Губы Анны вытягиваются в струнку.
– Я ведь пришла сюда, верно?
– Да, пришла. Я пытаюсь понять, что заставило тебя наконец топнуть ногой после всего пережитого.
Она обводит взглядом книжные полки и отвечает просто и ясно:
– То, что это никогда не прекратится. – Вдруг, будто о чем-то вспомнив, засовывает руку в карман и кладет мне на стол кучку смятых банкнот. – Не беспокойтесь, я вам заплачу. Здесь сто тридцать шесть долларов и восемьдесят семь центов. Я знаю, этого мало, но придумаю, как достать больше.
– Я беру по две сотни за час.
– Долларов?
– Вампум не засунешь в банкомат.
– Может, я буду гулять с вашей собакой или еще что?
– Служебных собак выгуливают хозяева. – Я пожимаю плечами. – Мы что-нибудь устроим.
– Но вы не можете быть моим адвокатом бесплатно, – настаивает девочка.
– Ну ладно, ты можешь начистить у меня в кабинете дверные ручки. – Не то чтобы я склонен к благотворительности, скорее, дело в том, что с точки зрения закона это дело беспроигрышное: девочка не хочет отдавать почку; ни один судья в здравом уме не станет принуждать ее к этому; мне не придется заниматься изучением прецедентов; родители отступятся еще до суда, и процесс будет выигран. Плюс этот случай обеспечит мне внимание со стороны прессы, и я на десять лет вперед выполню свою долю работы ради общественного блага. – Я составлю для тебя заявление в суд по семейным делам, и мы получим для тебя медицинскую эмансипацию – законный выход из-под родительской опеки по вопросам, связанным со здоровьем.
– А что потом?
– Состоятся слушания, и судья назначит тебе опекуна, который…
– …является человеком, обученным работе с детьми в семейном суде, действует в интересах ребенка и определяет, что для него лучше, – цитирует Анна. – Или, другими словами, появится еще один взрослый, который будет решать мою судьбу.
– Ну, так работает закон, и этого тебе не избежать. Но опекун теоретически заботится о твоих интересах, а не о твоей сестре или родителях.
Девочка наблюдает, как я делаю заметки в блокноте.
– Вам не мешает, что ваше имя перепутано?
– Как это? – Я перестаю писать и смотрю на нее.
– Кэмпбелл Александер. Ваша фамилия – это имя, а имя – фамилия. – Она замолкает. – Мешанина какая-то.
– И это как-то влияет на суть твоего дела?
– Нет, – признает Анна, – просто родители приняли за вас не слишком удачное решение.
Я протягиваю ей свою визитную карточку:
– Будут вопросы, звони.
Она берет карточку и проводит пальцами по выпуклым буквам моего имени. Моего перепутанного имени. Слава тебе господи! Потом девочка наклоняется над столом, берет мой блокнот и отрывает нижнюю часть листа. Взяв у меня ручку, пишет что-то на обрывке и возвращает его мне. Я смотрю на бумажку:
Анна 555-3211 ?
– Если у вас появятся вопросы, – говорит она.
Когда я выхожу в приемную, Анны там уже нет. Керри сидит за столом, на котором по-орлиному расправил крылья страниц какой-то каталог.
– Ты знал, что холщовые сумки от «Л. Л. Бин» использовали для переноски льда?
– Да.
А еще для водки и «Кровавой Мэри». Тащили их из коттеджа на пляж каждое воскресное утро. Это напоминает мне о звонке матери.
У Керри есть тетка, которая зарабатывает на жизнь экстрасенсорикой, и эта генетическая предрасположенность то и дело просыпается в моей секретарше. Или, может, она просто уже так давно работает у меня, что знает большую часть моих секретов. В любом случае ей известно, о чем я думаю.
– Она говорит, что твой отец связался с семнадцатилеткой, и слова «приличия» нет в его лексиконе, и что она переедет жить в «Сосны», если ты не позвонишь ей до… – Керри смотрит на наручные часы. – Упс!
– Сколько раз она угрожала покончить с собой на этой неделе?
– Всего три.
– Мы еще не достигли среднего уровня. – Я склоняюсь над столом и закрываю каталог. – Пора зарабатывать средства к существованию, мисс Донателли.
– В чем дело?
– Эта девочка, Анна Фицджеральд…
– Планирование семьи?
– Не совсем, – говорю я. – Мы будем представлять ее интересы. Мне нужно продиктовать тебе ходатайство о медицинской эмансипации, чтобы завтра подать его в суд по семейным делам.
– Да иди ты! Ты будешь представлять ее?
Я кладу руку на сердце:
– Меня ранит, что ты так плохо обо мне думаешь.
– Вообще-то, я думала о твоем бумажнике. Ее родители знают?
– Завтра узнают.
– Ты полный идиот?
– Прости?
– Где она будет жить? – качает головой Керри.
Замечание секретарши вынуждает меня остановиться. Об этом я как-то не подумал. А ведь девочке, которая возбуждает дело против родителей, будет не особенно комфортно оставаться жить под их крышей, когда им вручат повестки.
Вдруг у моих ног оказывается Джадж, тычется носом мне в бедро. Я раздраженно качаю головой. Порядок есть порядок.