Драгоценности

Его пальцы приблизились к треугольнику курчавых черных волос.

– Наконец, – прошептал он срывающимся голосом, – мы пришли к святому городу Риму. Пилигрим ищет вход в святой склеп. – Герцог облизнул палец и скользнул им глубоко внутрь.

Она громко вскрикнула от наслаждения и, широко открыв глаза, выгнулась навстречу ему.

– Шш, милая Петрина.

Она сжала бедра, желая продлить это чувство.

– Подожди. – Герцог убрал руку, привстал и, быстро скинув парчовый халат, склонился над Петрой. Она не сводила взгляда с его большого возбужденного пениса.

– Коснись его, – попросил он.

Девочка робко обхватила пенис и почувствовала, как он пульсирует. Герцог застонал, и Петра испугалась, что сделала ему больно, но он раздвинул ей ноги и прижал пенис к ее лону. В ней бушевал огонь желания, она была возбуждена до предела, хотя и замирала от страха. У Петры вдруг мелькнула мысль, что такой огромный пенис в ней не поместится. Она попыталась оттолкнуть герцога, но он крепко прижал ее к себе. Потом резко и неожиданно вошел в нее, преодолев все барьеры, и плотина прорвалась.

Она испытала не слишком сильную боль. Герцог замер, и боль постепенно утихла. Потом он начал медленно двигаться в старом, как мир, ритме. Петра вдруг заплакала.

Темп нарастал. Ей было все еще больно, но она не сопротивлялась. Лицо герцога покраснело, дыхание участилось, на лбу и над верхней губой выступил пот. Потом он напрягся всем телом и содрогнулся. Из груди его вырвался стон. Петра чувствовала, как глубоко внутри ее пульсирует его пенис. Через несколько секунд герцог рухнул на постель, слабым движением пригладил Петре волосы и прошептал:

– Моя радость. Моя драгоценность.

Петра ощутила, как из нее что-то течет, и быстро опустила взгляд. Кровь запачкала белые простыни. Девочка испугалась, что герцог рассердится на нее.

Но он мягко улыбнулся.

– Кровь девственницы святая. – Он привстал на колени, опустил голову и слизнул последние капли. – Спасибо тебе, дорогая. Ты подарила мне блаженство.

Кровотечение прекратилось, но герцог продолжал лизать. Боль ушла, и сейчас Петру охватило еще большее возбуждение. Испуганная, она попыталась оттолкнуть герцога, но он мягко остановил ее.

Его язык дразнил Петру, пока она в изнеможении не откинулась на подушки. Он сжал ее соски, твердые, как маленькие алмазы. Петра подняла бедра навстречу его рту и вскоре вознеслась на вершину блаженства. Вспыхнув где-то внутри, оно распространилось по всему телу. Она извивалась и кричала, захлестнутая волной наслаждения, и долго еще потом рыдала, а герцог нежно обнимал ее, убаюкивал и успокаивал, как ребенка. Придя в себя, Петра с удивлением осознала, что не чувствует стыда, только покой и любовь. Ушли печаль и оцепенение, которые, казалось, навеки поселились в ней после смерти Джованни.

Она знала, что перешла барьер и к прошлому нет возврата.

На следующее утро Петра проснулась одна с ощущением радости и умиротворения. В комнату вошла Антония с подносом, на котором, кроме завтрака, стояла ваза с одной розой. Среди лепестков, как капля росы, сверкал ограненный бриллиант.

Взяв его, девочка вскочила и побежала к окну, чтобы полюбоваться камнем на ярком солнце. Отраженный солнечный свет ослепил Петру. Она покатала камень между ладонями, потом лизнула, желая попробовать его на вкус. Ее бриллиант! Чистый, как солнечный свет. Петра заплясала от радости.

И вдруг, обернувшись, она увидела герцога. Он стоял на пороге комнаты, наблюдая за ней, и тихо смеялся.

Петра в порыве нежности подбежала к нему.

– Он мой, правда?

– Разве я не обещал подарить его тебе? Она прижала камень к груди.

– Ничего прекраснее у меня не было. Я так счастлива! Герцог обнял ее.

– Я еще счастливее, ведь у меня есть ты, моя маленькая голубка.

Впервые ее назвали голубкой.

Она стала наложницей герцога. Хотя, конечно, не единственной, но самой любимой. Он перевез Петру на одну из своих небольших вилл, на побережье к югу от Неаполя, поскольку не мог оставить ее во дворце Монфалко – из сицилийского поместья должна была приехать герцогиня.

