Завет Локи

– Нравится тебе, да? – спросил я. – Тебе приятно меня мучить?

Змей как бы пожал плечами, отчего все его тело пошло волнами; казалось, он хочет сказать: «Ну пристрелите меня, но такова уж моя натура!»

– Разве ты не понимаешь, что поступаешь глупо? – рассердился я. – Ведь тебя здесь держит исключительно твоя ненависть ко мне. Избавься от нее – и мы оба сможем стать свободными. Неужели тебе так трудно хоть раз попытаться перестать меня ненавидеть?

Опять раздалось грозное шипение, но мне все же показалось, что покрытые слизью кольца змеиного тела слегка расслабились. И я решил немного поднажать, стремясь закрепить достигнутый успех.

– Свобода! – воскликнул я. – Ты хоть помнишь, что это такое? Вспомни, как ты плавал в океанских просторах! Вспомни, какие огромные косяки сельди попадались тебе навстречу и как легко эти рыбки проскальзывали в твою глотку! Вспомни жирных тюленей и сочных каракатиц – ах, до чего они были вкусны!

Сам я, разумеется, ни тюленей, ни каракатиц никогда даже не пробовал, но все же надеялся добиться нужного драматического эффекта. И я его добился! Йормунганд снова «замурлыкал», а я, пользуясь моментом, тут же продолжил:

– А ты помнишь, какой спокойной, будто шелковой, бывала порой морская гладь? Какая тишина царила вокруг…

«Мурлыканье» сменилось опасным шипением – Йормунганд явно не был любителем покоя и релаксации, – и я моментально сменил тему:

– Тогда вспомни, сколь великолепен океанский шторм, когда ветер хлещет и погоняет волны! Помнишь, как нравилось тебе вдребезги разнести какое-нибудь торговое судно, всего лишь шевельнув кончиком хвоста? Помнишь, какое удовольствие доставляло тебе зрелище кораблекрушения?

Змей задумался и удовлетворенно рыгнул.

– Вот именно! – льстивым тоном поддержал его я. – Подумай, насколько это было приятней, чем мучить собственного отца, который, кстати, искренне тебя любит. Вообще-то, – торопливо прибавил я, – даже меня мучить тебе было бы гораздо приятней, если б я снова обрел плоть… Ты только представь себе, ЧТО можно было бы тогда со мной делать… Разве это не доставило бы тебе истинного удовольствия?

Йорги ничего не ответил, но я чувствовал, что ему страшно хотелось бы попробовать.

– А тебе для этого и делать ничего не надо – только позволь мне проплыть с тобой вместе по реке Сновидений в одно чудесное местечко, которое я так хорошо знаю, – соловьем заливался я, – и мы оба сможем там вволю предаваться разным безумствам и радовать себя воссозданием абсолютного Хаоса. Доверься мне. Я хорошо знаю, где находится это место. Ты должен всего лишь предоставить мне свободу действий, и вскоре, клянусь, мы оба будем на воле…

Я немного помолчал, давая змею возможность переварить мои слова. Я знал, что он неспособен сразу взять старт, но уже одно то, что он больше не пытался плюнуть в меня ядом, представлялось мне признаком весьма многообещающим.

И действительно, вскоре Йормунганд снова «замурлыкал», и я почувствовал, что обвивавшие меня цепи несколько ослабли. А потом и скала, на которой я провел, кажется, несколько столетий, стала понемногу терять материальность, приобретая некую эфемерную форму, точно в ужасном сновидении. Я осторожно коснулся колючей чешуи Йормунганда – более всего она походила на острые зубья, вделанные в кольчугу из слизи, – а затем уселся на него верхом, стараясь не обращать внимания на невыносимую вонь, и изо всех сил обеими руками вцепился в шипы у него на шее. И вот, наконец, Йормунганд зашевелился, задвигался, постепенно набирая скорость – сперва очень медленно, затем все быстрей, – и начал проламываться сквозь стены Черной Крепости, круша их, точно цеп снопы пшеницы, обрушивая потолки и целые коридоры. Мы летели, оставляя позади комнаты пыток и потайные подземные темницы, все разрушая на своем пути и неудержимо стремясь вверх, на самый последний из бесчисленных уровней Нифльхейма, к воротам Черной Крепости.

