Украинский национализм. Факты и исследования

С точки зрения идеологии и политической ориентации УНР была на противоположном полюсе украинской политики. Во многих отношениях, однако, ее развитие шло почти параллельно развитию гетманского движения. УНР была, конечно, «законной» преемницей республики 1918—1920 годов. Как было выше упомянуто, наследником первого президента, Симона Петлюры, был Андрей Левицкий, который продолжал считать себя главой государства с правительством в изгнании и, следовательно, стоящим над партиями. Фактически к 1939 году основная масса его сторонников были членами Украинской социал-демократической партии, хотя аура легитимности держала других, особенно социал-революционеров, в состоянии непрочной преданности ему. Кроме того, идеология группировки была бесспорно социалистической и демократический – хотя и несколько устарелого типа в силу довольно небрежно сформулированной утопической теории предреволюционной эры.

Некоторые тревожные события имели место в рядах УНР. Несомненно, никакая демократическая группа не могла бы пережить восемнадцать лет эмигрантского существования без каких-либо признаков вырождения. Основа силы демократического правительства и правления – частое возобновление поддержки путем выноса своей политики на всенародный вердикт и набора новых сил из народных масс – оказывается недейственной в условиях эмиграции. Это по существу своему динамическое явление становится статичным вследствие отрыва от масс, и члены такого правительства начинают заниматься собой. Здоровые явления демократической политики заменяют личная вражда, фракционность и борьба за внешнюю поддержку. Так шли дела и в УНР. Когда началась война, «правительство» было рассеяно в трех европейских столицах. Некоторые из менее важных министров были в Праге, где до недавнего времени демократическая атмосфера и поддержка чехословацкого правительства создали благоприятный климат для развития украинской культуры. В Париже находились Вячеслав Прокопович, премьер-министр, и Александр Шульгин, министр иностранных дел. Главным центром, однако, была Варшава – резиденция президента Левицкого и его министров Сальского и Смаль-Стоцкого. Такое распределение приблизительно соответствовало связям правительства с европейскими правительствами. Основными были связи с Польшей, как это было при Петлюре в последние месяцы его правления. У правительства в изгнании связи с Польшей стали еще теснее[45 - По крайней мере, они стали теснее после убийства Петлюры. Как отмечалось выше, он оставил Польшу из-за политики подавления украинской культуры и быта в границах Польши. Левицкий, однако, счел возможным оставаться в Варшаве, и в результате недовольство галицких элементов вынудило его еще более сблизиться с польским режимом.]. Когда разразилась война, значительное число прежних офицеров Украинской республиканской армии служили как профессиональные военные (офицеры по контракту) в польской армии. Кроме того, прометеевское движение, которое было основано украинцами в двадцатых годах и возглавлялось Смаль-Стоцким, всецело поддерживалось Варшавой. Это движение, которое пыталось объединить эмигрантских лидеров наций Советского Союза (исключая русскую), играло большую роль в польских планах создания блока государств в Восточной Европе, от Финляндии до Кавказа, в котором Польша могла стать истинно великой державой, пользуясь своим «естественным» положением лидера. Украинские лидеры прометеевского движения знали, конечно, о целях Польши, но, в своем подавляющем большинстве желая освобождения этих народов от коммунистического ярма, принимали помощь варшавского правительства.[46 - О прометеевском движении в начале войны см. написанное его лидером Смаль-Стоцким The Struggle of the Subjugated Nations in the Soviet Union for Freedom: Sketch of the History of the Promethean Movement, Ukrainian Quarterly, III (Autumn, 1947). P. 324—344.]

С точки зрения реальной политики зависимость лидеров УНР от Польши вполне понятна. К сожалению, польское окружение сделало многое для того, чтобы дать им почувствовать все минусы положения изгнанников. Тенденция к шовинизму в польском государстве, его быстрый отход от демократических принципов в тридцатых годах и атмосфера милитаризма и фракционности перекликаются в некоторой степени с параллельными процессами в украинском движении.

Результатом связей лидеров УНР с Польшей, а также следствием их демократической идеологии стало то, что они предпочли продолжать свою деятельность во Франции и Румынии, где получили определенную поддержку от официальных кругов. В Румынии находилась большая группа украинских эмигрантов, но политическая атмосфера там быстро ухудшилась подобно тому, как это было в Польше. Условия во Франции были гораздо более благоприятными, и тамошнее украинское республиканское сообщество, включавшее в себя людей, занимавших высокие места в правительстве УНР, осталось в основном демократическим по взглядам. Франко-советский договор, однако, казалось, уничтожал любую надежду на реальную помощь со стороны Франции. В то же самое время, как было отмечено, перспектива польско-германского сотрудничества против Советского Союза становилась реальнее. Эта перспектива была настолько привлекательна для лидеров УНР, что многие, включая президента Левицкого, отказывались видеть реальное ухудшение в германо-польских отношениях даже в конце лета 1939 года и отчаянно надеялись на поворот в немецкой политике даже после объявления о заключении договора Молотова – Риббентропа.[47 - Интервью 13.]

