Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила

Можно рассмотреть еще одну теорию – «народного общества» Р. Редфилда[7 - Redfield R., “The Folk Society”, American Journal of Sociology 52 (1947), 293–308.]. Созданная для понимания современного урбанистического социума, она основана на сравнении с малыми и более примитивными обществами. Это идеальное народное общество однородно, имеет небольшие размеры и обладает сильным чувством общности. Оно неграмотно, и его экономика скорее самодостаточна и мало зависит от торговли. В общих словах, это родовая община. В таком обществе огромное значение имеют религиозные верования и обычаи, и, поскольку светские и безличные отношения еще не появились, все взаимоотношения в нем носят личный характер. Поведение такого общества строго традиционно, в нем не поощряются изобретения или эксперименты, так как на все вопросы имеются ответы в традиции. Существование народного общества возможно лишь при условии поддержания в нем стабильности и защиты от всех тревог.

Противовесом народному обществу, по мнению Редфилда, является диаметрально противоположное современное урбанистическое общество, огромное, аморфное, разнородное, в котором отсутствует чувство общности. Оно является светским, полностью обезличенным и довольно сложным в своих взаимозависимостях от торговых операций. Семья и традиция не имеют большого значения. Такое общество, конечно, грамотно, в идеале склонно к размышлениям, эксперименту и довольно изменчиво.

Как же Древний Египет в этой решающей точке, разделявшей додинастический и исторический периоды, соотносится с теорией народного и урбанистического обществ? Очевидно, что он находился в переходной стадии между ними. За всю свою историю Древний Египет полностью не пришел к урбанистическому обществу. Он всегда оставался земледельческой страной. Несмотря на стремление к светскости, жречество всегда выполняло важную функцию контролирующего элемента. В некоторых других культурах роль традиции была настолько велика, что они пресекли первые попытки что-то изменить и ушли от опасного стремления к секуляризации и экспериментам. Несмотря на наличие отчасти светского государства, сложных взаимозависимостей в хозяйстве, грамотность населения и объединение двух частей страны под властью одного правителя, основу Древнего Египта всегда составляло благочестивое общество, которое неизменно оставалось верным священным традициям.

Тем не менее очевидно, что даже в додинастическое время Египет не обладал народным обществом в чистом виде. Оно было относительно изменчиво и стремилось опробовать новые способы посевов или разведения животных, строительства или создания произведений искусства. В действительности в додинастический период общество было менее враждебно к нововведениям, чем в историческое время, когда систематизированная и ставшая обязательной идеология начала препятствовать отклонениям от традиции. Кроме того, в додинастическом Египте происходило расширение торговых контактов, а значит, и взаимоотношений между индивидами и общинами, не связанными узами родства. В основном хозяйство любой общины являлось самодостаточным, но роль рынка была уже настолько велика, что важнейший элемент народного общества – сильное чувство общности группы в противопоставлении чужакам – начал ослабевать. В додинастический период или в династическое время Древний Египет находился на стадии перехода от народного к урбанистическому обществу, и заметного перелома в самом начале истории не было.

Таким образом, три концепции: «вызова и ответа», «урбанистической революции» и «народного общества» – полезны для понимания важнейшего перехода от доисторического «варварства» к исторической «цивилизации». Но ни одна из них не предлагает исчерпывающего и удовлетворительного объяснения того, почему этот переход произошел в сравнительно короткий срок. Ответить на данный вопрос не способен никто, потому что, во-первых, наши источники довольно скудны, а во-вторых, существовали некие духовные факторы, о которых мы можем лишь догадываться. В ка кой-то степени будет достаточно, если мы сделаем ряд наблюдений, связанных с экономическими, социальными и политическими изменениями, рассмотрим их и перейдем к результату, который был и так очевиден: были определенные факторы, подтолкнувшие человека к цивилизации, что обусловило зрелость его мышления и внешнего вида, благодаря которым сложилась государственность; это, в свою очередь, способствовало зарождению письменности, ставшей основой научного мышления, что привело к появлению сложной картины мира, искусства и литературы. Возможно, мы просто не обладаем достаточными сведениями для того, чтобы перечислить все видимые признаки исторических изменений, но, скорее всего, наше знание никогда не будет полным, поскольку важнейшие мотивационные факторы, выходящие за рамки человеческого сознания и духа, так и останутся незримыми. Мы никогда не найдем в источниках отражения этих духовных и интеллектуальных импульсов, так как они находятся слишком глубоко в сердце и сознании человека и доисторический человек вряд ли подозревал об их существовании.

Уникальные экономические, природные и пищевые ресурсы, а также государственная и общественная организация приводили в разных регионах к различным результатам. Цивилизация, возникшая в Египте, отличалась от существовавших в Месопотамии, долине Инда, Китае или на Юкатане. В каждом из этих регионов были собственные материальная культура и духовные ценности. Кроме того, существовали (например, в Судане) и нецивилизованные регионы, где благоприятные факторы не привели к появлению цивилизации. Можно возразить, что каждый из случаев необыкновенно сложный, что в каждом из них был свой набор благоприятных факторов и что если мы располагали бы достаточной информацией, то могли бы объяснить особенности каждой цивилизации или нецивилизованного сообщества путем сложных математических уравнений. Но скорее всего, каждое из таких уравнений содержало бы неизвестную величину х – сознание и духовность человека. Все наши визуальные наблюдения не дадут нам исторического или социологического объяснения феномена превращения культуры в цивилизацию.

Развитие додинастического Египта похоже на химический процесс, медленно идущий в начале и сопровождающийся внезапной реакцией в конце. В качестве примера можно привести ситуацию, при которой капли одного химического вещества в течение долгого времени падают в раствор другого, существенно не меняя его состав. Затем вдруг состав раствора изменяется, и мы получаем совсем другое вещество. Мы не знаем, какого рода изменения: количественные или качественные – произошли. Имело ли в данном случае место поглощение, в результате чего постепенно концентрация капающего вещества стала достаточной для реакции? Или все дело в том, что в определенный момент появилось еще одно вещество, которое стало катализатором появления нового химического соединения?

На этот вопрос нам не дано найти объективного ответа. Представляется, что данный процесс был количественным изменением и незначительные изменения, произошедшие в Древнем Египте в определенный момент, заметно преобразовали культуру. Множественные количественные изменения производят впечатление качественных преобразований. Однако мы не можем отрицать возможности того, что в самом конце египетской додинастики появился новый фактор, ставший катализатором появления в долине Нила цивилизации. Им мог быть очевидный импульс, дошедший до додинастического Египта из Месопотамии.