На мгновение передо мной мелькнули сами эти ворота, и за ними открылась река Сновидений – сверкающее эфемерное пространство с пятнышками островов, шхер и скал, которые могли бы показаться почти прекрасными тому, кто понятия не имеет об их смертоносных свойствах. Итак, Черная Крепость осталась позади, а Искренне Ваш, по-прежнему отчаянно цепляясь за шипы на шее Йормунганда, вместе со змеем плюхнулся в реку Сновидений, которая представляет собой беспорядочный поток удушающих ядовитых снов, порожденных тайными глубинными страхами племени Людей, и бесчисленное множество смертельно опасных фантазий и чудовищных видений.

Я понимаю ваши опасения. Я и сам далеко не сразу решился выбрать подобный способ бегства. Однако иных вариантов у меня не было, и я очень надеялся, что мой змей сумеет набрать достаточную скорость, чтобы как можно меньше времени провести в этом чудовищном водовороте. Впрочем, Время в царстве Сна особого значения не имеет. Секунда здесь словно расцветает, превращаясь в несколько дней, а за минуту проходит порой целая жизнь. Но я прекрасно знал, где именно должен оказаться. Я слишком часто видел этот сон, чтобы испытывать хотя бы малейшие сомнения. Сон, который разделяли со мной столь многие; и то, что нам снилось, было невероятно высоким, вздымаясь до небес, скрепленное осколками тайного магического языка, миллионами рунических символов. Это сновидение было предназначено для того, чтобы, подобно гигантской сети, ловить в свои сверкающие ячеи даже самих богов – хотя, если честно, мои текущие цели были куда скромнее. Но я отчаянно искал этот сон среди мусора всевозможных видений, плававшего на поверхности, а когда наконец его заметил, то направил змея прямо туда – в самые глубины сна об Асгарде. О, Асгард! Великие боги! Даже во сне он казался поистине миром чудес. Я видел в вышине Небесную Цитадель и ведущую к ней сверкающую дугу Радужного моста. Я видел Валхаллу и высокий трон Одина, над которым плавно кружили Хугин и Мунин, его вороны[19 - Имена воронов Одина означают «думающий» и «помнящий». Эти вороны имеют тот же хтонический характер, что и сам Один.]. А внизу я видел мир Людей, и зеленую долину Идавёлль, всю покрытую цветами, и над нею небо такой синевы, какое существует только в воспоминаниях. И далеко-далеко, на самом горизонте, что-то слабо мерцало и дрожало – нет, пожалуй, не мерцало, а сияло ярко, как солнце, слепя разноцветьем красок и рунического света.

На мгновение мы застыли на парапете Асгарда, балансируя в нерешительности. Я понимал, что это сон, и все же ощущение было таким отчетливым, таким всеобъемлющим – создать нечто подобное было, разумеется, не под силу кому-то одному из смертных. И потом, я был во плоти: я мог чувствовать запахи океана и озона, разлитые в воздухе, а также аромат цветов в саду Идунн[20 - Жена бога поэзии Браги.]. Я осмотрел себя. Обличье не совсем мое, но, в общем, похожее, а вот головной убор был мне совершенно не знаком. Впрочем, если я в этом сне и оказался не точно таким, как прежде, то, по крайней мере, был вполне узнаваем. Интересно, чей это разум тут поработал? Кто сумел вызвать у себя такой сон, что все казалось мне абсолютно реальным? Я снова посмотрел в ту сторону, где в небесах разливалось магическое сияние. Чудесное переплетение лучей рунического света так и манило к себе, сверкая и двигаясь, точно таинственное живое существо. Неужели сумел выжить и еще кто-то из богов? А что, если во время Рагнарёка спаслась волшебница Гулльвейг-Хейд? Или, может, это некий новый бог строит новый мир, сумев вызволить его из царства Сна?

А затем прямо у себя над головой я увидел нечто такое, что потрясло меня до глубины души. Нет, это, разумеется, был не обычный сон! Наискось через весь небосвод тянулась надпись, сделанная огромными буквами, должно быть, не менее чем в тысячу футов высотой и сотканная из миллионов крошечных рун, которые были скреплены неким тайным кодом, подобно обширной и невероятно прочной сети. Вот что я прочел:

А ТЕПЕРЬ ВЫБЕРИ СЕБЕ ГЕРОЯ

Мы угодили внутрь компьютерной игры.