Когда вспыхнула война, десятки украинских офицеров верно несли свою службу в рядах терпевшей безнадежное поражение польской армии. В ответ польское правительство уделяло явно незначительное внимание вопросам безопасности руководства УНР в Варшаве. Однако Левицкий в конце концов сумел покинуть Варшаву и переехать в украинскую этнографическую область Польши. Там его команда получила известие о довольно быстром подходе советских сил. Было решено, что предпочтительнее попасть в руки немцев, чем своих архиврагов. Перед тем, однако, как сдаться немцам, президент сумел сообщить Прокоповичу, что, в соответствии с конституцией, тот должен принять обязанности президента и что Шульгин должен, в свою очередь, стать премьер-министром[48 - Интервью 22; Наступ. 1940. 9 марта.]. Прометейцы, возглавляемые Смаль-Стоцким, достигли Львова и были в даже большей опасности перед лицом советского продвижения, но они также успели достичь немецких линий и были благополучно эвакуированы, вероятно, благодаря специальным усилиям адмирала Канариса, начальника разведки, который рассчитывал сохранить группировку для будущего использования против Советского Союза.[49 - Cf. Karl Abshagen. Canaris, Patriot und Weltb?rger (Stuttgart: Union Deutsche Verlagsgesellschaft, 1949). P. 217; интервью 13.]

После того как украинские республиканцы неохотно приняли покровительство немцев, те сразу стали обращаться с ними как с вражескими военнопленными. Их организация была объявлена незаконной, а лидеры оказались под строгим наблюдением и ограниченными в передвижениях. Однако вскоре к ним стали относиться менее строго. Множеству украинских «офицеров по контракту», номинально военнопленным, позволяли перемещаться в пределах оккупированной немцами Польши, в то время как нескольким политическим лидерам была предоставлена даже работа, связанная с написанием для немцев исследований по Украине. Несомненно, эти послабления были отчасти вызваны готовностью Левицкого и других лидеров поддерживать неофициальные контакты дружественного характера с немецкими представителями. Как будет показано, однако, они никак не желали становиться пешками в руках немцев и при удобном случае старались восстановить собственную свободу действий.[50 - См. главу 4.]

В течение некоторого времени «правительство-преемник» в Париже было способно проводить независимую политику. Прокопович и Шульгин активно помогали делу союзников, особенно усилиями по вербовке значительного числа рабочих украинского происхождения в планируемый легион, который надеялись создать для помощи Финляндии в ее борьбе против Советского Союза. Прежде чем их планы смогли материализоваться, эти люди были захвачены в плен в результате быстрого германского вторжения во Францию. Шульгина направили в концлагерь, Прокопович умер через несколько месяцев после французской капитуляции, и вся значимая деятельность в этом регионе прекратилась.

ОУН, которая быстро увеличивала свое влияние в тридцатых годах, пошла другим курсом. Убийство Коновальца явилось серьезным ударом, но его наиболее болезненные последствия почувствовались не сразу. Вскоре после этого ОУН с головой ушла в формирование украинского «государства» в прикарпатской области Чехословакии. Крах этого проекта в марте принес крайнее разочарование. Это, однако, не дискредитировало ОУН в глазах большинства украинских националистов. В конце концов они увидели, что украинцы начали решительную, хотя и краткую, борьбу против обрушившихся на них невзгод, в то время как другие народы Чехословацкой республики подчинились диктату соседних держав, не оказав никакого сопротивления. Тысячи молодых закарпатских украинцев оказались в изгнании (главным образом в Большой Германии), расширив таким образом ряды ОУН. «Карпатская сечь», военная организация, которая боролась с венграми, заняла свое место в украинской легенде наряду с запорожскими казаками, сечевыми стрельцами и отрядом Тютюнника. Чистым выигрышем оказалось скорое повышение престижа организации, хотя сомнения в мудрости курса, которому она следовала, проявятся позже.

