Мудрость толпы

Савин подняла брови:

– Ты что, не видел его жилетов?

– Я думал… что он женат.

– Королева Тереза тоже была замужем, и, тем не менее, насколько я слышала, она перепробовала больше дырок, чем ее сын. Юранд умен. Он великий организатор. А Гловард предан и усерден. Если бы они были с нами при Стоффенбеке…

– Думаешь, мы могли бы победить? – перебил Лео.

Савин дернула плечом, не ответив.

– Такую преданность, как у них, нигде не купишь.

– Я думал, уж ты-то способна купить все что угодно.

– Я тоже так думала. Когда-то. – Савин снова нахмурилась, глядя в пол. – По всему выходит, что я ошибалась.

– Никогда бы не подумал, что доживу до дня, когда услышу от тебя такое признание. Ты действительно изменилась!

– У меня не было другого выбора.

Она подняла глаза, встретившись с его взглядом в зеркале, и Лео уловил в них отблеск былой стали:

– Ты сможешь с этим смириться?

Воспоминание снова выскочило перед его глазами – но на этот раз это в его волосы Юранд запускал свои длинные пальцы, это его ухо покусывал и шептал в него, это между его ног просовывал вторую руку…

– Лео?

Он повернулся к жене плечом, чтобы та не увидела, как кровь прилила к его лицу. Собственно, не только к лицу.

– Что ж… видно, придется и мне научиться… отделять их личные предпочтения от их ценности для меня.

Конечно же, будет здорово иметь рядом с собой кого-то, на кого можно положиться. Кто, возможно, сумеет даже заставить его улыбнуться. С удовлетворенным хмыканьем Лео расстегнул наконец последнюю пряжку, и железная нога с лязгом упала на пол.

– Я напишу Юранду.

– Давай. Ты тоже изменился.

Савин отняла от груди младенца, глазенки которого восторженно поблескивали, и уложила его на кушетку рядом с другим. Однако не успела она застегнуть платье, как второй зашевелился и принялся пищать. Савин скрипнула зубами и принялась снова расстегиваться.

Лео поморщился и отвел взгляд, и наконец-то смог сесть прямо, не испытывая стеснения. Вероятно, к счастью, для него не было ничего менее возбуждающего, чем раздувшиеся, покрытые прожилками, истекающие жидкостью груди его жены.

– Тебе надо найти кормилицу, – сказал он.

Или, по крайней мере, делать это в таком месте, где ему не придется на это смотреть.

– Я хочу кормить их сама.

– Что ж, ты шагаешь в ногу со временем. – Лео осторожно помассировал свой ноющий обрубок. – В Ассамблее только и трещат о том, в чем должны заключаться обязанности гражданки. «Высший долг материнства», как зовет это Ризинау.

Савин фыркнула:

– К черту этого идиота!

* * *

За стеной Агрионта было заросшее место, куда теперь повадились выкидывать старые статуи. Безносые, безрукие, безногие лорды и леди, некогда повелевавшие дворцами, теперь правили куском осушенного рва с пучками жухлой травы и запахом гниющих водяных растений. Там и сям виднелись чудовищные фрагменты знаменитых статуй с аллеи Королей, высящиеся над остальными: грандиозная рука, исполинский сапог, половина надменной улыбки.

Как всегда, Лео перестарался. Он сидел на кулаке Гарода Великого, вытянув перед собой железную ногу. Ему ужасно хотелось отстегнуть этот треклятый пыточный инструмент, но он сомневался, что сможет потом прикрепить его обратно без посторонней помощи. Он наблюдал за рабочими, которые сновали по шатким лесам, долбя и расшатывая укрепления Агрионта – бесконечная, бессмысленная, невыполнимая работа. Утренний воздух в последние дни был зябким, и он плотнее закутался в куртку, вдувая курящийся пар в кулак здоровой руки. Раньше он никогда не мерз, даже на Севере. Теперь холод, казалось, засел в его костях.

Послышались чьи-то шаги по хрусткой от морозца траве. Он схватился за свою палку, чтобы встать.

– Председатель Ризинау…

– Сидите, гражданин, сидите!

Лео с облегчением опустился на место. Вставать было для него нелегкой задачей в эти дни. Хмурые телохранители председателя расположились вокруг и замерли, неподвижные, как эти разбитые статуи.

– Благодарю, что согласились со мной встретиться.

– Для нас честь – иметь в наших рядах героя вашего калибра!

Интересно, из жирных губ этого мерзавца хоть раз в жизни вырывалось слово правды? Конечно же, он не питал к Лео ровным счетом никакого уважения, и между их задачами никогда не было ничего общего – однако оставались люди, относившиеся к Лео с восторгом, и Ризинау была нужна их поддержка. Поскольку его собственная позиция становилась все более шаткой.

– Это еще бо?льшая честь для меня, – отозвался Лео, отвечая ложью на ложь. – Получить место в Ассамблее, быть свидетелем вашего великого начинания.

– Я затеял все это не просто для того, чтобы угнетатели и угнетаемые поменялись местами. Равенство – вот чего я жажду! Истинное равенство! – Ризинау с довольным видом погладил роскошную меховую отделку своего костюма. – В Ассамблее должны быть представлены все. Даже те, кого мы, возможно, некогда считали соперниками. Даже те, кого мы некогда считали врагами! Взгляните вокруг. – Он указал на огромную лысую голову Байяза, валяющуюся на боку в траве. Оптимистичная молодая поросль плюща уже взобралась по его каменной губе. – Кладбище идей! Лживые представления прошлого были сметены, чтобы расчистить дорогу нашему общему будущему!

– И нация благодарна вам за это, – сказал Лео. – Меня не назовешь красноречивым…

– Вы на себя наговариваете! – Ризинау укоризненно потряс пухлым пальцем. – Ваши выступления в Ассамблее до сих пор производили на меня самое благоприятное впечатление.

– Я солдат, простой и прямой. По крайней мере… был им.

– А теперь?

– Теперь… – Лео помедлил. Очевидно, солдатом он больше не был. Да и прямота была для него непозволительной роскошью, как и любовь. – Полагаю… я стал политиком.

Не так давно он воспринял бы такой эпитет как оскорбление, однако непрекращающаяся боль как ничто иное меняла взгляд на вещи.

– И отцом, – добавил он.

– У вас двойня, насколько я понимаю? Двойное благословение! Поздравьте вашу жену от моего имени. Нет высшего дара, какой женщина может принести своей нации, чем плод своей утробы, вы согласны со мной?

– Она, несомненно, согласилась бы. – Лео улыбнулся, представляя себе, как Савин пнула бы его в лицо за такую неслыханную дерзость. – Именно отцовство заставило меня задуматься о том, какой мир я оставлю своим детям. По правде говоря… меня беспокоит Инглия.

– Меня тоже, – заверил Ризинау. – Меня тоже.