Глава четвертая

Она называлась «Asgard!»(©) – да, именно так, с восклицательным знаком, как в названиях мюзиклов 50-х годов, и с этой маленькой сопутствующей руной (©), обозначавшей, видимо, что это чья-то собственность. Основной задачей участника игры было удержать Небесную Цитадель, противостоявшую различным врагам асов – народу Льдов, народу Гор, демонам-ренегатам и т. п. Играть можно было по-разному, то есть в соответствии с выбранным персонажем. Можно было вообразить себя в роли Воина (Тора), или Генерала (Одина), или принцессы-воительницы (Фрейи); последняя, кстати, имела облик в высшей степени женственный, а ее прелести были едва прикрыты весьма скудными доспехами, мало что способными защитить.

Я понимаю, что и вы бы наверняка сочли, что в столь продвинутом мире просто недопустимы такие грубые ошибки в интерпретации героев древности, например Фрейи. Нет, правда, неужели создатели игры считали, что Фрейя действительно так выглядит? И потом, будь я среди тех, кто все это придумал, я бы ни за что не позволил ей играть одну из главных ролей в том действе, где как бы оживают древние боги. И дело даже не в том, что Фрейя не была способна с кем-то сразиться – она очень даже неплохо могла постоять за себя, если надо, – просто она всегда была слишком обидчивой, к каждому слову цеплялась, да и меня к тому же недолюбливала. В общем, в этой игре было слишком много такого, что в мои планы никак не входило; и самое главное – меня явно причислили к «плохим парням». Ох уж эти мне стереотипы! Разумеется, парень родом из Хаоса годился только на роль отщепенца!

И все же, если не обращать внимания на мелкие неточности, игра показалась мне довольно увлекательной. Она как бы предлагала игроку открыть для себя целый новый мир – сразиться с великанами и решить массу иных сложных проблем, уничтожить гоблинов-лизоблюдов и отыскать сказочные сокровища, а затем отправиться в трудное и опасное путешествие, дабы пробудить от летаргического сна своих товарищей, спящих под толщей снегов и льдов. Ну и главной, конечной целью игры было поражение главного «чудовища» (то есть Вашего Покорного Слуги) и восстановление Асгарда.

Признаюсь, меня это раззадорило. Все было таким знакомым и одновременно очень странным, чужим. Похожим на те эфемерные миры, что пузырями вздувались на поверхности реки Сновидений, и все же явно куда более прочным. Впрочем, для меня важнее всего было то, что в процессе игры у каждого игрока как бы повышался уровень внушаемости, и он как бы превращался в своего героя, не только произнося слова его роли, но и высказывая его мысли, и, возможно, даже разделяя его взгляды. И вот тут-то пропасть между мирами сужалась настолько, что ее можно было почти преодолеть…

О да, я был знаком с принципом, положенным в основу всего этого. Я и раньше не раз наблюдал за чем-то подобным из темницы в Нифльхейме. Не могу сказать, что мне так уж хотелось в этом поучаствовать, но я хотя бы понимал, как это работает. И вот теперь я наконец-то оказался в той ситуации, когда оно, возможно, сработает в мою пользу.

А змей между тем уже начинал поглядывать на меня с подозрением. Впрочем, это естественно: он ведь, в отличие от меня, оказался здесь без какой бы то ни было предварительной подготовки, хотя, кажется, уже начинал понимать, что этот «сон» ему совсем не подходит. В игре он выглядел практически прежним – минус вонь и панцирь из слизи, что, если честно, только улучшило его облик, – но я отчетливо чувствовал, как нарастает его беспокойство. Ну да, конечно: смена обличья; обретение телесной формы; странно знакомый пейзаж…

Я снова посмотрел в безупречно ясное небо.

Йормунганд тоже поднял голову, следя за мной взглядом.

И мы увидели в небесах новую надпись:

ТЫ ВЫБРАЛ ТОРА!

Да, именно так возвещали гигантские буквы. Заиграла военная музыка. Я огляделся, но заметил лишь, как поспешно прячутся всякие гоблины-блюдолизы, ибо на горизонте уже появилось нечто. Нечто очень большое и двигавшееся очень быстро. Нечто такое, что от его шагов тряслась земля.

У змея вырвалось негромкое шипение. Я тихонько соскользнул с его спины и поднялся на открытый парапет.

Ах!

