Красная страна

Или она просто подсказывала этим хорошим людям, насколько их дурят в этой лавке. И рано или поздно до них дойдет.

– Это отбросы общества, и я буду их задерживать хоть до пришествия Иувина из земель мертвых, а это значит – тридцать пять.

– Тридцать два.

– Тридцать пять.

– Тридцать три, и, уходя, можешь дотла сжечь мою лавку!

– Не искушай меня, толстяк. Тридцать три, и добавь еще пару заступов поновее и немного корма для моих волов. Они жрут почти столько же, сколько и ты.

Шай плюнула на ладонь и протянула ее лавочнику.

Клэй горько скривил рот, но тоже плюнул на ладонь, и они скрепили сделку рукопожатием.

– Твоя мать была не лучше, – бросил он.

– Терпеть ее не могла, – ответила Шай, локтями пробивая дорогу к выходу, а Клэй остался вымещать бессильную злость на следующем покупателе.

– Ну что, очень трудно, да? – через плечо спросила она Лэмба.

Старый здоровяк-северянин теребил мочку уха.

– Боюсь, я сдался бы на двадцати семи.

– Это потому, что ты проклятый трус. Лучше совершить поступок, чем жить, боясь его. Разве не это ты мне всегда говорил?

– Со временем я понял опрометчивость такого совета, – пробормотал Лэмб себе под нос, но Шай, празднующая победу, не расслышала его.

Тридцать три – отличная цена. Шай уже посчитала в уме, что после того, как они починят прохудившуюся крышу амбара и купят пару свиней на замену зарезанным зимой, останется даже на книги для Ро. А возможно, они смогут выкроить немного денег на семена капусты и посеять их на огороде позади дома. Она улыбнулась, прикидывая, сколько всего можно построить нового и починить старого благодаря вырученным деньгам.

«К чему нужна большая мечта? – говорила ей мать, когда изредка бывала в хорошем настроении. – Хватит с нас и маленькой».

– Давай-ка начнем таскать мешки, – сказала она.

Может, Лэмб и достиг преклонного возраста, стал медлительным, как старая любимая корова, но силу сохранил. Не нашлось еще той тяжести, что могла бы согнуть этого человека. Все, что оставалось Шай, стоять на фургоне и один за другим переваливать мешки ему на плечи, в то время как Лэмб стоял, жалуясь не больше, чем груженая подвода. Потом он относил их во двор Клэя, по четыре за один раз, будто не зерно, а перья. Шай, пожалуй, весила вдвое меньше его, зато была моложе на двадцать пять лет, но очень скоро истекала влагой сильнее, чем только что выкопанный колодец, жилетка прилипла к спине, а волосы к лицу. Руки покрылись розовыми ссадинами от мешковины и белой пылью от зерна. Она забористо ругалась, прижав язык к щели между зубами.

Лэмб стоял, удерживая два мешка на одном плече и один на другом, даже не запыхавшись. Насмешливые морщинки собрались в уголках его глаз.

– Не хочешь передохнуть, Шай?

– Отдохнуть бы от твоих советов, – сказала она, глянув на него.

– Могу сложить пару мешков, чтобы ты могла прилечь. Где-то там у нас и одеяло имеется. А я спою тебе песенку, как пел когда-то, когда ты была помоложе.

– Я и сейчас молодая!

– Ну, да… Иногда я вспоминаю маленькую девочку, которая мне улыбалась, – Лэмб оглядел ее издали, покачав головой. – И я все думаю, когда у нас не заладились отношения с твоей матерью?

– Она умерла, а ты стал беспомощным? – Шай с усилием подняла мешок как можно выше и бросила Лэмбу на плечо.

Но старик только улыбнулся, прихватив его сверху рукой.

– Может, и так.

Повернувшись, он едва не врезался в другого северянина, такого же здоровенного, но выглядевшего весьма потасканно. Тот начал было выкрикивать ругательство, но замер на полуслове. Лэмб продолжал шагать, опустив голову, как делал всегда при малейшем ощущении приближающейся неприятности. Нахмурившись, северянин, посмотрел на Шай.

– Чего тебе? – Она твердо встретила его взгляд.

Он оглянулся на Лэмба и ушел, почесывая бороду.

Тени удлинились, а облака на западе окрасились алым, когда Шай уложила последний мешок перед ухмыляющимся Клэем, а он протянул ей деньги в кожаном кошельке, подцепив его пальцем за тесемку. Она потянулась, смахнула пот со лба перчаткой, а затем, открыв кошелек, заглянула внутрь.

– Тут все?

– Я не собираюсь тебя грабить.

– Это ты чертовски верно мыслишь.

Шай начала пересчитывать деньги. «Ты всегда узнаешь вора, – говорила мать, – по его любви к собственным деньгам».

– Может, мне вскрыть каждый мешок и проверить – зерно в них или дерьмо?

– А если там окажется дерьмо, ты не станешь им торговать? – фыркнула Шай.

– Делай, что хочешь, – вздохнул лавочник.

– Я и делаю.

– И ведь сделает, – добавил Лэмб.

Воцарилась тишина, нарушаемая только позвякиванием монет и сменой чисел в голове у Шай.

– Слышали, Глама Золотой выиграл еще один бой в яме около Грейера? – сказал Клэй. – Поговаривают, что он самый крутой ублюдок в Ближней Стране, а тут хватает крутых ублюдков. Только дурак поставит против него, какие бы ни были выгодные условия. И только дурак выйдет против него драться.

– Не сомневаюсь, – прошептал Лэмб, затихая, как всегда, когда речь заходила о насилии.

– Один мужик своими глазами видел, как он отлупил старого Медведя Стоклинга, да так крепко, что у того кишки из задницы полезли.

– Вот это развлекуха! – восхитилась Шай.

– Все лучше, чем гадить собственными кишками.

– Ну, если выбор заключается в этом…

– Есть и худшие новости, – Клэй пожал плечами. – Слышали о сражении под Ростодом?

– Что-то краем уха, – отмахнулась Шай, пытаясь не сбиться со счета.