Никто не знает, как долго длилась история додинастического Египта, прошедшая путь от деревеньки Меримде до начала правления царей первых династий. Предположим, что этот отрезок времени занимал два тысячелетия. Большую часть этого периода, длившегося, предположим, восемнадцать столетий, египетская культура была замкнута в себе. Конечно, сохранились свидетельства торговых контактов с дальними странами, но материальная культура оставалась самобытной, ее развитие можно рассматривать как принятие определенных форм или отказ от них. Даже появление нового типа сосудов на определенном этапе додинастики связано с одним из районов Северо-Восточной Африки. Можно проследить аналогию между формой глиняных или каменных сосудов в Египте и Палестине, но на основе этого сходства нельзя говорить о прямых заимствованиях. Если они и были, то возникают сложности с определением направления, в котором они осуществлялись. Нет, развитие Египта на протяжении большей части додинастического периода было самобытным и замкнутым в себе. В самом его конце в египетской культуре стали заметны некоторые элементы, имеющие месопотамские корни.

Элементы, которые Египет заимствовал у своих восточных соседей, очевидны[8 - Frankfort H. in AJSL 58 (1941), 329–358, в особенности 355.]. Это цилиндрические печати (египтяне переняли как понятие, так и сам инструмент), получившие к тому времени широкое распространение в Месопотамии. Это монументальная архитектура, в рамках которой для украшения стен использовали декоративные кирпичи. Появление и развитие такой техники прослеживается в Месопотамии, но в Египте она появилась уже полностью сложившейся в конце додинастического периода (фото 4а). Имелись и некоторые художественные мотивы, которые были присущи искусству Месопотамии, но чужды египетскому. Речь идет о равных по размеру противопоставленных группах, о герое, побеждающем двух чудовищ, сложносоставных мифических животных или животных с переплетающимися шеями и типично месопотамских лодках. Все эти элементы зародились в Вавилоне, в Египте они появились уже окончательно сформировавшимися – как заимствования.

Есть и другие явления, возникновение которых можно отнести к тому же периоду, однако имеющиеся у нас данные не позволяют сделать окончательных выводов об их заимствовании. В Месопотамии был изобретен гончарный круг, не засвидетельствованный в Египте до династического времени. Азиатская металлургия была также более развита, чем египетская, и более совершенные иноземные способы обработки металла могли быть переняты египетскими мастерами. Однако самым важным явлением, которое Египет мог заимствовать у Месопотамии, было понятие письменности. Месопотамское письмо возникло раньше египетского, несколько столетий оно существовало в виде записей на глиняных табличках, постепенно перераставших в более развернутые тексты. В Египте письменность возникла относительно внезапно в момент смены додинастического и династического периодов; появившись, она уже включала определенные элементы, которые – по крайней мере, теоретически – свойственны более развитой форме письменности. Согласно теории письма, первая стадия развития письменности должна быть пиктографической, где каждый знак означает предаваемое им слово: изображение дома означает «дом», звезды – «звезду» и т. д.; на следующей стадии для обозначения сложных слов начинают применять ребусное письмо. Применительно к английскому языку классический пример такого письма будет выглядеть так: мы можем изобразить слова bee (пчела) и leaf (лист), но мы не можем нарисовать belief (вера). Однако, поставив две картинки рядом, мы передадим звучание этого слова – bee-leaf. Принцип ребусного письма использовался еще в самом начале истории – в появившейся на камне или глине египетской иероглифической письменности. В то же время изображения, которые легли в основу иероглифического письма, например форма мотыги и плуга, сверла по камню, были типично египетскими. Почему письменность сразу стала развитой, минуя этапы становления? Некоторые исследователи предполагают, что свидетельства этого развития просто не сохранились, поскольку первые письмена были сделаны на недолговечных материалах вроде дерева или кожи. В этом утверждении есть доля истины, но существует и другая теория, согласно которой период становления значительно сократился, поскольку сама идея рисунчатого письма, включая принцип ребуса, была перенята из Месопотамии приблизительно в то же время, что и все остальное. В египетскую письменность не перешел ни один из месопотамских знаков, но были взяты два основных понятия, а именно то, что стандартизированное изображение может использоваться в качестве знака, с помощью которого можно записать определенное слово, и то, что трудно-изображаемые слова могут быть переданы фонетическим способом посредством ребуса. Если египтяне действительно заимствовали принципы письма из Вавилонии, то внезапно появившаяся возможность писать и читать стала мощнейшим фактором дальнейшей эволюции.

Таким образом, можно говорить о явных заимствованиях из Месопотамии, а также о других, которые выглядят вполне вероятными. С другой стороны, нет никаких археологических данных, свидетельствующих о том, что вавилоняне что-то заимствовали у египтян. Культурная история Месопотамии двигалась прямолинейно и естественно, без каких-либо разрывов или витков. Культурная история Египта также шла естественно и прямолинейно, используя собственные ресурсы, на протяжении большей части додинастического периода, но в самом его конце, по нашему субъективному мнению, появились определенная повторяемость и неуверенность при применении собственных форм и собствен ного искусства. Вероятно, египтяне приблизились к точке перелома. В то же время они испытали художественное, интеллектуальное и техническое влияние Вавилонии и Египет совершил скачок в историческое время. За время смены нескольких поколений Египет был объединен под властью династий. Представляется, что Вавилония достигла определенного культурного уровня, на котором сложились элементы и идеи, с готовностью заимствованные египтянами, но в самой Вавилонии не наблюдается обратной тенденции перенимания чего-либо у Египта. В то время когда Египту это было необходимо, культурное первенство целиком оставалось за Месопотамией. Следует отметить, что элементы, заимствованные Египтом перед началом династического периода, в той или иной степени

использовались как способ выражения культуры во времена первых двух династий, но с установлением классического египетского стиля при царях III и IV династий они были отвергнуты. К тому времени египетская культура достигла зрелости и сама определяла необходимые для самовыражения формы. Благодаря вавилонскому влиянию Египет получил возможность встать на ноги и разработать собственные выразительные средства. Когда они появились при царях III и IV династий, в Египте установился стиль, который превратился в любимую и обязательную художественную манеру на протяжении всей истории и был полностью независим от месопотамских прообразов. В эпоху Древнего царства египетское искусство было намного более сложным и содержательным, чем современное ему искусство Месопотамии.

