал, что у неё на это хватит духу.

И я снова ощущаю это странное чувство, когда хочется только замереть и следить за каждым её движением. Как тогда, на танцполе, перед тем, как она ушла в вип-кабинет.

– То есть извинений я не дождусь, правильно? – яростно выдыхает Хмельницкая.

– Нет. Ну почему. Дождешься. Если произнесешь их сама, – я пожимаю плечами, – если хочешь, могу подсказать текст. Простите, Антон Викторович, что предложила вам свою унылую персону. Больше так не буду. Очень раскаиваюсь.

На бледных скулах Хмельницкой расцветают алые пятна. Дракониха, как она есть.

Ирина шагает ко мне. Сгребает меня за галстук, двумя резкими движениями наматывает его на свой кулак. Это настолько дико и неожиданно, что я чуть не давлюсь собственным языком, глядя в кошачьи яркие зрачки Хмельницкой.

– О да, Антон Викторович, – горячее дыхание госпожи главного бухгалтера проходит по моим губам, – я действительно чрезвычайно раскаиваюсь, что предложила себя такой твари, как ты. Мне действительно ужасно стыдно, что я опустилась настолько. Не бойся – больше не опущусь.

Все её слова – почти те же, что ей продиктовал я. Но она – переворачивает их с ног на голову, так, что уже в моей груди разливается яростный жар. Не бойся? Это она раскаивается в том, что запала именно на меня? Да что эта сучка о себе возомнила?

Я не знаю, что на меня находит – я подаюсь вперед, пытаясь накрыть своим ртом её наглые губы, которыми она так дерзко пытается меня ставить на место. И сам на себя матерюсь. Я что, реально хочу её целовать? С какого хрена?

Но я – хочу.

И член в моих штанах уже дыбом стоит, непонятно отчего, но сомнений нет – именно на эту обкуренную бабу. Я смертельно хочу её трахнуть. Еще пять минут назад не хотел, а сейчас – дым из ушей вот-вот пойдет, если я этого не сделаю.

Вот только Хмельницкая не только уворачивается от моего рта, уклоняясь от поцелуя, но и с неожиданной силой дергает мой галстук так, что я вдруг оказываюсь на коленях посреди ресторанного зала.

Виски был лишний. Наверное – весь. Это из-за него я не устоял на ногах.

Но какая же наглая сука… Меня! Швырять на колени! Перед всей фирмой! Да я же её в асфальт на офисной парковке вкатаю, и каток сверху поставлю!

А вот почему я не встаю, пораженно пялясь в зеленые глаза Ирины? И почему язык за моими зубами такой ватный? Вот это действительно загадка!

– Вот так ты должен стоять, щенок, – шипит Ирина, – и не сметь открывать свою грязную пасть без моего разрешения.

Она охренела! И этот её шепот внезапно звучит почти оглушительно. Я замечаю, что и звукач вырубил музыку, чтобы не упустить ни слова из нашей перепалки. Все-таки хлебом не корми этих идиотов, дай какое-нибудь зрелище.

И все-таки – она охренела. Окончательно! Как она вообще смеет так вести себя со мной? И уж тем более, отшатываться от меня так, как сейчас.

С таким отвращением на лице, будто она только что съела живого червяка и без соуса. Ирина отворачивается и уходит обратно, к вип-залу, и почему-то те мужики, которые еще пять минут назад снимали её на телефоны – шарахаются с её пути, стоит только Ирине задеть их взглядом.

А я смотрю на шикарную задницу Хмельницкой в сумасшедших черных стрингах и понимаю, что вообще-то – у меня стоит до сих пор. И не думает падать.

Наверное, дело в её заднице… Ну или в сиськах. В чем же еще

Глава 4. Ирия

Руки у меня трясутся.

Я держу их под ледяной водой, бьющей из крана, но они все равно трясутся.

В уме я представляю, как выдаю Антону Верещагину одну пощечину за другой, до тех самых пор, пока мои ладони не запылают, а звон в его пустой голове не станет слышен всем окружающим.

Дура! Какая же я дура!

И вот ради этого куска дерьма я собиралась завязать с Темой? Боже, не-е-ет, ни за что в жизни. Уж лучше вообще ни с кем вне Темы не связываться, там хотя бы понятные мне люди. Те, которые не делают ничего не логичного. Те, которые хотя бы пытаются слушать правила и говорить, что хотят и чего не хотят.

Смотрю на себя в зеркало, поправляю на носу очки. Простые нулевки, их я ношу просто для имиджа. Неровные красные пятна покрывают лицо и шею. Красотка, Ира, ничего не скажешь!

Одежду я из вип-кабинета забрала, оделась в туалете, теперь вот стою и пытаюсь выдохнуть, пытаюсь унять ярость, кипящую в моей крови.

Тварь! Какая же тварь!

Нет, я не буду размазывать слезы по лицу, и рыдать: “Почему?”

Нет никакого честного ответа на этот вопрос. Потому что Антошеньке так приспичило. Потому что ему все это показалось очень весело.

Просто потому, что он – мудозвон редкостный. И я ведь об этом знала, только почему-то решила, что меня его мудизм никак не заденет.

Самообманываться – это самая вредная привычка человека.

Я не понимаю только одного – что я ему такого сделала? Он же сам ко мне пришел. Сам пригласил меня на танец. И если я ему не нравлюсь – что, сказать было сложно? Почему просто было меня не отшить?

И зачем вообще было подходить?

Ключевой вопрос – зачем было так-то мудить?

И все-таки, зачем было подходить?!

Дверь туалета приоткрывается и в него просовывается одна осторожная голова. Секретарша мудака Антошеньки – Наташа. Глаза вытаращенные, охреневшие.

– Можно, Ир?

Я киваю. Пока не могу говорить – не хватает воздуха. И цензурных слов.

– Ну, Антон Викторович и… – Я качаю головой перебиваю Наташу посреди фразы. Я и так знаю, что он – сука. И раньше знала. Правда совсем не замечала за ним вот такого скотства в адрес женщин. Тем более, что я вообще не знаю, какие слухи сейчас уже успели разойтись по бухающим на корпорате коллегам.

Хотя – многие видели, как Антон со мной танцевал. И куда я пошла после – тоже. И в каком виде оттуда выскочила и при каких условиях. Внятную, хотя и далекую от реальности версию они уже сочинили.

– Ирка, ну ты даешь, Верещагина – и на колени. Посреди зала. – Наташа шепчет это с восхищением. И пусть меня обычно коробит эта “Ирка”, сейчас мне не до формальностей и обращения по имени отчеству.

Уголок моего рта удовлетворенно дергается.

Да, это было восхитительно. Хоть и мало. За свое гадство Антон Верещагин не отделался бы столь малой кровью. Да, порку за такую провинность я бы ему устроила такую – он две недели бы на своих совещаниях только стоял.

И какая жалость, что нельзя.

В моих висках по-прежнему шумит и бьется голодная ярость. Ох, не один удар плети бы достался шикарной заднице этого поганца.