Остров на краю света

Мальчик поглядел удивленно, словно пытаясь понять, где он меня видел раньше. Потом пожал плечами и двинулся на поиски новой удачи.

На эспланаде тоже была толпа. Отъезжающие туристы, прибывшие туристы, а меж ними уссинцы. Я покачала головой в ответ на попытку какого-то старика продать мне брелок из морских узлов; это был Жожо Чайка, который летом катал нас на лодке, и хотя он никогда не был мне другом – в конце концов, он уссинец, – меня кольнула обида из-за того, что он меня не узнал.

– Вы здесь надолго? Отдыхать приехали?

Снова подошел тот круглолицый мальчик, но уже не один, а с приятелем – темноглазым юнцом в кожаной куртке, который курил сигарету скорее с апломбом, чем с удовольствием. Оба мальчика несли чемоданы.

– Я не туристка. Я родом из Ле Салана.

– Ле Салана?

– Да. Я дочь Жана Прато. Который строит лодки. Или строил.

– Жана Большого Прато! – Мальчики поглядели на меня с нескрываемым любопытством.

Они, может, сказали бы больше, но тут к нам подошли еще три подростка. Самый старший с начальственным видом обратился к круглолицему.

– Чего это вы, саланцы, тут делаете, а? – важно спросил он. – Вы что, не знаете, что это уссинский берег? Вам не позволено таскать багаж в «Иммортели»!

– Кто сказал? – возразил круглолицый. – Набережная не ваша! И туристы не ваши.

– Правда, Лоло, – сказал темноглазый мальчик. – Мы первые пришли.

Двое саланцев чуть подались друг к другу. Уссинцы превосходили их числом, но я поняла, что мальчики готовы драться, лишь бы не отдать чемоданы. На мгновение я вспомнила себя в этом возрасте – как я ждала отца и не обращала внимания на смех хорошеньких девочек-уссинок, сидящих на террасе кафе, пока наконец их насмешки не становились невыносимыми, и тогда я спасалась под полы пляжных беседок.

– Они первые пришли, – сообщила я троице. – Так что идите себе.

Уссинцы несколько секунд глядели на меня презрительно, потом, что-то бормоча, удалились в сторону пристани. Во взгляде Лоло светилась чистая благодарность. Его друг лишь плечами пожал.

– Я пойду с вами, – сказала я. – «Иммортели», значит?

Большой белый дом стоял лишь в нескольких сотнях метров от эспланады. В стародавние времена тут был дом престарелых.

– Тут теперь гостиница, – сказал Лоло. – Хозяин мсье Бриман.

– Да, я его знаю.

Клод Бриман: коренастый уссинец с карикатурно пышными усами, пахнущий одеколоном, обутый в эспадрильи[10 - Эспадрильи – сандалии на веревочной подошве.], словно крестьянин. Голос его звучал сочно и дорого, как хорошее вино. Бриман Лис, звали его в деревне. Бриман-Удачник. Много лет я была уверена, что он вдовец, несмотря на слухи, что у него где-то на материке жена и ребенок. Хоть и уссинец, он мне нравился: бодрый, разговорчивый, карманы всегда набиты сластями. Мой отец его ненавидел. Адриенна, моя сестра, словно назло, вышла за его племянника.

– Теперь все в порядке. – Мы дошли до конца эспланады. Через две стеклянные двери я видела вестибюль «Иммортелей» – конторку, вазу с цветами, крупного мужчину, что сидел у открытого окна и курил сигару. На секунду я задумалась, не войти ли внутрь, потом решила, что не стоит. – Я думаю, дальше вы уже и сами справитесь. Вперед.

Они пошли: темноглазый не сказал ни слова, Лоло скорчил гримасу, извиняясь за друга.

– Не обращайте внимания на Дамьена, он всегда такой, – тихо сказал он. – Вечно нарывается на ссоры.

Я улыбнулась. Я тоже была такая. Моя сестра, четырьмя годами старше, в хорошеньких платьицах и с прической из парикмахерской, всегда умела вписаться в компанию; на террасе кафе она всегда смеялась громче всех.

Я перешла оживленную улицу, направляясь туда, где сидели две старые кармелитки. Я сомневалась, что они меня узнают – саланку, которую последний раз видели девочкой, – но в те давние времена я их любила. Подойдя ближе, я увидела, что они совсем не изменились, и меня это ничуть не удивило: ясноглазые, но загорелые и выдубленные, словно высушенные солнцем вещи, что находишь на берегу. Сестра Тереза носила черный платок, а не белый quichenotte – чепец островитянок; а то я, может, и не отличила бы монахинь друг от друга. Мужчина, сидевший рядом, с ниткой кораллов вокруг шеи, в шляпе с обвислыми полями, закрывавшей глаза, был незнакомый. Лет тридцати, лицо приятное, но не ослепительный красавец; может, отдыхающий, но это не вязалось с непринужденностью, с какой он меня приветствовал, – типичный островной молчаливый кивок.

Сестра Экстаза и сестра Тереза пристально оглядели меня и тут же расплылись одинаковыми сияющими улыбками.

– Да это же дочурка Жана Большого.

Они так долго жили вне монастыря, вместе, что переняли друг у друга характерные черточки в поведении. Говорили они тоже одинаково – быстро, надтреснутыми голосами, как сороки. У них развилось особое взаимопонимание, как бывает у близнецов, – они заканчивали фразы друг за друга, и каждая снабжала речь другой, словно запятыми, утвердительными жестами. Как ни странно, они никогда не пользовались именами – всегда называли друг друга ma soeur[11 - Сестрица (фр.).], хотя, насколько мне известно, не состояли в родстве.

– Это Мадо, ma soeur, малютка Мадлен Прато. Как она выросла! Здесь, на островах…

– …время летит так быстро. Кажется, всего пара лет…

– …как мы сюда приехали, а мы уже постарели…

– …и выжили из ума, ma soeur, выжили из ума. А до чего мы рады тебя видеть, малютка Мадо! Ты всегда была другая. Совсем-совсем не похожа на…

– …свою сестру.

Последние слова старушки произнесли хором, блестя черными глазами.

– Я так рада, что вернулась. – Только произнеся эти слова, я поняла, до чего я на самом деле рада.

– Здесь мало что переменилось, верно, ma soeur?

– Да, почти совсем ничего. Только…

– Все постарело, только и всего. Как и мы. – Монахини деловито покачали головами и опять занялись мороженым.

– Я гляжу, «Иммортели» перестроили, – сказала я.

– Верно, – кивнула сестра Экстаза. – Бо?льшую часть, во всяком случае. Из нас еще кое-кто остался на верхнем этаже…

– Долгоживущие гости, как Бриман нас называет…

– Но совсем немного. Жоржетта Лойон, Рауль Лакруа, Бетта Планпен. Они постарели и перестали справляться, и он купил у них дома…

– Купил задешево и перестроил для отдыхающих…

Монахини переглянулись.

– Бриман держит их тут только потому, что монастырь платит за них деньги. Он не ссорится с церковью. Он-то знает, с какой стороны у него облатка намазана маслом…

Обе задумчиво умолкли и принялись облизывать мороженое.

– А это Рыжий, малютка Мадо. – Сестра Тереза указала на незнакомца, который, ухмыляясь, слушал их речи.

– Рыжий, англичанин…

– Пришел свести нас с пути истинного лестью и мороженым. В наши-то годы.

Он покачал головой.