Допустим, в конце додинастического периода Месопотамия оказала на Египет интеллектуальное, техническое и художественное воздействие и сразу же после этого в Египте начался исторический период. Каково значение этого вывода? Означает ли это, что Египет перешел от стадии варварства к цивилизации лишь благодаря культурному первенству Месопотамии? Мы имеем право ответить на этот вопрос. Несомненно, египетские заимствования из Вавилонии очевидны, и, поскольку они приблизительно совпадают по времени с переходом от додинастики к династическому периоду, их можно описать как формообразующий фактор. Но оценить его можно, ответив на другой вопрос: если бы не влияние Месопотамии, то смог бы Египет перейти от варварства к цивилизации? Конечно же ответ на этот вопрос будет гипотетическим, поскольку месопотамское воздействие имело место. Однако, по нашему мнению, внутренние импульсы всегда намного более действенны, чем внешнее давление, а внутри культуры должно наличествовать стремление к переменам; поэтому при отсутствии внутренних стимулов никакие иноземные примеры не смогут вызвать необходимые изменения в духовной жизни. Дикаря можно научить формам и техникам, но в собственном сознании и сердце он все равно останется дикарем. Но тот, кто жаждет перемен, с готовностью примет от других новые формы и техники, которые дадут ему большие возможности для самовыражения. Достигнув искреннего и полноценного самовыражения, он сумеет прийти к собственным формам и техникам и к уверенности в себе.

Мы уверены, что египетское общество шло к зрелости внешних проявлений и к сложной организации социальной и экономической жизни до тех пор, пока не достигло следующего уровня, который мы называем «цивилизацией». Оно находилось на пике своей юности. В этот момент, пребывая в поисках дальнейшего развития, оно с готовностью восприняло определенные формы выражения из Месопотамии и использовало их для перехода в историческое время. Несколько столетий, пока в Египте не установилась новая жизнь и в обществе не появились жизненно необходимые чувства безопасности и преемственности, они были основными выразительными средствами. После этого был выработан и стандартизирован собственный жизненный уклад, довольно независимый от внешних примеров. Египет многим обязан Месопотамии, но внутреннее духовное стремление к новому укладу жизни являлось важнейшим – и единственным – мотивирующим фактором больших перемен.

С этим вопросом связана проблема природы и силы влияния одной культуры на другую, то есть вопрос о средствах, с помощью которых оказывалось это влияние. С чем было связано данное явление – с завоеванием или колонизацией Египта Месопотамией, с экономическим использованием или просто значительным культурным превосходством? Проще всего приписать культурные изменения внешнему влиянию путем фактической иммиграции – в составе захватнической армии либо посредством колонизации. В этом случае количество и авторитет иноземцев легко объяснили бы перемены.

Но Египет был защищен от вторжения. Любой армии захватчиков пришлось бы преодолеть препятствия в виде пустыни или моря, где они оказались бы отрезанными от основных сил и источников продовольствия. Имея представление о характере вооруженных сил в додинастические времена, сложно поверить, что количество завоевателей, прорвавшихся в долину Нила, было достаточным для того, чтобы захватить власть и занять господствующее положение.

Сложнее опровергнуть возможность колонизации, которая могла идти путем проникновения странствующих народов или посредством основания торговых лагерей. Действительно, приблизительно в то время в Египте появились новые этнические элементы – люди, голова которых была шире, чем у египтян. Однако считается, что этот широкоголовый народ пришел в Египет с севера, тогда как влияние Месопотамии прослеживается в Верхнем Египте. Более того, широкоголовый тип не может быть соотнесен с населением Вавилонии – он был характерен для жителей северных или горных районов.

Продолжая двигаться этим шатким путем, отметим, что египтяне были знакомы с лодками месопотамского типа, так как могли их видеть в самом Египте или в непосредственной близости к нему. Подобный вывод мы делаем, основываясь на изображениях этих транспортных средств, встречающихся на памятниках долины Нила. Наилучшим способом решения этой проблемы является предположение о том, что вавилоняне или некий близкий к ним народ использовали водные торговые пути. Они шли на юг вдоль берега Персидского залива и поднимались по побережью Красного моря. Торговые контакты с Египтом могли осуществляться либо в красноморском порту, например в Суэце или Кусейре, расположенных на восточной оконечности Вади-Хаммамата, либо в самой долине Нила, если торговцы могли пересечь Восточную пустыню. Эти торговцы знали о последних достижениях Месопотамии. Египтяне, находившиеся в оживленной точке пересечения торговых путей, жадно перенимали те элементы месопотамской культуры, которые могли использовать в своих целях. Так при отсутствии фактического завоевания могло происходить завоевание культурное. Но, как и в большинстве случаев, необходимо признать, что наши знания слишком скудны для того, чтобы подтвердить эти предположения.

Таким образом, мы рассмотрели несколько факторов, сыгравших важную роль в подъеме египтян из вязкой глины додинастики на вымощенную камнем дорогу истории.

Торжество широкомасштабной ирригации привело к значительным экономическим и социальным переменам, обусловило прирост населения, увеличение благосостояния, появление правящего класса и профессиональной специализации. Влияние Месопотамии оказалось последним катализатором, который изменил состав вещества. Но остается еще одна загадка: какие внутренние силы привели египтян к новой жизни? Можно ли ответить на этот вопрос очевидными «урбанистической революцией» и воздействием месопотамской культуры? Или все же существовал неизвестный нам фактор, такой как присутствие или отсутствие духовного стремления к новому жизненному укладу? Конечно же наш ответ будет субъективным. Он заключается в том, что некоторые культуры использовали возможности и оказываемое на них влияние, в то время как другие увязали в трясине прошлого. В единственном объяснении этих различий кроется опасность того, что оно может представлять повторяющийся цикл культурного развития. Возможно, существует взросление культуры, когда в стадии юношества она отличается стремлением к переменам и экспериментам, а в более осторожной старости отвергает все новшества. Это правило можно было бы назвать универсальным, но следует отметить, что все культуры, как и люди, различны: кто-то консервативен еще в юности, а кто-то на старости лет ищет приключения. В целом намного безопаснее описывать исторические события с позиций «как это происходило» и не проявлять профессионального интереса к поискам ответа на вопрос «Почему?». Поэтому давайте встанем на твердую почву, сказав, что длительный период додинастики был окончен и с появлением первых династий Египет вошел в мировую историю.

Глава 3

В поисках безопасности и порядка: I–III династии (около 3100–2700 до н. э.)

Что произошло в начале I династии? В определенный момент мы переходим от додинастики к династическому периоду, от доисторического времени к историческому, от темного пролога к сцене с поднятым занавесом, но все еще с минимальным освещением. Почему египетская традиция считает некоего Менеса объединителем Обеих Земель и родоначальником первых династий? Основываясь на скудных источниках, мы можем найти некоторые ответы, но основные элементы этого процесса останутся неизвестными. Мы можем проследить многое из того, что происходило в то время, но никогда не узнаем, какие факторы оказались решающими в процессе становления государства.

Конечно же дата основания государства – это всегда усредненная цифра, выбранная из нескольких дат, то есть, по нашему мнению, момент, в который государство начало функционировать. Ему непременно предшествовал длительный процесс подготовки, на смену которому, вероятно, пришло время укрепления и организации государственной машины. Даже если бы мы были уверены в хронологии раннединастического Египта и утверждали, что Менес совершил ритуал Объединения Обеих Земель в определенные дни некоего года, приближенного к 3100 г. до н. э., то все равно перед нами возник бы вопрос: что же было до и после этой даты?

Все наши знания фрагментарны и имеют небольшое значение. Семья, правившая Верхним Египтом, отправилась на север; завоевав его, она объединила два региона и на границе между севером и югом страны основала столицу Мемфис. Так началась длинная череда династий, правивших около трех тысячелетий. Тем не менее нам неизвестны предки завоевателей с юга, мы не знаем, кем был Менес – историческим лицом или героем более поздней легенды. Также неясно, что именно обозначало «завоевание» и произошло ли оно в течение жизни одного поколения или длилось несколько столетий; приобрел ли Мемфис свое важнейшее значение внезапно и сразу же, или для этого уже существовала определенная почва, или это произошло в ходе более поздних преобразований? И главное, мы не знаем психологического фона – было ли установление власти болезненным и сопряженным с длительным сопротивлением, или Египет был готов к этому и стремился к организации государства, для чего нужно было преодолеть единственное препятствие – внутреннюю борьбу за власть?

Отвечая на эти вопросы, мы можем сделать лишь несколько наблюдений. Вероятно, в правление первых двух династий происходило укрепление власти; на протяжении 400 лет после основания I династии продолжала существовать культура додинастического времени, но при царях III и IV династий стабильность и защищенность Египетского государства обусловили появление принципиально нового «египетского» стиля. Этот переход к новым средствам выражения произошел довольно внезапно. Можно предположить, что первоначально новое государство не занималось вопросами культуры, такими как архитектура, искусство и литература, – все его силы были направлены на решение правительственных проблем – укрепление военной мощи, разработку государственных институтов и обеспечение повиновения власти. Это скорее отрицательный аргумент, который можно подтвердить замечанием о том, что сохранились разрозненные источники, связанные с борьбой и восстаниями, имевшими место в правление I и II династий[9 - Breasted, ARE I, § 104, 112, 125.]. Представляется, что новому государству для осознания собственной мощи и ее укрепления потребовалось много времени.

Другой, довольно насущной проблемой была роль царя в новообразованном государстве. В более поздние времена государственная идеология провозглашала его существом другой природы – божеством, которое управляло людьми. Но воспринимали ли его так с самого начала? Скорее всего, нет, поскольку если бы завоевателя считали богом, то и само завоевание заняло бы намного меньше времени. Или идея о божественности царя появилась еще в то время, но из-за борьбы за власть ее всеобщее принятие растянулось во времени? Или это представление появилось как идеология, необходимая для защиты новой власти? Другими словами, считал ли новый царь необходимым представлять себя не как выдающегося смертного, чью власть могли оспорить другие не менее сильные люди, а как бога, с которым состязаться невозможно?

Это важный вопрос, поскольку он связан с основной доктриной египетского государства – обожествлением царя. Чтобы ее понять, необходимо выяснить, как, когда и почему она появилась. Было бы неверным полагать, что обожествление правителя относится к определенной стадии развития всех культур. Если сравнивать Древний Египет с современными ему Месопотамией и Израилем, то станет ясно, что в этих государствах отношение к царю было отличным от характерного для египтян[10 - Frankfort H., Kingship and the Gods (Chicago, 1948).]. Там царь не считался богом, но правил за них. В Египте фараон правил как бог, находящийся на земле среди смертных. Можем ли мы понять, почему египтяне пришли к этой идеологии, и узнать, когда она появилась?

Мы не можем найти четких и окончательных ответов на эти вопросы. Мы в состоянии всего лишь выдвинуть определенные гипотезы, обоснованные лишь в той или иной степени. Основная из них связана с географическим положением Египта, его изоляцией и разделением на две части. Египет был отрезан от активных контактов с другими странами, и, таким образом, его обитателям было свойственно чувство безопасности и избранности. Божественное провидение наделило Египет исключительной судьбой, поскольку он находился в значительном отдалении от своих соседей. Вселенским богам не нужно было парить над Египтом, тщательно подбирая смертного для правления от их имени, но сохраняя за собой функции фактического управления и контроля. Нет, они могли спокойно заниматься своими божественными делами, зная, что один из них – фараон, который сам был богом, – занимается управлением и контролем, находясь непосредственно в Египте. Географическая защищенность земель придавала богам уверенность в том, что они могут править землей de jure, а не осуществлять свою власть через посредников.

Однако географическое положение Египта свидетельствует против этого аргумента. Изолированный от внешнего мира, Египет был единым, самобытным участком суши. Внутри Египет единым не был, он состоял из разобщенных земель. Для египтян их страна являлась одновременно и «единой землей», и Обеими Землями. Жители Верхнего и Нижнего Египта всегда осознавали различие этих регионов. При ослаблении центральной власти они неизменно отделялись друг от друга. Их связывали лишь Нил и идея о том, что Египтом управлял не представитель Верхнего или Нижнего Египта, а бог, обеспечивающий процветание Обеих Земель. Приняв эту идеологию, жители Нижнего Египта не могли возражать против правления семьи, которая, хотя формально происходила из Верхнего Египта, явилась из мира богов и не была связана с конкретным местом в этом мире.