Герцог навещал Петру часто и всегда дарил ей что-то красивое. Он учил девочку определять ценность вещи, отличать шелк от хлопка, золото от позолоты, Тициана от Тьеполо. Иногда с ним приезжала Мария Бланко, вскоре подружившаяся с Петрой.

– Она может многому научить тебя, Коломбина, – сказал однажды герцог.

Дом стоял над морем, и Петра с наслаждением смотрела на волны, наблюдала, как меняется цвет воды, восхищалась величественной красотой. Сюда не доносился шум Неаполя, к которому она привыкла с детства. Даже визгливый голос Лены Сакко стерся из ее памяти. Сейчас Петра слышала только тихие голоса слуг и равномерный шум волн.

Тишина вошла и в душу Петры и вылечила ее. Страх перед карабинерами, которые отведут ее в тюрьму, исчез. Однажды жаркой ночью, лежа в объятиях герцога, Петра поведала ему, как боялась, что ее арестуют за убийство Джо-ванн и.

– Не думай об этом. Ты под моей защитой. – Потом герцог сказал, что все уже прояснилось, и Лену, признавшуюся в содеянном, поместили в сумасшедший дом.

Петра всплеснула руками от радости, но герцог остановил ее:

– Нет, Коломбина, не надо. Никогда не злорадствуй над несчастьями других людей. Колеса вертятся по кругу…

Она всегда слушалась герцога, не все понимая, но стараясь запомнить его уроки. Петра была толковой ученицей.

Вскоре в доме появились учителя – выпускники неапольского университета. Петра чувствовала на себе восхищенные взгляды молодых мужчин с волнистыми волосами и насмешливыми темными глазами, но никогда не поощряла их ухаживаний. Она твердо знала, что принадлежит герцогу, как, впрочем, и они.

Ей нравилось учиться. Петра полюбила литературу, историю и философию, с удовольствием занималась математикой и музыкой, астрономией и французским языком.

– Я горжусь тобой, – сказал герцог прохладным осенним вечером, когда они ужинали на террасе над морем. – Мы вместе почти шесть месяцев, и ты оправдала все мои ожидания.

– Я боюсь наскучить тебе. – Петра, элегантно очистила артишок и окунула его в масло.

– Милая, ты никогда не наскучишь мне. – Герцог скормил ей еще один артишок, и когда масло потекло по подбородку, наклонился и слизнул его. – Восхитительно!

Час спустя он облизывал части ее тела, не запачканные маслом, преподавая еще один урок, который не доверял никому, – искусства чувственного наслаждения.

Эти уроки занимали долгие часы – Петра осваивала прикосновения и запахи, музыку нежных слов, возбуждение и расслабление, узнавала, как дразнить ложными надеждами и сразу отдаваться, когда следует прятаться, а когда раскрываться, как весенний цветок.

Она уделяла пристальное внимание каждой детали. Петра мечтала нравиться человеку, который вырвал ее из пут отчаяния и дал так много. И, доставляя удовольствие ему, она испытывала радость. Вскоре Петра со смехом вспоминала глупышку, которая спрашивала Святую Деву, не потеряет ли душу, если отдастся герцогу.

Она провела в прекрасном маленьком дворце почти два года, когда однажды вечером, гуляя с ней в саду, герцог сказал:

– Скоро твой день рождения, Коломбина. Я хочу устроить праздник.

– Эдуардо, ты слишком добр…

Герцог улыбнулся, удовлетворенный тем, что Петра усвоила сдержанность и хорошие манеры.

– Через две недели, дорогая, в театре «Сан-Карло» будет премьера оперы…

Петра просияла. Опера! Она вспомнила вечер, когда стояла в тени колонн, наблюдая за нарядными людьми, входившими в театр. В ту пору Петра даже не мечтала оказаться среди них. И ни разу не посмела попросить об этом герцога. А сейчас он сам пригласил ее! Эдуардо угадывал самые заветные ее желания, даже невысказанные. Она смотрела на него с восхищением, а он продолжал:

– Мария будет петь в «Риголетто» вместе с Ланконой. Тебе понравится. Многие считают Этторе Ланкону самым великим тенором всех времен, ну а Мария, конечно, бесподобна. Пожалуйста, посмотри заранее партитуру с учителем музыки, и тогда ты по-настоящему оценишь оперу. Кстати, тебе нужно новое платье. Завтра я пришлю портного.