Итак, исходная предпосылка этой игры уже по природе своей, похоже, носила враждебный нам характер. Надпись гласила: «ТЫ ВЫБРАЛ ТОРА», и уж точно это был именно он. По мосту Биврёст к нам приближался Громовник в прежнем своем обличье; он размахивал огромным молотом, а его исказившееся лицо прямо-таки пылало яростью…

Йормунганд страшно зашипел, и я никак не мог его в этом винить. Ведь когда они с Тором в последний раз встретились, это не слишком хорошо закончилось для моего чудовищного отпрыска. Оракул так описывает их схватку:

Теперь змей страшный землю обвивает,
Трясет, стряхнуть надеясь мстительного Тора.
Громовник побеждает в битве, но гибнет,
Сраженный ядом умирающего монстра.

Теперь, однако, ситуация создалась весьма неловкая, ибо Громовник был уже совсем близко. Это, разумеется, был ненастоящий Тор. Настоящий по-прежнему находился в Нифльхейме, зажатый в тисках своего собственного, личного ада; но, с другой стороны, и этот Тор – или призрак Тора? – обладал точно такой же рыжей бородой, и в руках держал точно такой же Мьёлльнир, да и к нам испытывал точно такие же чувства. Облачен этот Тор был в какие-то непонятные латы из сверкающего металла, которые, на мой взгляд, выглядели довольно нелепо, а на голову водрузил шлем с рогами, отчего стал похож на огромную корову.

Однако сражение с Тором в мои планы отнюдь не входило. Во-первых, от боли я никакого наслаждения не испытываю, а во-вторых, если мои предположения правильны, эта игра и без того будет сопровождаться немалым количеством боли.

Я присел, спрятавшись за парапетом, и в ту же секунду молот этого псевдо-Тора с грохотом врезался в массивную стену буквально в нескольких дюймах от моей головы – удар сопровождался кратким, но ликующим воплем фанфар невидимого оркестра, звуки которого, впрочем, перекрыл могучий, подобный реву урагана голос моего врага:

– Беги, о порожденье Хаоса! Не устоять тебе под натиском могущественного Тора!

Да уж! Я не выдержал и рассмеялся. Даже наш знаменитый бард Браги, в свое время написавший немало дешевых виршей, наверняка отказался бы от подобного «стихотворного шедевра»!

– Конечности твои я вырву по одной, а после, удалившись в Валхаллу, я стану пировать, и, заострив как зубочистки твои кости, в зубах я ими буду ковырять!

Все это звучало, разумеется, смешно и нелепо, но вынужден признать, что чувства Тора поганенькие вирши передавали довольно точно. Когда наступил Рагнарёк и мы с Тором свиделись в последний раз, он, помнится, тоже обещал оторвать мне руки и ноги. К счастью, сегодня я прихватил с собой кое-кого, не просто способного отвлечь Тора, но и готового с ним сразиться не на жизнь, а на смерть.

Я вздрогнул, когда Мьёлльнир снова врезался в парапет, отчего в воздух взвился мощный столб черного дыма и во все стороны полетели гранитные осколки. Впрочем, Йормунганд тоже времени даром не терял и, заслонив меня от Громовника, бросился на него. Тор нанес змею чудовищный удар молотом и заставил его отлететь довольно далеко в сторону; некоторое время Йормунганд неуклюже кувыркался в мерцающем воздухе, затем ударился о некую невидимую стену и рухнул на землю с видом почти комического изумления. Ну что ж, ничего не поделаешь. Пришлось признать, что такова особенность этого мира: проникнуть в него оказалось достаточно легко, а вот выбраться отсюда с той же легкостью нам вряд ли удастся. Придя в себя, змей оглушительно зашипел и ринулся на невидимую преграду, явно намереваясь ее сокрушить. Однако и во второй раз ему это не удалось, и он точно так же от нее отлетел, буквально кипя от ярости и ударившись о землю с такой силой, что содрогнулся даже парапет, на котором я стоял.

Я схватил какую-то ближайшую ко мне тварь, оказавшуюся гоблином. Ростом он был примерно с большую собаку, а его волосатая физиономия почти скрывалась под округлым шлемом, явно ему великоватым.

– Чей это сон? – потребовал я ответа.

Гоблин тупо смотрел на меня, выпучив глаза, светившиеся, точно золотые обручальные кольца. На мгновение мне даже показалось, что он и говорить-то не умеет. И тут он вдруг проскрипел: