Сердце из стекла

Он пришел к ба поздним вечером. Ну, как пришел – привели. Тощая, как жердь, и такая же прямая тетка. «… такой племянничек достался, спасибо сестрице… она-то с муженьком свалила, поминай как звали, а мне мучайся…» Я тогда никак не могла понять – за что такие вот слова мальчишке? Ну да: дикий, забился в самый дальний угол комнаты, чуть под кровать не залез. Но кто-то же его сделал таким. Не эта-ли, жердь? Ба, видимо тоже, как-то так подумала, потому что выставила, не дослушав гневную тираду. И мне, проходя мимо, тихонько бросила: «он хороший. Ты присмотри за ним, Герда».

Оттого я и разыскала его. А когда увидела эти разводы на щеках, покрасневшие злющие глаза, худые острые плечи, которые он тут же, как меня заметил, расправил горделиво – не смогла не заговорить. Не смогла не сесть тут же рядом. Не смогла не поделиться секретом:

– Не бойся, плачь. Это не плохо. Это просто значит, что ты еще что-то чувствуешь.

И не плюнула на это все, когда услышала в ответ шипение и яд:

– Иди куда шла, рыжая!

Он еще долго огрызался, ощетинивался, вырывался. Но ба растопила его забитое, изломанное сердечко. И меня подталкивала: не бросай, помогай, не уходи.

А потом были розы. Как же ба их любила! Садик, разбитый позади дома, она не покидала часами. И только накануне, когда стала себя чувствовать совсем уж плохо, не провела там привычно полдня. Позвала меня к себе. Взяла за руку.

– Не бросай его, Герда. Пообещай мне, девочка. Присмотри за ним и за его сердечком.

– А как же розы, ба? – сама не своя шепчу я. Ба легонько постучала тонкими иссохшими пальцами по моей ладони, протянула устало:

– А что им будет? Они всегда с вами и им хорошо…

Кай.

Ба всегда верила в него. Верила, что он хороший. Видела в нем только хорошее. Даже, когда новости о его загулах, девочка на одну ночь и прочей грязи, стелившейся за ним наподобие долбанного шлейфа, дошли до городка. Ох, как же их тогда смаковали все кому не лень. Но к ба эта грязь не липла никак. Она продолжала твердить, что Кай хороший, добрый – просто запутался, вот и все. Даже когда ничего в нем не напоминало уже того мальчишку, ищущего у нее поддержки и понимания – ба изо всех сил старалась видеть в нем только свет. И меня приучала к тому же.

Теперь ее нет – и кто будет поддерживать во мне эту слепую веру? Я люблю его – к чему отрицать? Люблю с того дня, как чуть было не потеряла его. И пусть ба пыталась убедить меня, что ни в какие сани он не садился тогда, что провалялся в бреду несколько дней, что я ухаживала за ним, а потом и сама свалилась в бреду на шесть дней. Пусть. Я-то знаю, как оно было на самом деле. Я-то помню. И снега, и льды из которых вытащила его. И осколок зеркала, что выпал из его глаза. И то, как пели птицы, как цвели розы, когда мы вернулись домой. И как она появилась во мне – эта любовь. Но, не смотря даже на это, не смотря на то, что я готова защитить его снова, не важно, даже если от самого себя, снова вытащить его – я не могу слепо, безоговорочно верить в его внутренний свет.

Не могу! И без него сейчас тоже не могу. Поэтому и позвонила. Поэтому и сижу в ожидании. Его. Он велел мне успокоиться. Он, совершенно точно, скоро будет здесь. И поставит точку во всем этом ужасе. И заберет меня из этого разом потемневшего, с бабушкиной смертью, пустого дома.

Утром приходил Яльмар. Мой сказочник. Предлагал подождать Кая у него. Он говорил очень тихо, как будто пытаясь убаюкать меня. Он даже легко приобнял меня и как всегда чмокнул в макушку. Угадал ведь, что именно вот такой, обычный, привычный уже ритуал мне нужен сейчас, когда мой мирок рухнул. Но, несмотря на бессонную ночь, проведенную рядом с бабушкой, ничего из этого не подействовало.

– Извини. Понимаешь, я должна пройти через это, – прошептала я, смущаясь собственного отказа.

Ну, вот ведь идиотка: старый друг пришел утешить, а я чуть ли не выгоняю его. Осторожно высвобождаюсь из его рук. Еще раз втягиваю аромат, идущий от его пестрого вязаного шарфа – мускат и корица…

– Я понимаю, – нехотя отпуская меня, говорит Яльмар еще мягче, чем обычно. Пауза, а потом: – Кай приедет?

Мы все еще стоим в прихожей. Мой взгляд блуждает по обоям и картинкам, что мы вырезали из журналов вместе с Каем. Ба подбирала тогда рамочки… Я плохо помню, что именно всхлипывала в трубку.

– Да. Я уже звонила ему ночью. Он будет злиться, что не рассказала ему раньше?

– Не знаю. Спросишь, когда появится, – Яльмар снова сгребает меня, – Если что, зови меня, поняла? – мой сказочник поправляет шарф и выходит.

Отказалась от его помощи – теперь понимаю, что зря. Где угодно я готова оказаться, только не в этой гулкой тишине. Да ну нет же! Это мой родной дом. И пусть ба больше нет. Ведь эти стены, эти глядящие на залив окна, эти скрипучие ступеньки – мое родное. Как могу я желать сбежать отсюда? Как могу я бросить сад? Это все равно, что предать ба. Я буду ждать Кая. Он обязательно придет. Он мне нужен, в любом настроении и состоянии. Неделю назад ба затеяла генеральную уборку, но хватило нас только на то, чтоб до блеска отмыть кухню. Мы крахмалили занавески и ба сетовала, что они совсем выстирались – стали бледно-желтыми. А я тогда ответила, что они теперь идеально подходят к вышитым на скатерти розам. Никогда теперь это не забуду. И пойду на кухню, и сяду за наш большой круглый стол, и буду смотреть на розы, вышитые руками бабушки, и даже выпью чаю. И не буду реветь. Ба это не понравилось бы. Она всегда говорила, что моя сила – во мне самой. А слезы в трубку – только от осознания того, что там, по другую сторону он. Кай. Мальчишка, который заблудился. Мальчишка, в чье внутреннее солнце, пусть и скрытое за вечными мрачными тучами, верила ба. Мальчишка, которого я люблю.

***

Если это не Кай сейчас настойчиво трезвонит в дверь, если я сейчас не увижу его лицо, не возьму паузу, как всегда умиляясь вздернутому кончику носа и краснея от того, что взгляд зацепился опять за эти его припухшие искусанные губы, не услышу: «привет, рыжая!» – то точно сойду с ума.

Только сейчас осознаю, как отчаянно мне всего этого не хватало – и боюсь открыть дверь. Ведь, если он приехал не один, если приехал со своей «свитой» – мне конец, серьезно. Удивительно, но он один. Трезвый. Даже без приевшихся уже темных очков. Ба никогда не понимала, почему Кай их не снимает. Как бы я объяснила ей, что ее обожаемый мальчик скрывает за ними последствия своих бурных ночей?