Если это так, то, вероятно, какое-то время ушло на укоренение в обществе мысли о том, что правитель, выглядящий как человек, является вовсе не смертным, а существом другого порядка. Он называл себя Хором, богом удаленных пространств, неба, подобным соколу. Он называл себя Обеими Владычицами, то есть включил в себя сущность двух богинь, покровительствовавших Верхнему и Нижнему Египту. Эти утверждения обрывали его связь с египетской землей, но в то же время укореняли его в обеих частях страны. И ко времени правления царей V династии правитель объявил себя божественным сыном солярного бога Ра, высшего божества. Как такая идеология могла укрепиться?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо подчеркнуть различие между принятием идеологии царской власти в целом и идеологии правления конкретной династии, только пришедшей к власти. Выше мы говорили, что географическое положение Египта обусловило готовность его жителей принять божественное правление. Следующий аргумент вытекает из психологии древних египтян. Эти люди не были мистиками, равно как и рационалистами в современном понимании. Они обладали практическим сознанием, принимали то, что подтверждалось практикой, и испытывали разные способы достижения одной цели. Хорошим считалось все, что было полезным, действенным или выгодным. Это не означает, что египтяне были по-современному расчетливыми, рациональными или категоричными. Их умозаключения никогда не проникали в суть явлений, а их естественный прагматизм не был направлен на поиск наипростейшего пути; напротив, он не отрицал существования абсолютно разных способов, если те вели к действенному результату. В отличие от соседей, вавилонян или евреев, египтяне не пытались создавать логических построений, выделяя различные явления в отдельные категории. Под лучами более жаркого египетского солнца жители долины Нила просто объединяли явления, которые можно рассматривать и по отдельности. Они были лениво терпимыми и широко мыслящими. Древнее мировосприятие одушевляло все во Вселенной – солнце, ветер, воду, деревья, скалы – и не делало различий между формами существования – человеком и животным, жизнью и смертью, людьми и богами. Поэтому египтяне с присущей им широтой взглядов не видели необходимости в поисках отдельных составных частей Вселенной. Для них все видимые и осязаемые проявления бытия отличались лишь внешне или временно, но имели одинаковую сущность, подобную спектру, где множество цветов переходят друг в друга без четких границ. При отсутствии необходимости выявления четких подкатегорий египтяне не видели грани между человеческим и божественным и легко принимали идею о том, что фараон из плоти и крови, живший среди людей, в действительности является богом, спустившимся на землю, чтобы управлять Египтом. Можно предположить, что, поскольку идеология божественной царской власти была естественной для египтян, ее истоки лежат в доисторическом прошлом.

Однако, когда мы попытаемся применить эту идеологию к новой династии, захватившей власть силой, складывается иная ситуация. Насколько легко и терпимо жители завоеванных территорий отнеслись к тому, что I династия распространила свое господство за пределы Верхнего Египта и заявила о своем божественном правлении всей страной? Сказали ли они себе: «Это эффективная власть, мы – люди практичные и признаем этих правителей своими божественными царями»? Мы не знаем ответа на этот вопрос. Существовали ли к тому времени прецеденты объединения двух частей Египта в единое государство? Есть точка зрения, согласно которой первые объединение и распад Египта произошли за несколько веков до появления I династии. К сожалению, истинность этого утверждения, то, что легло в его основу – историческое событие или более поздний вымысел, проверить невозможно. Если это было действительно так, то перед нами оказывается прецедент объединения Египта под властью бога на земле, за которым, однако, последовал длительный период разрозненности. Если додинастического объединения не было, то рассказ о таком событии мог появиться при царях первых династий, стремившихся создать основу для своего правления.

Как уже отмечалось, основной задачей первых двух династий было завоевание и укрепление власти. Можно выдвинуть рабочую гипотезу о том, что идея божественной власти была присуща населению Египта, но на протяжении долгого времени ее не удавалось четко сформулировать; цари первых династий использовали ее для обоснования собственного правления, а идеология божественной власти в том виде, в каком знаем ее мы, была разработана во всех подробностях и получила официальное признание при первых фараонах. Стоит оговориться, что не существует никаких доказательств этой гипотезы, но мы будем ее придерживаться до тех пор, пока не появятся новые подтверждающие или опровергающие ее данные.

Перед переходом к собственно историческому повествованию необходимо поговорить еще об одной концепции, которая, как и божественное правление, обеспечивала стабильность и могущество нового государства. Она заключается в египетском слове маат, которое переводят как «истина», «правосудие», «праведность», «порядок» и т. д. Каждый из этих переводов справедлив в определенном контексте, но данное понятие невозможно перевести одним словом. Термин маат использовали применительно к хорошему правлению или администрации, но его нельзя перевести как «царствование», «правительство», «администрация» или «закон». Маат являлась важной характеристикой всех вышеперечисленных понятий. Но область ее применения, как и у современных понятий «истина», «справедливость», «честность» и «порядок», была намного шире. Она была космической силой, несущей гармонию, порядок, стабильность и безопасность; она появилась в момент сотворения мира как объединяющее свойство всех явлений, устанавливалась вновь во время восшествия каждого из божественных царей на престол Египта. Храмовые рельефы представляют царя, ежедневно демонстрирующего маат другим богам – зримое доказательство того, что он выполнял свои священные обязанности царя от их имени. Таким образом, маат была связана с чем-то неизменным, вечным, космическим. Если рассматривать маат как «порядок», то она являла собой порядок в сотворенном мире, физическом и духовном, который был установлен однажды и навсегда. Если переводить это понятие как «правосудие», то маат не была связана только с правосудием, она подразумевала честные и справедливые отношения между элементами творения, включая взаимоотношения между правителями и их подданными. Если подразумевать под маат «истину», то нельзя забывать, что для древних людей истиной было не то, в чем можно было удостовериться, а то, что занимало свое законное место в миропорядке, созданном и поддерживаемом богами. Таким образом, маат была созданным и унаследованным правом, она вошла в общую доктрину стабильности миропорядка, чтобы утвердить и закрепить существовавшее положение вещей, и в особенности объяснить феномен царской власти. Антонимами маат были слова, которые переводятся как «ложь», «обман», «ошибка». Все, что не согласовывалось с установленным и принятым порядком, могло быть отвергнуто, как неправедное. С точки зрения этики термин маат наиболее близок к нашему понятию «добро».

Будущее представлялось людям чем-то страшным и неопределенным, ход времени вызывал перемены и даже разрушение. Если бы человек мог остановить ход времени, то избавился бы от ощущения опасности и неопределенности. Избежать разрушительных последствий времени и непредсказуемых опасностей будущего можно путем их перевода в разряд вечного и неизменного. Если временные и переходные явления считать вечными и постоянными, то уменьшится количество сомнений и страхов. Древние достигали этого мифотворчеством, в процессе которого все явления и события их маленького мира представлялись мгновенными вспышками вечного, незыблемого миропорядка богов. Так, маленький царь, сидящий на египетском престоле, был не очередным смертным, а «благим богом», существовавшим с начала времен и во веки веков. Взаимоотношения людей не нуждались в болезненном пересмотре в ходе развития, они были поразительно неподвластны изменениям, поискам или развитию, ибо они являлись полностью идеальными с начала времен и было необходимо лишь поддерживать их неизменность. Божественность царской власти и маат могли подвергаться временным неудачам или трудностям, однако основа этих понятий прочно вошла в сознание робкого человека, поскольку принятие непреложного полностью освобождало его от многих сомнений.