На момент начала войны руководство ОУН оставалось во многом таким же, как и до смерти Коновальца. Кроме его руководителя, Андрея Мельника, был еще и Провод в составе восьми членов. Важная роль этих людей в описываемых далее событиях требует того, чтобы подробнее сказать о личности каждого и их прошлом. Двое были генералами революционного периода; ОУН, как большинство украинских организаций, считала желательным иметь в руководстве лица, которые напоминали бы о днях активной борьбы за освобождение, чтобы таким образом теснее связать организацию с националистическим мифом. Роль генерала Курмановича, кажется, в значительной степени была ограничена этими соображениями престижа; нельзя сказать то же самое о генерале Капустянском, которому предстояло сыграть смелую и активную роль в националистической организации на востоке Украины после июня 1941 года. Ни один из них, однако, похоже, не оказал значительного воздействия на формирование политики организации. Также ограниченную значимость в формировании политики имели двое из более молодых членов руководства – Ярослав Барановский и Дмытро Андриевский. Барановскому было лишь тридцать три года, когда вспыхнула война, он был человеком совсем другого поколения, чем большинство членов руководства. Родом из Галиции, он являлся активным членом подпольной студенческой организации во Львове, был заключен в тюрьму поляками. Позже он продолжил изучение юриспруденции в Австрии[51 - См. некролог в «Наступе», ЗО мая 1943 г., с. 5.]. Его возраст и предыдущий жизненный путь, похоже, сделали его естественным звеном в связи между руководством и галицкой националистической молодежью, и действительно, вплоть до 1940 года его влияние в этой группе было значительным. К сожалению для него, его репутация находилась в постоянной опасности и могла в любой момент рухнуть из-за того, что его брат, Роман, был агентом польской полиции, хотя Ярослав со всех точек зрения был вне подозрений[52 - Интервью 52, 75; Богдан Михайлюк. Бунт Бандери, 1950. С. 50.]. Андриевский, хотя был лишь несколькими годами старше Барановского, имел отличную от того биографию и функции в организации. Он уехал с Восточной Украины молодым человеком, некоторое время находился на дипломатической службе республики, а затем обучался на инженера в Бельгии. Примкнув к движению, он взял на себя значительную часть его внешних сношений, хотя главные контакты, поддерживавшиеся с Германией, осуществлялись через другие каналы. Его умеренность и писательский талант сделали его ценным достоянием организации.[53 - Интервью 48, 67.]

Следующими по шкале важности в Проводе были двое военных, намного моложе, но и активнее, чем упомянутые выше генералы. Ричард Ярый был уникален среди членов Провода тем, что не был украинцем по рождению. Нельзя сказать с уверенностью, был ли он чехом или немцем по происхождению; он служил офицером в австро-венгерской армии наряду с многочисленными галицкими украинцами, а с распадом этой державы его жребий пал на борющуюся Украинскую республиканскую армию. Он служил лояльно и хорошо, а после провала украинских усилий продолжал сотрудничать со своими товарищами в УВО. Поскольку Германия набирала силу, он установил тесные связи в кругах германской военной разведки. Для других членов Провода он был хорошим товарищем, талантливым сторонником их дела, которое отчаянно нуждалось во всякой помощи, и желанным посредником в отношениях с немцами. В то же самое время его считали амбициозным, предполагали, что он не слишком щепетилен. Некоторые из его коллег чувствовали, что его преданность украинскому национализму не была чистосердечной[54 - Интервью 67.]. Полковник Роман Сушко, подобно Ярому, служил и в австро-венгерской, и в украинской армиях. Хотя и дискредитированный в нацистских кругах, он также был в тесном контакте с абвером. В отличие от Ярого, однако, он был типичный западноукраинец из галицкого крестьянского рода.[55 - См. некролог: Львiвськi вiстi. 1944. 2 февраля. С. 2; письмо Райнхарду Хайдриху, Aussenpolitisches Amt der NSDAP, Reichsleitung, 18 сентября 1940 г.]

Самыми влиятельными лицами считаются Мыкола Сциборский и Омельян Сенык. Сциборский родился в Житомире в 1897 году, в семье царского армейского офицера, юность провел в Киеве. Таким образом, он знал Восточную Украину такой, какой она была до революции. После службы в украинской армии он эмигрировал в Прагу, где учился на инженера и экономиста[56 - См. некролог в «Наступе», 27 сентября 1941 г., с. 1.]. Примкнув к УВО и ОУН в течение этого периода, он быстро поднялся до положения официального теоретика ОУН; в этом качестве он оказался весьма влиятельным. Сенык, в отличие от Сциборского, являлся практическим организатором. Родом из Галиции (его отец был чиновником во Львове), он был также ветераном революционной борьбы, как и австро-венгерской армии[57 - Там же.]. Он принимал участие в подпольной работе в Польше в двадцатых годах, но вообще расценивался более молодым поколением как слишком умеренный и слишком консервативный. Но он, похоже, пользовался доверием Коновальца до самой смерти последнего и сразу после нее унаследовал практическое руководство организацией. В этом своем качестве он стал переходным звеном в передаче власти полковнику Андрею Мельнику.

