Узкая дверь

– Что ты сказал?

– Я сказал: «Да, мисс Прайс», – и Персиммон снова с самым невинным видом похлопал себя по заднему карману, где обычно носят кошелек с деньгами. Мальчишки по обе стороны от него, не скрываясь, улыбались во весь рот. А тот блондин с задней парты подпрыгивал и приплясывал, точно дирижер безумного оркестра.

– Да, мисс Прайс! – повторил и весь остальной класс, и мальчишки в унисон захлопали себя по задним карманам. По классу отчетливо прокатилась волна смеха, вскоре превратившаяся в шумный и мощный прибой.

Блондин со значком префекта и вовсе чуть на пол не падал в пароксизме веселья, пополам сгибаясь от хохота. В его повадке было что-то странно знакомое, но солнце слепило меня, светя слишком ярко, и я никак не могла как следует разглядеть его лицо; однако его смех и улыбка будили в моей душе некую глубинную тревогу.

– Ты, на задней парте… немедленно это прекрати! И, пожалуйста, сядь! – Голос мой звучал куда более резко, чем мне хотелось; мало того, он звучал так, словно я вот-вот расплачусь.

Класс неожиданно притих, но отнюдь не из-за моих слов. Я обернулась и увидела, что стеклянная дверь класса распахнута, а в дверном проеме стоит Эрик Скунс.

– Что здесь, черт побери, происходит? – Его трубный глас звучал столь же гневно, как тогда в раздевалке.

Стоило ему появиться на пороге, и мальчишки словно одеревенели, безмолвные и похожие на игрушечных солдатиков.

А Скунс продолжал:

– Этот шум я отлично слышал даже у себя в классе, за закрытыми дверями!

Дети молчали. Головы опущены, словно это могло сделать их невидимками. И я поспешила вмешаться:

– Спасибо, но я и сама справлюсь.

Скунс на мои слова даже внимания не обратил.

– Если из этого класса донесется еще хотя бы один громкий звук, – сказал он, – вы все останетесь в классе и на большую перемену, и после уроков. Ясно вам?

– Да, сэр.

– Я не расслышал! – рявкнул Скунс.

– Да, сэр!!!

– Так что постарайтесь. – И Скунс удалился, так и не сказав мне ни слова и ничем не показав, что вообще заметил мое присутствие. Некоторое время я тоже стояла и молчала, отчетливо ощущая, как моя растерянность сменяется невыразимой, бешеной яростью. Да как он смеет, этот Скунс! Как он смеет! В классе по-прежнему стояла мертвая тишина; мальчики явно ожидали каких-то действий с моей стороны, и я, опомнившись, велела им:

– Да садитесь вы, ради бога! – И лишь после этого я вновь посмотрела на залитый солнцем последний ряд парт, пытаясь отыскать глазами того возмутителя спокойствия…

Увы, тщетно. Только тут я поняла сразу две вещи: во-первых, этот светловолосый мальчик показался таким невероятно знакомым, потому что был практически точной копией моего брата в четырнадцать лет; а во-вторых, где-то между той моей вспышкой гнева и вмешательством Эрика загадочный ученик со значком префекта школы, сидевший на самой задней парте, неким невероятным образом исчез – словно в воздухе растворился.

Глава девятая

«Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 7 сентября 2006 года

Уже три дня, как начался новый триместр, а от Ла Бакфаст по-прежнему никаких известий о той страшной находке. Я уже устал от бесконечных мыслей о человеческих останках, превратившихся в грязный комок; эти мысли раздражают меня, как зуд в каком-нибудь недосягаемом месте; я стал рассеянным, раздражительным, каждое мгновение моей жизни окрашено воспоминаниями о том, что я видел на берегу затопленного котлована. Я заметил, что выискиваю любой повод, чтобы пройти мимо этой проклятой стройки. Например, убедил себя, что от Калитки Привратника до моей Колокольни ближе, чем от главных ворот, и пользуюсь этим для оправдания своей ежедневной прогулки мимо Дома Гундерсона.

Сегодня утром я заметил, что останки прикрыты куском оранжевого брезента. Означает ли это, что в полицию все-таки сообщили? И, может быть, теперь место предполагаемого преступления как-то охраняется? Это, безусловно, имело бы смысл. Вот только пока что я ни разу не видел и не слышал, чтобы на территории школы появлялась полиция. Впрочем, Ла Бакфаст могла, конечно, попросить их вести себя особенно осторожно и незаметно, поскольку школа и так переживает весьма сложный период.