Мы предполагаем, что оба этих понятия существовали в сознании египтян еще до начала династического периода, так как они кажутся присущими Египту и не выглядят искусственными конструкциями, но царям первых династий пришлось потрудиться, чтобы адаптировать их к создаваемому новому государству. До появления этой доктрины, обросшей многочисленными дополнениями и толкованиями, государственное устройство оставалось незавершенным и неустойчивым. После того как она была провозглашена и стала считаться неизменной, появилось настоящее государство. Пора юности Египта завершилась, и он приобрел свой характерный вид, который не менялся на протяжении полутора тысяч лет. Представляется, что при царях первых двух династий, в течение приблизительно 400 лет, юная страна только набирала силу и лишь не ранее времени правления царей III династии Египет превратился в настоящее государство.

Таким образом, мы предполагаем, что при царях первых двух династий происходил центростремительный процесс, в ходе которого государство формировалось вокруг ядра, коим был фараон. Он, бог, был сам государством. Конечно же ему были необходимы чиновники в государственном аппарате, постоянно увеличивавшемся в размере и обладавшем все усложнявшейся структурой. Судя по нашим источникам, это были чиновники правителя, назначавшиеся им, отвечавшие только перед ним и занимавшие свои должности только потому, что так было угодно божеству. Несомненно, для работы новой администрации были необходимы законы, установления и прецеденты, но отсутствие источников позволяет предположить, что кодифицированных законов, которые можно было бы использовать безлично, без царского участия, не существовало. Напротив, обычное право страны было заключено в слове фараона, произнесенном в согласии с доктриной маат и собственным желанием бога, что полностью соответствовало пониманию принципа маат и его божественной функцией. Эти предположения базируются на наблюдениях, сделанных на основе более поздних источников, но, по нашему мнению, государственный аппарат, сформировавшийся в начале династического периода, оставался неизменным в течение всего последующего времени. Безличное и постоянно действующее законодательство, подобное месопотамским законам, не появилось и в более позднее время, вплоть до времени персидского владычества и эллинистического периода; централизация государства вокруг личности царя была явно несовместима с такими законами. Сила кодифицированных законов непременно вступила бы в противоречие с личной властью фараона. Можно предположить, что местные органы управления действовали на основе локальных традиций и обычаев, которые выдавались за выражение царской воли и в любой момент могли быть изменены по прихоти фараона. Единственным критерием такого жестко персонализированного и централизованного управления был принцип маат, считавшийся подобающим, справедливым и соответствующим божественному миропорядку. Но, поскольку царь сам был богом, он являлся толкователем маат и, по крайней мере теоретически, осуществлял контроль за ее соблюдением, опираясь только на собственную совесть, если, конечно, божеству она необходима.

При царях ранних династий эти формы правления и представления отсутствовали. По аналогии с внешними проявлениями власти можно предположить, что в это время происходила разработка ее идеологии. Судить о культуре Египта времени правления представителей первых трех династий мы можем благодаря сохранившимся архитектурным сооружениям, скульптурам, предметам мелкой пластики и небольшому количеству письменных источников. На их основе можно заключить, что при царях двух первых династий сохранялись традиции, характерные для культуры последнего этапа додинастического периода, развивавшиеся под сильным влиянием Месопотамии. Облицовка архитектурных построек декоративным кирпичом, использование цилиндрических печатей, некоторые мотивы рельефных изображений и другие заимствования продолжали существовать при царях I и II династий, и лишь при их преемниках эти явления были переосмыслены или заменены новыми элементами. Таким образом, по нашему мнению, цари трех первых династий были полностью заняты формированием государства и государственности и не прилагали усилий для изменения форм культуры. Когда государство окончательно укрепилось на основе доктрины божественного правления, Египет оказался готовым к разработке собственных характерных форм, самостоятельно сформировавшихся на египетской почве.

Гробницы царей и вельмож, относящиеся к концу додинастического и к началу династического периода, стали крупнейшим проявлением материальной культуры. Эти низкие постройки из кирпича с плоскими крышами и толстыми наклоненными к центру стенами получили в египетской археологии название мастабы. Стены мастаб были украшены нишами с панелями, состоявшими из декоративных кирпичей. Эта техника имеет месопотамское происхождение. В Месопотамии кирпич был основным строительным материалом. Конечно же он имелся и в Египте, также располагавшем большими запасами доступного и легкого в обработке камня. Примечательно, что применение камня началось значительно позже, сначала его использовали для изготовления отдельных элементов кирпичных построек. Один из царей I династии украсил пол своей погребальной шахты ровными и подогнанными друг к другу плитами из гранита. Таким образом, вымостка главной камеры его дома вечности оказалась сделанной из более надежного материала, чем само сооружение, возведенное из сырцового кирпича. При царях II династии в кирпичных мастабах уже была устроена отдельная камера, сложенная из известняка. К тому же времени относится письменный источник о постройке каменного храма или святилища. Это сооружение было достаточно необычным, и поэтому его возведение нашло свое отражение в царских летописях[11 - Breasted, ARE I, § 134.]. Камень взял свое лишь в правление III династии, когда был построен огромный комплекс, окружавший ступенчатую пирамиду царя Джосера в Саккаре (фото 9б). Возможно, говорить о том, что камень «взял свое», еще преждевременно, поскольку этот материал был разрезан на маленькие блоки, уложенные как кирпич, и каменные стены, как и характерные для более ранних гробниц, сложенных из кирпича, были также украшены декоративными панелями. Весь этот огромный комплекс был полностью возведен из камня, но при этом строители использовали проверенную временем традиционную технику работы с кирпичом. Архитекторы и каменщики еще не осмеливались использовать физические свойства камня – его плотность, прочность и долговечность. Многие декоративные элементы также подчеркивают огромное значение сложившихся традиций в архитектуре, где появление нового строительного материала было равнозначно революционному прорыву. Колонны, поддерживавшие перекрытия, были сложены из небольших известняковых блоков, украшены каннелюрами и целом повторяли форму колонн, состоявших из обмазанных глиной связок тростника, – более раннего архитектурного элемента, который применяли при строительстве простых сооружений. Внутренняя сторона каменных плит потолка была покрыта расписными рельефами, имитировавшими деревянные балки, применявшиеся в более ранних постройках. Огромный комплекс в Саккаре стал величайшим достижением, а замысливший и воплотивший его архитектор был изобретательным и смелым гением. Однако даже первопроходец в своих поисках нового может использовать старые проверенные методы, в особенности если для этого необходимо заручиться поддержкой божества[12 - Baldwin Smith E., Egyptian Architecture as Cultural Expression (New York, 1938), 60ff.].