Мельник был в состоянии сыграть роль уникальной важности в украинском националистическом движении. Во многих отношениях его естественные качества превосходно удовлетворяли данной роли. Этот человек прекрасно держался, с величием и достоинством, но одновременно отличался своим дружелюбием и самообладанием, и это среди людей, чувство собственного достоинства и уравновешенность которых, как правило, замещались грубостью и экстремизмом. Родившийся в крестьянской семье Восточной Галиции, он был несколько старше (сорока восьми лет), чем большинство его коллег. После получения инженерного диплома в Вене в 1912 году[58 - Наступ. 1940. 12 декабря. С. 3.] он служил в австро-венгерской армии. Там, как вспоминают, его коллеги-офицеры, австрийцы и украинцы, звали его «лорд Мельник» – не из сарказма, а в знак искреннего уважения воплощенной в нем английской концепции джентльмена, тогда еще считавшейся идеалом в Центральной Европе[59 - Интервью 62.]. В своей последующей карьере, в которой не было особых взлетов, он не сделал ничего, что повредило этой репутации. При Коновальце он был начальником штаба сечевых стрельцов, а позже отбывал срок в польской тюрьме за участие в УВО. В отличие от большинства других лидеров, однако, его карьера в тридцатых годах проходила спокойно. Следуя своему инженерному образованию, он работал управляющим в огромном лесном поместье львовского митрополита.

Трудно сказать, можно ли считать Мельника набожным католиком, но, несомненно, он был гораздо ближе к церкви, чем почти все его коллеги. В течение множества лет до принятия Мельником руководства организацией он был председателем католической молодежной организации «Орло»[60 - Енцiклопедiя украiнознавства, изд. Володымыр Кубийовыч и Зенон Кузеля (Мюнхен: Наукове товариство iм. Шевченка, 1949). С. 959.] в Галиции, которую большая часть оуновской молодежи тех мест считала антинационалистической. Кажется вероятным, что его выдвижение на пост руководителя в Проводе очень устраивало круги грекокатолической церкви, которые таким образом надеялись рассеять антиклерикальные тенденции в ОУН и предотвратить дальнейшее распространение антихристианских элементов в ее идеологии. Одновременно близость Мельника к церкви и его умеренность, несомненно, приветствовались многими членами Провода, особенно Сеныком. Обстановка в Польше была в высшей степени неблагоприятна для создания и развития надежной основы для организованного украинского национализма, независимо от его идеологии. Террористический ответ на жестокое и кровавое подавление поляками всех национальных чаяний был понятен и приемлем время от времени для всех элементов в ОУН и одобрялся даже более широкими кругами галицкого общества. С течением лет, однако, эта тактика приобрела тенденцию выхода из-под контроля и, как следствие, наносила удар по целям организации, так как вызывала еще более жесткие репрессии, а также отчуждение тех членов украинского сообщества, которые все еще надеялись вести нормальный образ жизни. Отчуждение стало особенно явным к концу тридцатых, когда легальные украинские партии в Польше приобрели тенденцию все более отделять себя от подполья и пытались нормализовать отношения с польским правительством. Чтобы остановить эту тенденцию, ОУН нуждалась в более благоразумном и умеренном руководстве; связи с церковью, особенно с влиятельным митрополитом Шептицким, могли стать неоценимыми.[61 - Это дедуктивный анализ, сделанный на основе обстановки в ОУН, а также прошлого и связей лиц из ОУН. Его нельзя подтвердить документально, но, кажется, он вполне соответствует всем известным фактам. По поводу комментариев относительно подозрений, порожденных связями Мельника с церковью и поддержкой его со стороны Сеныка, см.: Васыль Рудко (Р. Лисовый). Розлам в ОУН // Украiнськi вiстi. 1949. 23 мая. С. 3. Следует заметить, что несколько критиков первого издания этой книги возражали против утверждения, что более молодое поколение оуновцев склонялось к антиклерикализму, хотя другие согласились с этой интерпретацией. Помимо украинских критиков самые веские возражения выдвинул Hans J. Beyer в Historische Zeitschrift, CLXXXVI (октябрь 1958). С. 422—424. Этот вопрос никогда, вероятно, не сможет быть прояснен окончательно, но я остаюсь при убеждении, что моя первая интерпретация является по своему существу правильной. Для подтверждения см.: Лев Шанковський. Похiднi групи ОУН (Мюнхен: Видавництво «Украiнський самостiйник», 1958). С. 36.]

Реальная трудность для такого сближения состояла в том, что оно было абсолютно несовместимо с развитием и идеологией ОУН. Официально Провод был приверженцем интегрального национализма. В политическом контексте Центральной Европы тридцатых годов это подразумевало, что он сильно тяготел к фашистскому тоталитаризму. Тоталитарный элемент в идеологии ОУН состоял в акцентировании нации как сущности, ценимой выше всего прочего. Ей следовало служить любыми средствами, которые могут потребоваться. Сторонники ОУН утверждали, что государство – это попросту наиболее удобная форма национальной жизни, а не абсолютная ценность сама по себе, в отличие от нации[62 - Максим Орлик в «Наступе», 17 августа 1940 г., с. 2. Главным образом я полагался на периодические издания довольно большого тиража (приблизительно в 6000 в случае с «Наступом») как основные источники по идеологии ОУН этого периода. Более философские трактаты Донцова и особенно Сциборского «Нациократия» представляют куда больший интерес для изучающего политическую теорию. Из-за целей этой работы, однако, кажется предпочтительным использовать хоть и менее глубокие источники, но такие, что производят большее воздействие на рядовых членов и придерживаются новых течений в идеологии и ее изменении.]. Эта позиция была необходимой тактически, чтобы отчетливо выразить отличие ОУН от гетманского движения. Отведение государству второго места, однако, уводило движение еще далее в направлении обожествления мистической концепции нации, вплоть до расизма. «Национализм основан на чувствах, которые несет расовая кровь».[63 - Сигма в передовой статье в «Наступе». 1940. 23 марта. С. 1.]

