Простая правда

Что-то черное мелькнуло и пропало в кукурузном поле за прудом, но я не успела ничего разглядеть. Я подбежала к лесу кукурузных стеблей и принялась раздвигать их руками в надежде найти преступника. Но лишь вспугнула полевых мышей, которые прошмыгнули мимо меня и скрылись в зарослях рогоза, окаймлявших пруд.

Я пожала плечами. Во всяком случае, компанию я не искала. Я пошла в сторону дома, но остановилась при виде охапки полевых цветов, оставленных на северном берегу пруда. Грациозные ветви ивы протягивали свои руки к цветам, аккуратно связанным в букет. Опустившись на колени, я прикоснулась к дикой моркови, венерину башмачку, рудбекии. Потом окинула взглядом поле кукурузы, недоумевая, для кого они были оставлены.

– Раз уж вы пришли, – сказала Сара, вручая мне миску гороха, – можете помочь.

Подняв глаза от кухонного стола, я сдержалась и не стала говорить, что я и так помогаю, просто находясь здесь. Благодаря моей жертве Кэти тоже сидела здесь со своей миской гороха, она чистила его с замечательным усердием. Немного понаблюдав за ней, я поддела ногтем большого пальца створки стручка, который раскололся как орех, совсем как у нее.

– Neh… Englische Leit… Lus mich gay!

Через открытое окно кухни к нам донесся негромкий, но твердый голос Аарона. Вытерев руки о фартук, Сара выглянула во двор. Потом, затаив дыхание, заторопилась к двери.

Я услышала английскую речь. И сразу же повернулась к Кэти.

– Останься здесь, – велела я и вышла во двор.

Аарон и Сара, закрывая лица руками, пытались скрыться от небольшой группы фотографов и репортеров, нагрянувших на ферму. Один из новостных микроавтобусов имел наглость припарковаться рядом с багги Фишеров. Репортеры выкрикивали десятки вопросов, желая узнать все – начиная от беременности Кэти и кончая полом мертвого младенца.

Убаюканная тишиной и покоем сельской фермы, я не учла, что пресса моментально откликнется на протоколы суда, касающиеся амишской девушки, обвиняемой в убийстве первой степени.

Я неожиданно припомнила то лето, когда воображала себя фотографом и как-то навела свой «Кодак» на ничего не подозревающего амишского мужчину в повозке. Леда закрыла объектив фотоаппарата, объяснив мне, что амиши следуют Библии, запрещающей идолопоклонство, и поэтому не любят, когда их фотографируют.

– Я все же сниму, – обидевшись, сказала я тогда, и, к моему удивлению, Леда кивнула, но с таким печальным видом, что я тут же убрала фотоаппарат в футляр.

Аарон оставил попытки уговорить репортеров уйти. Не в его привычках было устраивать сцены, и он мудро решил предложить себя в качестве мишени, чтобы оградить Кэти от их любопытных взоров. Откашлявшись, я приблизилась к месту стычки:

– Простите, но вы находитесь в частных владениях.

Одна из репортерш явно отметила мои шорты и топ, резко контрастирующие с одеянием Аарона и Сары:

– Кто вы?

– Их пресс-секретарь, – сухо ответила я. – Полагаю, все вы сейчас совершаете незаконное проникновение, а это мисдиминор третьей степени, и вам грозит год тюрьмы и штраф в размере двух с половиной тысяч долларов.

Пытаясь определить мой статус, женщина в розовом английском костюме нахмурилась:

– Вы адвокат! Из Филадельфии!

Я взглянула на аббревиатуру на ее микрофоне, – действительно, она была из филиала городской вещательной компании.

– В настоящий момент ни моя клиентка, ни родители моей клиентки не могут дать комментариев, – ответила я. – Что касается скандального характера этого обвинения… – я ухмыльнулась, жестом указывая на коровник, фермерский дом, просторы полей, – скажу только, что амишская ферма не филадельфийский наркопритон, а амишская девушка не закоренелая преступница. Боюсь, все остальное вы услышите несколько позже на ступенях здания суда. – Я окинула толпу спокойным взглядом. – А теперь – маленькая бесплатная консультация юриста. Настоятельно рекомендую вам всем удалиться.

Они неохотно стали отходить, шаркая ногами и сбившись в стаю, точно волки, которыми я всегда их и представляла. Я дошла до конца подъездной дорожки, стоя на страже, пока не отъехала последняя машина. Потом вернулась к дому и увидела стоящих рядышком и ожидающих меня Аарона и Сару.