В целом древние египтяне не отличались склонностью к поискам нового, а предпочитали следовать многовековым традициям. Однако в определенные моменты истории происходило изменение традиций. Начало династического периода как раз и стало таким временем поисков и открытий. Разработав новые средства выражения, которые полностью соответствовали их потребностям, египтяне хранили их в неприкосновенности до конца существования египетской культуры. К огромному сожалению, об этом самом раннем периоде истории нам известно совсем немного и большинство наших знаний основывается на традициях и аналогиях более поздних времен. В течение многих столетий египтяне редко проявляли творческую смелость. В своем мировоззрении они стремились придерживаться установленного богами порядка[13 - Например: Winlock H.E., The Rise and Fall of the Middle Kingdom at Thebes (Macmillan, 1947), 150ff; Frankfort H., Ancient Egyptian Religion (New York, 1948), viif.]. Большинство нововведений, появившихся в материальной культуре более позднего времени, не было изобретено в Египте, а перенято из других стран. Но конечно, они сразу же заняли свои места в общественном сознании, на формирование которого потребовалось определенное время. В большей степени оно сложилось при царях первых пяти династий. Если данное утверждение верно, то возникает вопрос об оригинальности этого общественного сознания и о том, не было ли и оно, столь характерное для культуры Египта, заимствовано из сопредельных стран? Мы рассматривали плодотворное воздействие Месопотамии на египетскую культуру в конце додинастического периода. Но насколько было оригинальным «культурное выражение Египта», которое появилось при царях первых династий?

Ответом на этот вопрос отчасти является отсутствие источников. В культурном выражении Египта трудно найти прямые параллели с культурами других стран, и это дает возможность предположить, что все нововведения являются результатами самостоятельного развития культуры. Мы упомянули каменную архитектуру, пришедшую на смену постройкам из сырцового кирпича. Было также сказано, что в Месопотамии из-за отсутствия камня местные архитекторы были вынуждены использовать кирпич, в то время как в Египте имелись огромные запасы разнообразного строительного камня. Следует отметить, что новые формы каменной архитектуры были по своей сути египетскими. Колонны, имитировавшие связки тростника, потолочные плиты, повторяющие фактуру деревянных балок, полукруглые карнизы, декоративные фризы в форме валика – все это соотносится с египетскими моделями и не имеет параллелей в других культурах. Наклонные стены гробниц и храмов имеют прямые аналогии с пологими скалами на берегах Нила и создают впечатление постройки, возведенной непосредственно на этих скалах или пристроенной к ним. Использование наклонных стен нашло логическое завершение в гранях пирамид – типично египетских сооружений, не имеющих аналогий в других культурах.

Круглую скульптуру можно рассматривать с тех же позиций, что и архитектуру, в то время как искусство рельефа соответствовало некоторым принципам, которые применялись в скульптуре. До времени правления царей IV династии в скульптуре или живописи еще не существовало типичного изображения человеческой фигуры. Статуи представляли собой цилиндрические фигуры со скругленными ребрами. На плоскостных изображениях встречаются образы – пластичные, угловатые, изгибающиеся, напоминающие размякших от влаги пряничных человечков. Но к IV династии появились новые формы и сложился канон благородного искусства, для которого столь характерно было ощущение вечного постоянства. Мы используем слово «канон», поскольку принятие этих новых форм сразу стало безоговорочным, как будто применение или запрет на определенные способы художественного выражения были предписаны царским указом. Вероятно, в действительности этот процесс был менее жестким и выражался в том, что цари благоволили к определенным формам и в течение одного или двух поколений такое искусство стало каноническим. В любом случае цилиндр как форма основы скульптуры уступил место кубу с плоскими гранями и прямыми углами. Предполагалось, что статуи должны иметь два ракурса – строго фронтальный или только профильный. Вероятно, что статуи никогда не устанавливали в открытом пространстве, дающем возможность осматривать их со всех сторон; их изготавливали как неотъемлемые части архитектурных сооружений, вписанные в их композицию, которая полностью определяла углы обзора скульптуры. Статуи могли помещать в ниши или приставлять к стене, где можно было их увидеть только фронтально. Благодаря этому возникла необходимость в плоской стороне статуи, соприкасавшейся со стеной, и эта характерная угловатость стала отличительной чертой нового египетского искусства. Здесь нет и намека на иноземное влияние; новые формы полностью определялись использованием блоков любого размера, высеченных из разнообразного египетского камня, и местоположением статуй, которое диктовалось религией Древнего Египта[14 - Frankfort H., Sculpture of the Third Millenium BC from Tell Asmar and Khafaajah (OIP 44, Chicago, 1939), 34ff.].

Искусство скульптуры неотделимо от искусства рельефа, которое, в свою очередь, неразрывно связано с живописью. Присущий египетской скульптуре кубизм обусловил появление трапециевидных статичных фигур, покрывавших стены гробниц и храмов. Плоскостные изображения человека искусно разворачивали фигуру – глаз и плечи показывались полностью фронтально, в то время как остальные части тела были представлены в профиль. Учитывая назначение изображений, можно прийти к выводу, что применение этого художественного приема стало удачной находкой. Как и статуи, плоскостные изображения предназначались для вечности. Каждый образ обретал вечную жизнь благодаря своей прочности и отстраненности. Художники избегали передачи движения, действия или эмоций, поэтому массивные и лишенные действия фигуры были самоценными, не зависели от места и времени. Как и в египетских мифах, где одноразовое действие становилось безвременным и длящимся вечно, искусство передавало образы конкретных людей как некий стереотип и таким образом даровало им бессмертие. Это вовсе не означает, что египетское искусство не передавало индивидуальных черт; они присутствуют, и в особенности в портретных изображениях, но лишь в той степени, которая позволяла сохранить вечную отстраненность образа. Однако если уж говорить о портрете, не следует воспринимать его в современном смысле, который подразумевает точное изображение определенного момента и его эмоциональную окраску. Не стоит забывать, что древние египтяне стремились создать изображение, которое наиболее подходило для вечной жизни, что неизменно требовало статичности и идеализации образа. Играющие дети, слуги и малозначительные персонажи могли быть изображенными в движении или в неком эмоциональном состоянии, но самого господина, для которого делались эти рельефы, представляли во всем величии и великолепии. И для этих целей прекрасно подходил канон изображения человеческой фигуры, угловатой, представленной в шаге и с широко раскрытым глазом.