Несовместимость таких доктрин с христианскими учениями нельзя было скрыть даже в атмосфере туманного романтизма, распространенного во многих националистических кругах. Так, католический глава Закарпатской Украины монсеньор Волышин в похвалу Мельнику отметил, что это человек типично европейской культуры, с идеологией, основанной на христианстве, и отличающийся от множества националистов, которые ставят нацию выше Бога.[64 - Интервью для «Наступа». 1940. 21 декабря. С. 3.]

Это утверждение было, вероятно, справедливым, но сделало положение Мельника еще более аномальным. Мельник был лидером движения, чьей официальной идеологией был тоталитаризм; кроме того, все условия того времени и самого движения способствовали усилению тоталитарного элемента. Он пробовал действовать вопреки этой волне, умерить, хотя бы слегка, философию насилия движения. Чтобы добиться успеха, он был вынужден утверждать свою власть как автократический глава движения. Сейчас с исторических позиций может показаться верным, что тоталитаризм и автократическая власть отделимы друг от друга. В Центральной Европе 1939 года, однако, было трудно действовать, разграничивая эти понятия.

На деле сам Мельник отказывался даже пытаться поддерживать претензии на диктаторскую власть. В документах, которые имеют отношение прежде всего к нему и на содержание которых он, можно допустить, мог влиять, к нему обращаются чаще как к директору Провода, чем как к «вождю». Попытки сделать из Мельника некий мистический образец национальной воли присутствует в упоминании его как руководителя, в котором воплотился гений нации – как в Шевченко, Коновальце, а теперь и в Мельнике[65 - Украiнськiй вiсник. 1941. 1 февраля. С. 2.], – а также в словах о его «монолитном характере»[66 - Наступ. 1940. 14 декабря. С. 1.]. В целом, однако, более отчетливо звучал мотив воинской субординации в отношениях с более высокой инстанцией, чем безудержное подчинение воле харизматического вождя. «Руководство (Провод) несет ответственность перед историей, перед будущими поколениями, перед нацией (включая тех, кто были, и тех, кто будет), перед Богом, но никогда перед своими подчиненными! Это вело бы к анархии, ведь такое положение поставит под вопрос порядок в любой армии».[67 - Наступ. Передовая. 1941. 1 февраля. С. 1.]

Но по мере того как потребность в подавлении фракционерства становилась все более насущной, от этой умеренной позиции все больше отходили в пользу прямой приверженности принципу вождизма – Ftihrerprinzip.

Из вышеприведенной дискуссии видно, что присутствовал острый конфликт между «естественными» тенденциями в идеологии движения и характером личности и убеждениями его руководителя. Если бы вопрос ограничивался эмигрантской секцией ОУН, мог бы быть достигнут компромисс или Мельник мог бы даже выйти победителем. Надо заметить, что из девяти членов Провода (включая самого Мельника) все, кроме двоих, были армейскими офицерами. Кроме того, почти все они служили не только в нерегулярной в некотором роде украинской армии, а и в весьма дисциплинированном офицерском корпусе Российской или Австро-Венгерской империи. Стандарты военной дисциплины и чести не позволяли им полностью поддерживать принцип, что все средства являются законными, по крайней мере когда этот принцип должен был применяться во фракционной борьбе в пределах их собственной группы против их признанного руководства. Кроме того, всем, за исключением Барановского, было за сорок, и можно предполагать, что прожитые годы выработали у них иммунитет против импульсивных и насильственных акций.

Если бы, однако, ОУН была ограничена работой в эмиграции, то она вряд ли получила бы большее влияние, чем УНР или гетманцы. Фактически, в отличие от этих двух группировок, она была преимущественно западноукраинской по составу. Правда, из девяти членов Провода трое были восточноукраинскими эмигрантами. Из них, однако, двое имели очень ограниченное влияние, в то время как Сциборский был обязан своим высоким положением прежде всего своим теоретическим способностям. Кроме того, Провод не был точным отражением рядового состава организации. На первое место он ставил не представительство самых важных групп ОУН с Волыни, Закарпатской Украины и Буковины[68 - Следует подчеркнуть, что было несколько других лидеров (старшего поколения), чье влияние превосходило влияние некоторых членов Провода. В этих неофициальных группах Закарпатская Украина (но не Волынь и не Буковина) были адекватно представлены. Восточные украинцы имели сверхпредставительство по сравнению с числом их рядовых членов.]. Более важную роль играла разница в возрасте; основной частью членов ОУН и ее наиболее активной составляющей была молодежь с юга Галиции. Как обсуждалось в предыдущей главе, это поколение, живя двойной жизнью, обучаясь в подпольном университете, находясь под постоянной угрозой ареста польскими властями, обращалось к актам насилия, и многие пострадали за свои дела. Считалось, что эмигрантские лидеры уклонялись от трудностей и опасностей борьбы или, по крайней мере, были не способны понять спрос на нее.