Глядя в землю, Аарон хмуро произнес:

– Может, как-нибудь захотите посмотреть на дойку.

Более открытого выражения благодарности от него ожидать не стоило.

– Да, – ответила я. – Конечно.

Сара наготовила столько еды, что можно было накормить целую амишскую общину, а не только небольшую семью и одного гостя. Она выносила к столу одно блюдо за другим: курица с клецками, овощи с подливкой, тушеное мясо, таявшее во рту. Были разные закуски, хлебцы и сдобренный специями тушеный горошек. В центре стола стоял голубой кувшин свежего молока. Глядя на все это изобилие, я удивлялась тому, как эти люди умудряются три раза в день питаться подобным образом и при этом не располнеть.

Вдобавок к трем Фишерам, с которыми я познакомилась, был еще пожилой мужчина, не удосужившийся представиться, но, похоже, знавший, кто я такая. По чертам его лица я предположила, что это отец Аарона и что он, скорее всего, живет в небольшой пристройке с задней стороны дома. Мужчина наклонил голову, и вслед за ним все остальные тоже наклонили головы – странная динамическая реакция – и принялись молча молиться над едой. Ощущая неловкость – когда в последний раз я возносила молитву за столом? – я подождала, пока они не закончат и не начнут накладывать еду на тарелки. Кэти взяла кувшин с молоком и налила себе немного в стакан, потом передала его направо, мне.

Я никогда не была большой любительницей молока, но сообразила, что не очень разумно признаваться в этом на молочной ферме. Налив себе немного, я передала кувшин Аарону Фишеру.

Фишеры смеялись и переговаривались на своем диалекте, накладывая себе еду, когда тарелки пустели. Наконец Аарон откинулся на стуле и феноменально громко рыгнул. От подобного нарушения этикета я вытаращила глаза, однако его жена так и просияла, будто услышала от него величайший комплимент.

Я вдруг представила череду подобных застолий, растянувшуюся на месяцы, и себя в роли чужака. Я не сразу поняла, что Аарон меня о чем-то спрашивает. На пенсильвано-немецком.

– Пикули, – следуя за его взглядом, устремленным на какое-то блюдо, медленно и четко произнесла я по-английски. – Вы это хотите?

Его подбородок чуть вздернулся.

– Ja, – ответил он.

Я положила ладони на стол:

– В будущем, мистер Фишер, я предпочла бы, чтобы вы задавали мне вопросы на моем языке.

– За ужином мы не говорим по-английски, – вставила Кэти.

Я продолжала смотреть на Аарона Фишера:

– А теперь говорите.

К девяти часам я была готова лезть на стенку. Я не захватила с собой кассеты с видео, а если бы и захватила, здесь не было телевизора или видеомагнитофона. Целая книжная полка оказалась заполненной книгами на немецком: детский букварь, что-то с названием «Зеркало мученика» и целая куча других заголовков, от которых пробирала дрожь. В конце концов я обнаружила газету на английском и принялась читать о лошадиных аукционах и молотьбе зерна.

Фишеры гуськом вошли в комнату, словно по зову неслышного колокола. Они уселись, наклонив головы. Аарон взглянул на меня, что-то вопрошая взглядом. Я не ответила ему, и он принялся читать вслух из немецкой Библии.

Я никогда не отличалась набожностью, и вот совершенно неожиданно меня занесло в семью, глубоко внедрившуюся в христианство. Затаив дыхание, я уставилась в газету, стараясь не чувствовать себя язычницей.

Прошло минуты две, и ко мне подошла Кэти.

– Я ложусь спать, – объявила она.

Я отложила газету в сторону:

– Тогда и я тоже.

Выйдя из ванной комнаты в шелковой пижаме, я стала смотреть, как Кэти, сидя на кровати в длинной белой ночной рубашке, расчесывает волосы. Доходящие ей почти до талии распущенные волосы колыхались при каждом движении гребня. Я села на свою кровать, скрестив ноги и подперев щеку рукой.

– Обычно это делала моя мама.

– Правда? – поднимая глаза, спросила Кэти.

– Ага. Каждый вечер распутывала все мои колтуны. Я терпеть этого не могла. И считала какой-то пыткой. – Я дотронулась до шапки своих коротких волос. – Как видишь, я отомстила.