Это новое искусство появилось совершенно неожиданно и в относительно короткие сроки достигло изящества и совершенства линий. К лучшим его образцам можно отнести фигуру сидящего царя IV династии Хафра из Египетского музея в Каире, которая передает ощущение совершенного величия, или статую Хемиуна из музея Хилдесхайм, где скульптор передал ощущение полного покоя в вечности. Стоит подчеркнуть, что в рамках устоявшегося канона и правил художники продолжали поиски нового. Образы каирского Сельского старосты или бостонского Анххафа (фото 8б) не могли быть созданы путем раболепного следования канонам. Создается впечатление, будто первые мастера были не слишком привязаны к ним и с удовольствием передавали сдержанные эмоции в рамках предписанных правил. Поиски нового и творческий подход были возможны во времена, когда искусство еще оставалось молодым, когда мертвый след прошлого еще не стал тяжелым бременем[15 - Smith W.S., A History of Egyptian Sculpture and Painting in the Old Kingdom (Oxford, 1946); рецензия в JNES 6 (1947), 247ff.].

Возможно, существовали и другие элементы культуры, в рамках которых на протяжении этого периода экспериментов и нововведений появились поистине ценные произведения. Возвращаясь к архитектуре, нельзя не отметить, что пирамиды и припирамидные храмы ранних периодов были построены более старательно и добротно, чем сооружения позднего Древнего царства. В частности, Великая пирамида, возведенная в начале IV династии, представляет собой гигантскую массу камня, обработанного с величайшей аккуратностью. Это 250 миллионов тонн каменных блоков, средняя масса которых составляет 2,5 тонны, и при этом масштабе каждый блок был уложен и подогнан к другому с ювелирной точностью – зазоры между ними не превышают половины миллиметра. Разница длин сторон пирамиды составила 0,09 процента на северной и южной гранях и 0,03 процента – на западной и восточной. Эта огромная груда камня была установлена на природное каменное основание, которое было выровнено с точностью до 0,004 %, определяющих разницу уровней противоположных углов. Это непревзойденная по добротности работа мастеров[16 - Edwards I.E.S., The Pyramids of Egypt (Penguin Books, 1947), 87.]. Беспристрастная статистика демонстрирует почти сверхчеловеческую точность и самоотдачу при реализации плана. Конечно же в более поздние времена египетские строители не отличались подобной точностью и добросовестностью, зачастую они быстро возводили эффектные, но совсем непрочные сооружения[17 - Clark S., Engelbach R., Ancient Egyptian Masonry: The Building Craft (Oxford, 1939), 132ff.]. Правление царей первых династий было временем проверки Египта на прочность, в течение которого памятники создавались с величайшими тщательностью и добросовестностью. Несколько пирамид III и IV династий значительно превосходят по качеству более поздние аналогичные сооружения. Если рассматривать их как важнейшие проекты государства, то они демонстрируют, что в определенный момент египтяне обладали рациональной добросовестностью. В этот короткий период египетские мастера стремились к тому, что мы называем «развитием науки», были открыты для поиска нового. Но после того как были исследованы возможности и найдены подходящие формы, началось консервативное повторение – можно было применять лишь хорошо известные и проверенные формы. Мы, живущие в век прогресса и постоянного стремления к улучшению форм и условий, осуждаем подобное ослабление духа. Но нельзя забывать, что мифологическое сознание стремилось обрести уверенность в остановленном времени, в установленном богами порядке и отрицало будущее, которое не казалось чем-то неопределенным, ведь оно также принадлежало не человеку, а богам. В этих условиях мы должны воздать должное ранним достижениям Египта и успешному появлению форм, просуществовавших на протяжении многих столетий. Древние египтяне стремились к постоянству, и это стремление отразилось в культуре, остававшейся неизменной в течение пятнадцати веков.

В нашем рассуждении есть слабые места, в особенности то, что мы строим доказательства на основании выборочных данных. Мы утверждаем, что раннединастический период был временем подъема мысли, стремлений и добросовестности; это утверждение основывается исключительно на изучении ряда памятников архитектуры и произведений искусства. Существуют ли иные данные, относящиеся ко времени правления царей первых династий и способные подтвердить нашу точку зрения? По нашему мнению, они есть, хотя следует признать, что найти их, как и точно датировать, непросто. Эти данные содержатся в научном сочинении, «Хирургическом папирусе» Эдвина Смита, и в Мемфисском теологическом трактате. Если бы можно было окончательно датировать эти тексты правлением царей первых четырех династий, то они стали бы доказательством того, что в развитии мысли и духа эта ранняя культура достигла тех же высот, что и другие культуры Древнего мира, включая греков, если не превосходила их. К сожалению, эти письменные источники дошли до нас в редакциях более позднего времени, и поэтому первым делом необходимо доказать, что оригиналы трактатов относятся к самым ранним периодам египетской истории.

Хирургический папирус Эдвина Смита датируется приблизительно XVII в. до н. э. На основании речевых оборотов, грамматики и синтаксиса можно легко доказать, что исходный источник был составлен в начале Древнего царства. Очевидно, что сам текст значительно старше, чем его список. Утверждение, будто подобные медицинские тексты происходят от более древних, относящихся ко времени I–IV династий, основывается на предположении о том, что именно в это время появилась древнеегипетская медицина. В любом случае текст папируса Эдвина Смита, записанный в XVII в. до н. э., не имеет признаков того, что он был составлен в то же время. Однако ряд свидетельств указывает на то, что он был написан в то время, когда древнеегипетский язык только начал формироваться. По нашему мнению, основной текст папируса значительно старше периода царствования представителей V династии и может относиться к правлению царей двух первых династий.

В древнеегипетских медицинских текстах описаны разнообразные народные лечебные средства, основанные на целебных свойствах растений и симпатической магии, знахарские средства, включая заговоры и заклинания, и результаты точных физиологических наблюдений. В хирургическом папирусе Эдвина Смита, равно как и в медицинском папирусе Эберса, содержится рассуждение о функциях сердца, где упоминается о том, как сердце «говорит» в различных частях тела и как врач может это услышать. Речь идет не совсем о кровообращении, поскольку в трактате не говорится о циркуляции крови от сердца и к нему (кроме того, египтяне считали, что сердце перемещало не только кровь, но и другие жидкости). Однако признание связи сердца и других частей тела, а также сердца как источника жизненно важных веществ превосходит любые физиологические наблюдения, сделанные до греков. Древние врачи, «измерявшие сердце», вероятно, считали не пульс – количество ударов за определенное время, а получали общее представление о состоянии больного, отмечая замедленное или учащенное сердцебиение. Тем не менее эти особенности не могут нам помешать по достоинству оценить данный текст и считать его важнейшим научным сочинением, созданным в догреческую эпоху[18 - Breasted J.H., The Edwin Smith Surgical Papyrus (OIP III, Chicago, 1930), I, 1—29.].