Эти настроения подчеркивались разницей в возрасте между руководством и основной массой членов организации из Галиции. Существовал разрыв приблизительно в десять лет между средним возрастом официального эмигрантского руководства и неофициального лидера на родине; рядовые члены в Галиции были еще моложе. Уже само по себе это различие было достаточно существенно; недостаток зрелости неизбежно ведет к экстремизму среди членов организации, подобной ОУН. Имелись, однако, дополнительные факторы большой важности. Более молодая группа испытывала недостаток опыта роста в стабильном довоенном обществе. Кроме того, старшее поколение имело возможность бороться за украинскую государственность открыто и в легальной форме. Создавая государство и армию, пусть и в течение лишь короткого времени, оно избежало разрушительного чувства собственной неполноценности, которое было результатом проживания в государстве, управляемом представителями другой национальности. У старшего поколения были свои мирные годы, за которыми последовала славная борьба, у более молодого поколения был только опыт горькой, неоднозначной борьбы против польских репрессий. Таким образом, это поколение затаило в себе чувство напряженности, своего рода комплекс неполноценности перед лицом официального руководства.

Нельзя сказать, что руководство было совершенно не виновато в этой ситуации. Большинство его галицких членов разделили трудности борьбы против Польши (трое из них прошли через тюрьмы), а жизнь в изгнании не намного предпочтительнее даже подпольного существования в родной стране. Поколение, к которому пришла зрелость в годы войны, однако, рассматривало себя как закрытое элитарное общество, членство в котором было невозможно для более молодых людей. Следующее выражение может объяснить закрытость элитарных рядов: «Я не против поиграть в политику, но я против того, чтобы играть в нее с моими детьми». И вовсю применялся прием, зливший других: постоянное использование военных званий, приобретенных в ходе войны и, следовательно, не достижимых для более молодых людей, чья военная служба (когда этого нельзя было избежать) ограничивалась срочной службой в польской армии.

Пока Коновалец был жив, его весомый авторитет и, как известно, умелое разрешение конфликта поколений не давали этой проблеме приобрести серьезный масштаб, хотя и возникали громкие протесты со стороны более молодой группы. Мельник встретился с гораздо более сложным комплексом проблем: он должен был попытаться объединить украинское население Галиции под крылом организации, но любая модификация идеологии или тактики была бы расценена более молодыми людьми как измена; он должен был попытаться выторговать интересы украинцев в переговорах с гораздо более сильными сторонами – процесс, в котором любая импульсивная акция могла стать фатальной. Вдобавок те самые факторы, которые побудили Мельника оказывать сдерживающее влияние в ОУН, сделали его неспособным держать в узде революционную молодежь. Его связь с церковью была вроде черного флага для их антиклерикализма. Его спокойствие и достоинство не производили особого впечатления на людей, чьим идеалом лидера был заговорщик с железной волей. Его отказ от возведения идеи нации в абсолют был воспринят как признак слабости, если вообще был понят. В стабильном обществе Мельник, несомненно, был бы в высшей степени полезным гражданином или даже успешным государственным мужем, но его характер мало подходил для лидера террористов-заговорщиков. Так была подготовлена катастрофа внутри самой мощной украинской националистической организации.

Но первой пришла великая катастрофа войны. Многие годы германская политика влияла на ОУН. Эта связь была подкреплена полуфашистской по природе идеологией ОУН, и, в свою очередь, зависимость от немцев вела к усилению фашистских тенденций в организации. Анализ соотношения сил привел ОУ Н к поиску германской помощи, поскольку Германия была единственной силой, имевшей волю или средства напасть на архиврагов ОУН – Польшу и Советский Союз. Большой проблемой, намек на которую содержался в предыдущем абзаце, было выстроить отношения с немцами таким образом, чтобы, сотрудничая, не превратиться в их марионеток, ибо неравенство сил между сторонами было, конечно, огромным.

