Лучше подавать холодным

На полу возле кровати валялась трубка для курения хаски, объяснившая Морвиру, почему его столь неординарное вторжение не слишком удивило нанимательницу.

– Вам чудится. По какой причине, сказать нетрудно. Вы курили, полагаю. А это натуральная отрава, знаете ли. Категорически…

Меркатто расслабленно ткнула в его сторону рукой.

– Дурак, от вас дым идет.

Он опустил глаза на грудь. От рубашки и впрямь исходили дымные струйки.

– Проклятье! – взвизгнул Морвир.

Изумленный Трясучка отпустил его и попятился. Морвир сорвал с себя куртку, из которой посыпались со звоном осколки разбившихся пузырьков с кислотой, стянул уже начавшую расползаться рубашку, швырнул ее на пол. Дым повалил гуще, наполняя комнату мерзостной вонью.

Теперь, в результате непредсказуемого поворота судьбы, голыми, или отчасти таковыми, оказались все трое. И все смотрели на злополучную рубашку.

– Мои извинения. – Морвир прочистил горло. – В планы это, разумеется, не входило.

Расплата

Монца хмуро посмотрела на кровать, на Трясучку, привольно в ней раскинувшегося. Одеяло сбито на живот, рука, длинная и мощная, свешивается до полу, кисть беспомощно развернута белой ладонью вверх. Из-под одеяла торчит сильная нога, с черными полукружиями грязи под ногтями. Лицо мирное, как у ребенка, глаза закрыты, рот открыт. Грудь с протянувшимся поперек шрамом едва заметно вздымается и опускается.

При свете дня случившееся ночью казалось лишь досадной ошибкой.

Она бросила ему на грудь горстку серебряных монет, те звякнули и скатились на постель. Трясучка подскочил, растерянно заморгал глазами. Потом уставился тупо на монетку, прилипшую к груди.

– Чего это?

– Пять скелов. Более чем приличная плата за ночь.

– Да? – Он протер двумя пальцами глаза, прогоняя сон. – Вы мне платите? – Стряхнул монетку на одеяло. – Эдак и шлюхой себя почувствовать недолго.

– А ты еще не чувствуешь?

– Нет. У меня осталась кое-какая гордость.

– Значит, убить за деньги ты готов, а полизать между ног – нет? – Монца фыркнула. – Вот они, твои принципы. Хочешь совет? Бери пятерку и оставайся верен в будущем убийству. Тому, к чему имеешь талант.

Трясучка снова улегся, натянул одеяло до подбородка.

– Как выйдете, прикройте дверь, ладно? Здесь жутко холодно.

* * *

Клинок Кальвеца яростно полосовал воздух. Нанося удары, делая выпады слева, справа, сверху, снизу. Она вертелась на одном месте в дальнем уголке двора, шаркая подошвами по разбитой брусчатке. Тренируя левую руку. Рубаха липла к спине, несмотря на холод, от которого дыхание вырывалось изо рта белыми облачками.

Состояние ног понемногу улучшалось. При быстром движении они еще горели, по утрам были одеревеневшими, как сухие сучья, и адски болели по вечерам, и все-таки она могла уже ходить почти не морщась. В коленях даже появилась некоторая упругость, хотя они по-прежнему щелкали. Плечо и челюсть тоже обрели подвижность. Не чувствовалось никакой боли при нажатии на монетки под кожей головы.

Лишь правая рука была загублена безвозвратно. Сунув меч Бенны под мышку, Монца стянула перчатку. Даже это причиняло боль. Изувеченная кисть, слабая и бледная, с багровым шрамом на ребре, оставленным удавкой Гоббы, дрожала. Сжать скрюченные пальцы в кулак до сих пор удавалось с трудом. Мизинец упрямо продолжал торчать в сторону. И при мысли о том, что уродством этим она проклята до конца жизни, Монца испытала внезапный приступ бешенства.

– Ублюдок, – прошипела она сквозь стиснутые зубы и вернула перчатку на место.

Впервые отец дал ей подержать меч, когда Монце было лет восемь. Она помнила, каким странным, тяжелым и непокорным казался он тогда ее руке. Правой. Почти то же самое чувствовала она сейчас, беря его в левую. Но не было иного выбора, кроме как учиться.

Начать с азов, раз ничего другого не остается.

Она повернулась лицом к прогнившему ставню, направила в него клинок, держа запястье параллельно земле. Нанесла три удара, рассекших три дощатые планки, расположенные одна над другой. Повернула запястье, с рычанием ударила сверху вниз и разрубила ставень надвое. Брызнули щепки в разные стороны.

Лучше. С каждым днем хоть немного, но лучше.

– Великолепно. – В дверях появился Морвир со свежими ссадинами на щеке. – Нет ставня в Стирии, который осмелился бы нам противостоять. – Вышел легким шагом во двор, сложив руки за спиной. – Осмелюсь предположить, ваш удар был еще более впечатляющим, когда правая рука была в порядке.

– Все впереди.

– Не сомневаюсь. Пришли в себя после… ночных трудов с нашим северным приятелем?

– Моя постель – моя забота. А вы? Пришли в себя после падения ко мне в окошко?

– Пустое… пара царапин.

– Экая досада. – Она убрала Кальвец в ножны. – Дело сделано?

– Будет.

– Он мертв?

– Будет.

– Когда?

Морвир поднял глаза на квадрат серого неба над головою, ухмыльнулся.

– Первейшая из добродетелей – терпение, генерал Меркатто. Банк только что открылся, и состав, который я использовал, начнет действовать лишь через некоторое время. Хорошая работа быстро не делается.

– Но, все же, будет сделана?

– О, несомненно. Причем… мастерски.

– Я хочу это видеть.

– Увидите. Наука смерти даже в моих руках не гарантирует абсолютной точности, но ждать, насколько я могу судить, осталось не больше часа. – Он двинулся прочь, напоследок погрозив ей пальцем через плечо. – И позаботьтесь о том, чтобы вас там не узнали. Наша совместная работа только начинается.

* * *

В банковском зале царило оживление. Десятки клерков, склонившись над огромными гроссбухами, бесперебойно скрипели перьями, переговаривались с клиентами и снова скрипели. Вдоль стен стояли скучающие стражники, лениво поглядывая по сторонам. А то даже и не поглядывая. Монца, следом за которой проталкивался северянин, обходила стоявших отдельными группами нарядно одетых, увешанных драгоценностями, благоухавших духами мужчин и женщин. Пробиралась меж очередями, в которых томились богатые купцы и лавочники, их жены, телохранители, слуги с мешками денег и сейфами. Судя по всему, то был обычный, весьма доходный день для банкирского дома Валинта и Балка.

Вот он, источник, откуда герцог Орсо получал деньги.

И вдруг… она увидела сухопарого мужчину с крючковатым носом, стоявшего в окружении клерков с гроссбухами под мышкой и беседовавшего с несколькими укутанными в меха купцами. Хищное лицо его мелькнуло в толпе внезапно, как искра, вспыхнувшая в подвальной тьме, и Монцу опалило огнем. Мофис. Человек, убить которого она явилась в Вестпорт. И вряд ли требовалось комментировать, что выглядел он чертовски живым.