Клятва. История любви

На этот раз он постарался сесть ближе к Эмили, закинув руку на спинку дивана.

– Тебе принести что-нибудь? Сока? Попкорна?

Эмили покачала головой:

– Все хорошо, – и, взяв пульт управления, начала переключать каналы.

Крис стал легко водить большим пальцем по краю рукава Эмили. Она не отдернула руку, и он добавил второй палец. И третий. А потом стал гладить ее плечо рукой.

Он не мог даже взглянуть на нее, просто не мог. Но он почувствовал, как Эмили замерла, как ее кожа чуточку потеплела. Впервые в этот вечер он немного расслабился.

Когда взрослые собирались на вечеринку, раздумывая, можно ли оставить Эмили одну, они совсем позабыли, что в приглашении было сказано: «Принесите выпивку с собой». Джеймс вызвался пойти и купить бутылку шампанского. Гас напомнила ему, чтобы вернулся до полуночи.

Он не удосужился проверить наручные часы, пока не подъехал на парковку третьего закрытого супермаркета. Сейчас 23:26, думал он, не догадываясь, что батарейки часов сели. Вернусь в коттедж и возьму бутылку вина.

До полуночи оставалось две минуты.

Крис вспомнил, как однажды к нему на ладонь села бабочка. Он стоял совершенно неподвижно, боясь спугнуть прекрасное существо даже какой-то непрошеной мыслью. С Эмили сейчас было точно так же. Она не сказала ни слова, и он тоже, но в последние сорок две минуты обнимал ее одной рукой, словно для него это была совершенно обычная вещь.

В телевизоре люди на Таймс-сквер сходили с ума. Там были мужчины с фиолетовыми волосами и женщины в костюме Марии Антуанетты, парни его возраста, подбрасывающие в воздух младенцев, которым полагалось спать. Шар начал соскальзывать вниз под крики толпы, и Крис почувствовал, что Эмили чуть-чуть пододвинулась к нему.

А потом настал 1994 год. Эмили нажала пальцем клавишу выключения звука на пульте. В гостиной коттеджа больше не раздавались крики и не звучали фанфары. Крису казалось, он слышит собственный пульс.

– С Новым годом! – прошептал он, наклоняясь к ней.

Она повернулась к нему, и они сильно ударились носами, но она рассмеялась, и все было в порядке, потому что это была Эм. Ее губы были такими мягкими, и он, чуть приоткрыв ей рот, провел языком по ровной линии ее зубов.

Она тотчас же отпрянула, Крис тоже. Краем глаза он видел, как на Таймс-сквер тысячи людей скачут и смеются.

– Ну как тебе? – прошептал он.

Эмили вспыхнула.

– Вообще-то… мне понравилось.

Крис улыбнулся ей в шею.

– Мне тоже, – откликнулся он, вновь подбираясь к ее губам.

Когда Джеймс вошел в коттедж, из телевизора доносился рев приветствий. Потом вдруг шум замолк. Он остановился на кухне, держа за горлышко бутылку шампанского. Поставив бутылку на кухонный стол, он заглянул в гостиную.

Первое, что он увидел, был телевизор, из которого молчаливо объявляли о наступлении 1994 года. Второе, что он увидел, были Крис и Эмили, целующиеся на диване.

Ошеломленный, Джеймс оцепенел и потерял дар речи. Бог мой, они ведь еще дети! В его памяти еще было свежо воспоминание о происшествии с «Самбукой», и он не мог поверить, что его сын совершит один за другим два непозволительных проступка.

Потом он осознал, что Крис и Эмили делают именно то, на что всегда надеялись их родители.

Не потревожив их, он попятился к двери, вышел из коттеджа и сел в машину. Приехав к главному корпусу, он продолжал улыбаться. Его встретила Гас с красными от гнева щеками и волосами, усыпанными конфетти.

– Ты опоздал, – сказала она.

Улыбаясь, Джеймс описал ей и Голдам увиденную им сцену. Мелани и Гас в восторге расхохотались, а Майкл покачал головой:

– Вы уверены, что они только целовались?

Все четверо подняли бокалы с водой в честь 1994 года. И никто не заметил, что Джеймс забыл шампанское.

Сейчас

С середины до конца ноября 1997 года

По прошествии многих дней после смерти Эмили Мелани ловила себя на том, что фиксирует внимание на самых обычных вещах: завитках рисунка древесины обеденного стола, зиплоке пакетов, инструкции по синдрому токсического шока из коробки с тампонами. Она могла часами вглядываться в эти вещи, словно не видела их тысячу раз раньше, словно не знала, чего ей не хватает. Она чувствовала, что это желание вникнуть в детали было навязчивым, но необходимым. Что, если завтра утром одна из этих вещей исчезнет? Что, если она будет знать об этих вещах лишь по памяти? Теперь она знала, что в любое время ее могут подвергнуть проверке.