До 1939 года украинские националистические лидеры были уверены, что Германия действительно заинтересована в обеспечении независимости Украины, и считали, что она будет честно вести себя с ними. Однако они были зависимы от Германии менее, чем можно было справедливо предполагать. В отличие от гетманской группировки, которая сконцентрировалась близ Берлина, ОУН была более равномерно распределена по большей части Центральной и Западной Европы. И Коновалец, и Мельник часто ездили по Европе, но избегали останавливаться на контролируемых Германией территориях. Однако в лице Ричарда Ярого они имели постоянный канал связи с той частью германского режима, которую представляли адмирал Канарис и абвер. Летом 1939 года полковник Сушко также тесно сотрудничал с немцами, готовя в Винер-Нойштадте, Австрия, группу в две сотни человек, которая должна была действовать как вспомогательная при вермахте в готовящемся нападении на Польшу; эта вооруженная ячейка должна была поднять восстание, которое, как надеялась ОУН, приведет к независимости украинцев в этой стране[69 - Любомир Ортинський. Дружини украiнських нацiоналiстiв (ДУН) // Вiстi братства кол. воякив 1. УД УНА (июнь – июль 1952 г.). С. 4; Abshagen, Canaris. P. 217.]. Более того, де-факто зависимость ОУН от Германии сильно возросла в результате иммиграции ее членов на германскую территорию в 1939 году, особенно в протекторат «Богемия-Моравия», где вскоре образовался центр закарпатских украинцев, а вскоре был основан прооуновский печатный орган «Наступ».[70 - «Наступ» основал в Закарпатской Украине доктор Степан Росоха, но после разгона там украинского правительства Росоха переехал в Прагу, где сумел возобновить публикацию примерно в начале 1940 года. Хотя сам он не состоял в ОУН, он был горячим сторонником и почитателем Мельника, и страницы его издания всегда были к услугам оуновских авторов. В дополнение к этой газете, к которой до закрытия в 1943 году немецкая цензура относилась сравнительно мягко, в Берлине выходил без предварительной цензуры «Украiнський вiсник», так как номинально был не газетой, а бюллетенем для членов Украинского национального союза в Германии. Как и «Наступ», официально этот бюллетень не был оуновским, но тесно следовал оуновской линии и, по-видимому, был более влиятельным, чем официальные печатные органы ОУН; однако их выпуски военного времени теперь малодоступны.]

Несмотря на эти все более прочные путы зависимости, когда Провод решил провести II съезд организации в августе 1939 года, местом встречи был выбран Рим вместо какого-нибудь немецкого города. На съезде было решено, что штаб Мельника должен находиться в Швейцарии и что следует вести осмотрительную политику в отношении Германии[71 - Вдобавок он сам был утвержден главой Провода. Интервью 61, 67.]. Во время паузы в работе съезда пришло известие о пакте Молотова – Риббентропа со всеми его уступками Советскому Союзу. Соглашение было открыто осуждено официальным органом ОУН[72 - ОУН у вiйнi, информационная секция ОУН (УНР), 1946. Апрель. С. 24—28, цитируется «Нацiональна пресова служба» («пресс-релиз» ОУН, доступ к которому мне не удалось получить) за 1 сентября 1939 г.]. Война, однако, фактически начиналась в это самое время, и Провод никак не мог, даже если бы и хотел, отойти от договоренностей о военном сотрудничестве с немцами.

Канарис, после некоторых колебаний, явившихся следствием его неуверенности относительно советских намерений в Восточной Польше[73 - Abshagen. Canaris. P. 208—209.], позволил группе Сушко перебазироваться с территории Словакии на украинскую этнографическую территорию на реке Сан, но в этом месте группе пришлось повернуть обратно из-за продвижения советских войск[74 - Интервью 8, 14, 67; Никон Налiвайко. Легiонi в нацiональних вiйнах // Народна воля. 1949. 27 октября. С. 2.]. В пределах собственно Галиции произошло по крайней мере одно маленькое восстание против польского режима, несомненно инспирированное националистами[75 - «Наступ», 16 марта 1940 г., с. 3, описывает формирование группы из трех сотен партизан под Львовом с 11 по 17 сентября для борьбы с польской полицией, которая совершала злодеяния, и с целью отбросить польских партизан и войска.]. С точки зрения ОУН экспедиция Сушко принесла пользу хотя бы тем, что послужила вооруженным эскортом Ярославу Барановскому, который прибыл к местным группам как делегат Провода. Его миссия состояла в том, чтобы дать последнюю информацию относительно щекотливой ситуации, возникшей в результате советской оккупации, и предупредить их, чтобы они не раскрывали себя[76 - Интервью 67.]. Это, несомненно, было необходимо, потому что, если бы вовсю развернулись восстания против и без того разваливающейся польской власти, они были бы бесполезны, но раскрыли бы подполье перед приближающимися советскими силами.

Следует упомянуть, что краткая польская кампания повлияла определенным образом на дальнейшее развитие ОУН. Поскольку немцы подходили к Варшаве, перед польскими властями встала проблема, что делать с политическими заключенными, особенно украинцами. После различных попыток эвакуировать их наиболее важным заключенным позволили либо по решению властей, либо по милости охраны выйти на свободу[77 - Интересное описание того, как некоторые из этих украинцев вышли на свободу, см.: Микола Климiшин. Смертний похiд // Наступ. 1940. 24 февраля. С. 3; это описание подтверждается в интервью 76.]. Таким образом лидерам галицкой группы, озлобленным годами заключения, дали снова развернуть свою деятельность.

