Рассказчица

Вы заметили, что я ни слова не говорю о евреях? Это потому, что большинство из нас не были знакомы ни с одним. Из шести миллионов жителей Германии только пятьсот тысяч были евреями, и даже они называли себя немцами, а не евреями. Но антисемитизм процветал в Германии задолго до того, как Гитлер обрел влияние. Нас учили в церкви, что две тысячи лет назад евреи убили нашего Господа. Нелюбовь к евреям отражалась и в том, как мы относились к их способности с выгодой для себя вкладывать деньги во время экономического спада, когда ни у кого больше средств на инвестиции не было. Внедрить в головы людей мысль, что во всех бедах Германии виноваты евреи, было нетрудно.

Любой военный скажет вам, что объединить разобщенную группу людей можно, указав им на общего врага. Именно это и сделал Гитлер, придя к власти в 1933 году в качестве канцлера. Он вплел свою философию в идеологию Нацистской партии, направляя обличительную критику на тех, кто склонялся влево в политике. Нацисты указывали на связь евреев с левыми, евреев – с преступностью, евреев – с отсутствием патриотизма. Если люди и без того уже ненавидели евреев по религиозным или экономическим причинам, подкинуть им еще один повод для нетерпимости не составляло труда. Так что, когда Гитлер сказал, что наибольшая угроза немецкому государству – это покушение на чистоту крови немцев, что ж, это дало нам новый повод для гордости. Угроза со стороны евреев просчитывалась математически. Они смешаются с этническими немцами, чтобы повысить свой статус, и, делая это, подточат доминирование германской нации. Нам, немцам, было необходимо Lebensraum – жизненное пространство, чтобы остаться великим народом. А как расширить территории? Выбор невелик: вы либо начинаете войну, чтобы захватить новые земли, либо избавляетесь от людей, угрожающих Германии и не являющихся этническими немцами.

К 1935 году, когда я уже был молодым человеком, Германия вышла из Лиги Наций. Гитлер заявил, что Германия будет воссоздавать армию, хотя это было ей запрещено после Первой мировой войны. Конечно, если бы какая-нибудь другая страна – Франция, Англия – вмешалась и остановила его, того, что случилось, могло бы не произойти. Но кому хотелось так скоро снова ввязываться в войну? Проще было объяснить события рационально, сказать, мол, Гитлер возвращает себе то, что раньше принадлежало Германии. А тем временем в моей стране снова появилась работа – на фабриках военного снаряжения, оружейных и авиационных заводах. Люди зарабатывали не так много денег, как раньше, и трудились дольше, но они могли содержать свои семьи. К 1939 году немецкое Lebensraum распространилось за Саар, в Рейнскую область, Австрию, Судеты и Чехию. И наконец, когда немцы вошли в польский Данциг, Англия и Франция объявили войну.

Я расскажу вам немного о своем детстве. Мои родители отчаянно хотели, чтобы их дети жили лучше, чем они сами, и полагали, что путь к этому открывает образование. Разумеется, люди, обученные тому, как лучше вкладывать деньги, не окажутся в отчаянном финансовом положении. Хотя я не был особенно умным, родители хотели, чтобы я поступил в гимназию и получил самое академическое образование из всех возможных в Германии, так как выпускники гимназии, как правило, поступали в университет. Само собой, оказавшись в гимназии, я все время либо дрался, либо паясничал, лишь бы скрыть тот факт, что мне эта учеба была не по зубам. Родителей каждую неделю вызывали к директору, потому что я проваливал очередную контрольную или доходил до кулаков в споре по мельчайшему поводу с кем-нибудь из учеников.

К счастью, у родителей была другая звезда, на которую они могли возлагать надежды, – мой брат Франц. Двумя годами моложе меня, он отличался усердием в учебе, вечно сидел, уткнувшись носом в книгу, да калякал что-то в блокнотах, которые прятал под матрасом, а я вытаскивал их и дразнил его. Блокноты эти полнились образами, которых я не понимал: тело девушки, утопившейся в пруду от несчастной любви; изголодавшийся олень роется в снегу в поисках желудя; огонь, загоревшийся в душе и поглощающий тело; постель и окружающий ее дом. Он мечтал изучать поэзию в Гейдельберге, и родители грезили о том же.

А потом начались перемены. В гимназии устроили конкурс: какой класс первым – до последнего ученика – запишется в Гитлерюгенд. Заметьте, в 1934 году членство в Гитлерюгенде еще не было обязательным. Это был общественный клуб, как бойскауты, за исключением того, что мы приносили клятву верности Гитлеру как его будущие солдаты. Под руководством взрослых мы встречались после уроков и ходили в походы на выходных. Мы носили форму, похожую на эсэсовскую, с руной «Зиг» на лацкане. В пятнадцать лет мне трудно было усидеть за партой, а бегать по улице я любил и весьма успешно выступал на спортивных соревнованиях. У меня сложилась репутация хулигана, не всегда оправданная, – в половине случаев я расквашивал кому-нибудь нос за то, что он обзывал Франца девчонкой.