Она сжала ладони отца, такие хрупкие и скрюченные.
– Я боюсь, что они тебя измотают.
– Меня? – Его улыбка никого не убедила. – Ни за что!
– Они уже тебя измотали!
Он снова улыбнулся, на этот раз более искренне:
– Это и значит быть вождем: ты принимаешь трудные решения, чтобы твоим людям не приходилось иметь с ними дело. – Он встал, отряхнул колени, взглянул вокруг на заросшие сорняками клумбы. – Когда-нибудь я усмирю этот чертов сад, вот увидишь! Посиди пока тут на ветерке. Посиди, отдохни.
В общем-то, у нее не было особого выбора. Ни на что другое все равно не было сил. Рикке сидела, слушая, как визгливо кричат на крышах чайки, как жужжат пчелы на первых неуверенно распускающихся в саду цветочках. Смотрела на рыбаков у причалов, на женщин у колодца, на плотников, все еще залечивающих раны, которые нанес Уфрису Стур Сумрак. Она подумала о том, доживет ли ее отец до того, чтобы увидеть, как все снова станет как надо. При этой мысли ей стало грустно. Грустно и одиноко. Кем она станет, когда не станет его?
Она снова прикрыла глаза, чувствуя, как щиплют слезы. В последнее время она едва отваживалась смотреть, боясь увидеть что-нибудь, чего там еще нет. Едва осмеливалась дышать, боясь задохнуться гарью давно прошедших лет. Изерн всегда твердила, что Долгий Взгляд нельзя раскрыть насильно – но она попыталась это сделать, когда Лео дрался на круге со Стуром Сумраком. Попыталась – и увидела трещину в небе. Попыталась – и увидела слишком много, и теперь никак не могла заставить свой Долгий Взгляд закрыться обратно.
– Говорят, у тебя был приступ?
Над ней нависла лохматая фигура. На месте одного глаза – тусклый отблеск.
– Привет, Трясучка, – отозвалась она.
Он сел рядом и принялся глядеть в сторону моря.
– Привет, тощая.
– Невежливо так говорить.
– Я же прославленный убийца, чего ты еще ожидала?
– Убивать тоже можно вежливо.
И тут она заметила, что здание неподалеку от них горит. Точнее сказать, пылает словно факел – языки пламени вырываются из окон, горящая солома вихрем вздымается над крышей.
Рикке осторожно прокашлялась. Даже от этого в голове застучали молотки.
– Слушай… видишь вон тот дом?
Из дверного проема, шатаясь, выбрел охваченный огнем человек и рухнул наземь рядом с колодцем. Никто не обращал на него внимания.
– Какой? Постоялый двор?
– Ага. Тебе не кажется, что он… ну, в общем… как будто горит?
Трясучка поднял брови – по крайней мере, ту бровь, которая у него оставалась.
– Да нет, я бы так не сказал. А по-твоему, он горит?
Рикке вздрогнула, увидев, как дымовая труба покачнулась и обрушилась на почерневшие балки, подняв сноп искр.
– Да, немножко. Но у меня есть дурная привычка – видеть то, чего нет.
– Становится хуже?
– Как бы я ни старалась видеть во всем светлую сторону, но похоже, что так. – Рикке почувствовала, как на глаза набегают слезы, и была вынуждена утереть их. Левый глаз снова был горячим. Теперь он был горячим постоянно. – Изерн говорит, что в горах есть женщина, которая может помочь. Мертвая ведьма с лицом, зашитым золотой проволокой.
– Ты собираешься искать помощи у нее?
– Помощь в странных проблемах приходит от странных людей.
– Пожалуй, – отозвался Трясучка.
– Я сейчас готова принять все, что мне предложат. А у тебя как дела?
– Да вот, сидел на собрании у твоего отца. Говорили о будущем.
– И что там, в будущем?
– У тебя Долгий Взгляд, ты и скажи.
Рикке вновь уставилась на горящее здание, которое на самом деле не горело. Соседний дом тоже понемногу занимался – пока что лишь несколько мест на соломенной крыше. Во имя мертвых, как ей хотелось броситься к ведру с водой! Но как потушить пламя, которого еще нет? Или которое уже давно прогорело?
– Огонь и разрушение, – пробормотала она.
Трясучка хмыкнул:
– Ну это можно предсказать и без всякой магии. Красная Шляпа говорит, что Протекторат должен быть частью Союза – чтобы у нас были свои места в их гребаном Открытом совете, и все такое прочее.
– Как-то трудно представить.
– А Оксель говорит, что мы должны преклонить колени перед Стуром Сумраком.
Скривив губу, Рикке попыталась сплюнуть, но она была настолько слаба, что почти все потекло спереди по одежде.
– Отдать ему все своими руками, не дожидаясь, пока он возьмет это силой?
– Или попробовать что-то выторговать, пока у нас еще есть с чем торговаться.
– А что думает Черствый?
– Он пока не может решить, что ему больше нравится, поэтому соглашается со всеми, кто высказывает свое мнение. Во всяком случае, никто не верит, что мы сможем оставаться как мы есть после того, как твоего отца не станет. И никто не верит, что он протянет еще долго.
Рикке заморгала:
– Жестоко так говорить.
Металлический глаз Трясучки блеснул, отражая пламя.
– Я же прославленный убийца, чего ты еще ожидала?