Мне все-таки удалось перехватить ее сегодня утром, хотя беседа наша и была очень краткой, а мне так хотелось хорошенько с ней объясниться. В первую неделю нового учебного года директор школы всегда испытывает особую нагрузку – а тут еще следовало учесть, сколько различных перемен Ла Бакфаст успела внести в работу школы за время летних каникул, сменив Харрингтона на посту директора. Я сумел провести с ней наедине не более пяти минут, заскочив к ней в кабинет сразу после утренней Ассамблеи, и сразу же задал ей прямой вопрос о том, что было предпринято. Однако ответила она по-прежнему уклончиво.

– Мистер Стрейтли, – сказала она, – вам известно, как обычно поступает строительный рабочий, обнаружив во время экскаваторных работ человеческие останки?

– Полагаю, сообщает в полицию, а уж они перекрывают доступ к этому месту, – сказал я.

Она только улыбнулась. Потом встала, налила себе кофе из этой своей машины и спросила:

– Хотите чашечку?

Я только головой покачал:

– Нет, госпожа директор, спасибо. Я хочу только получить ответы на свои вопросы.

– В девяти случаях из десяти, – сказала она, – строительный рабочий сделает вид, что ничего не заметил и попросту зароет бульдозером все то, что случайно вывернул на поверхность земли. А почему? Да потому, что в ином случае это повлечет за собой остановку всех работ, и это продлится несколько месяцев, а то и дольше. Значит, строительная компания подведет заказчика. А вся команда строителей останется без работы и без зарплаты. Да еще и арендованную технику придется вернуть, а также уплатить неустойку. Все это огромные расходы, а в худшем случае за этим последует расторжение контракта. Тогда как в нашей стране еще немало человеческих останков по-прежнему скрывается под верхним слоем земли. И некоторые лежат там с давних пор. Например, с тех времен, когда в Молбри еще существовали угольные шахты. Вам ведь известно, что некогда подо всей территорией нашего города и его окрестностей залегал мощный угольный пласт?

– Да, конечно. Мальчишками мы часто ходили смотреть, как копают шахты.

Она улыбнулась:

– Вы с Эриком?

– Да, – сказал я.

– Тогда вы, в общем, понимаете, что длительное полицейское расследование на территории школы, связанное со столькими трудностями и неудобствами, может в итоге привести к тому, что ваша находка окажется чьими-то древними останками, никак не связанными с исчезновением Конрада.

– Но ведь вам-то самой так не кажется? – сказал я.

Она пожала плечами:

– Да, пожалуй. Но это вполне возможно. А если мы действительно известим полицию, то они будут обязаны потянуть за каждую возможную ниточку, включая и те, что способны нанести репутации школы еще больший ущерб.

– Ну что ж, нам и раньше доводилось переживать сильные штормы, – сказал я. – И последние два года это доказывают.

– Только события последних двух лет школе слишком дорого обошлись, – возразила она. – И прошлогодняя история – особенно потеря нового директора в самый критический момент – стала последней соломинкой. Родителям нужны гарантии. Они хотят быть уверены, что все наши прежние злоключения закончились. И закончились навсегда. Родители стремились к радикальным переменам – к появлению в школе девочек, к строительству новых школьных зданий, к замене старых, отработавших свое, преподавателей новыми.

– Ну, это все ваши идеи! – язвительно заметил я.

Она снова улыбнулась:

– Ох, Рой! Вы же прекрасно понимаете, что тут нет ничего личного. Как прекрасно – ничуть не хуже меня – понимаете и то, что родители отдают в нашу школу своих детей вовсе не для того, чтобы они здесь выучили латынь. Они посылают их сюда ради собственного спокойствия. И ради новых возможностей для них. Ради таких приятных вещей, как, например, занятия спортом, заграничные поездки, участие в работе собственного театрального клуба…

– В общем, «Прогресс через традиции», – процитировал я новый школьный лозунг.

– По-моему, некоторые традиции лучше было бы навсегда оставить в прошлом, – сказала она. – В общем, если где-нибудь все же просочится хотя бы словечко о том, что на территории школы найдены человеческие останки, то все, что я уже успела сделать, дабы дистанцироваться от прискорбных событий прошлого, поглотит новая мощная волна скандалов и спекуляций.

– Если вы просите меня солгать моим мальчикам…

– Ох, да перестаньте важничать, Рой! Неужели вы никогда ничего от ваших мальчиков не скрывали? Неужели рассказали им, что ваш друг Эрик Скунс был педофилом?

Ну, вот она и до этого добралась, сказал я себе. А ведь меня чуть не обманул ее спокойный голос и этот легкий намек на уязвимость. Зря я надеялся. Ла Бакфаст сделана из закаленной стали, весьма хитроумно укрытой нежным мехом ягненка.