Краткая польская война, которая явилась начальной главой в разворачивающейся всемирной борьбе за перекройку мира, имела важное значение для украинской национальной жизни. Впервые в современной истории галицкое население было действительно объединено с восточными украинцами в едином государстве. Однако это государство было самым страшным врагом украинских националистических движений. Эти обстоятельства не могли не оказать значительного воздействия на развитие националистических движений, и фактически радикальный процесс перестройки украинских сил был уже на марше; в течение этих двадцати месяцев после польского коллапса этот внутренний конфликт привлечет к себе почти столько же внимания со стороны украинского эмигрантского сообщества, как и более крупные события мировой политики.

Глава 3

Раскол

К концу сентября 1939 года казалось, что Германия определенно перестала обращать внимание на украинских националистов. Соглашение, которое позволило Советскому Союзу занять территорию Польши до линии Буга и Сана, означало на деле, что компактная украинская область в Галиции, украинская земля, с которой были связаны сильнейшие националистические чувства, переходила под власть советского режима. В некоторых нацистских кругах утверждали, что ячейки ОУН на занятых Советским Союзом областях будут распущены[78 - Письмо из внешнеполитического отдела НСДАП (Aussenpolitisches Amt der NSDAP) в адрес заместителя главы СС Гейдриха от 18 сентября 1940 года, где об ОУН говорится как «не больше чем» о «национальном галицком отростке поваленного дерева великоросского социал-революционного движения».]. Несколько маленьких районов с украинскими поселениями оставались, однако, под германским контролем в составе того, что теперь называлось генерал-губернаторство Польша. Кроме мелких приграничных районов, это были район города Хелм (Холм) и область, заселенная лемками[79 - В XIV веке Даниил Галицкий основал город Холм. Потом он оказался на территории Польши под названием Хелм. Лемки – этнографическая группа на западе Украины.], – пересеченная местность, отрог северного склона Карпат от Пшемысля (Перемышля) почти до Кракова. Большинство лемков были выносливыми, но обедневшими горцами, говорившими на украинском диалекте. При польском режиме они подвергались таким же репрессиям, как и украинцы Восточной Галиции, но низкий экономический потенциал этого региона препятствовал существенному расселению в этих местах польского населения.

В хелмском районе проводилась политика насильственной денационализации. Его смешанный этнографический состав был усложнен изменениями в религозной политике. Первоначально многие из жителей этой местности, включая огромное большинство украинцев, были грекокатоликами, подобно галицким украинцам. При Александре II проводилась жесткая репрессивная политика, направленная наусиление православной церкви и подавление греко-католической церкви. Многие районы, где преобладал грекокатолический обряд, были насильственно переданы православной церкви, а множество храмов католического обряда, которые были обвинены в проведении служб для грекокатоликов и которые сопротивлялись их передаче православной церкви, были захвачены. Или потому, что они когда-то тяготели к православию, или потому, что они приучились к нему более чем за десятки лет, многие из «конвертированных»[80 - Снова приходится заметить, что если бы автор заглянул поглубже в историю, то обнаружил бы, что была такая Брестская уния 1596 года, когда православная церковь на западе Украины (и Белоруссии) была загнана под начало Рима, но с сохранением прежних обрядов (зная это, автор вряд ли стал бы утверждать, что «первоначально многие из жителей этой местности, включая огромное большинство украинцев, были грекокатоликами, подобно галицким украинцам»). Этот акт насильственного прозелитизма положил начало насаждению на западноукраинских землях так называемой грекокатолической, или униатской, церкви. Процесс сопровождался сопротивлением православных верующих, захватами православных храмов, преследованием православных служителей и верующих, причем эти кампании неоднократно возобновлялись и с помощью польских властей. Известно, что освободительные движения в Польше начинались с вешания православных священников. Хотя в самой Польше к униатству относились как к религии второго сорта, или «крестьянской», – см., например, статью об униатстве в Encyclopaedia Britannica. В последнее время – при непротивлении украинских властей, и оранжевых, и дооранжевых – такая практика конфессионального передела вовсю производится при участии наследников ОУН, которые стали образцовыми грекокатоликами, хотя идеология самой ОУН была достаточно антиклерикальной – как и положено у уважающих себя фашистов.] конгрегаций сохранили некоторые связи с ними после того, как область стала частью Польши. Подталкиваемое частью католических священнослужителей (грекокатолическая иерархия противилась этому), польское правительство захватывало многие храмы, а в некоторых случаях сжигало их дотла. Православные священники изгонялись, а их место занимали католические пасторы, латинского, а не греческого обряда. При ограниченном круге интеллектуалов другие украинские общины мало чем могли помочь украинцам Хелма, и в результате политика денационализации принесла полякам значительный успех.[81 - Adrien Boudou. Le Saint-Siege et la Russie: Leurs Relations Diplomatiques аи XIXе Siecle, Vol. II (Paris: Editions Spes, 1925). P. 440. См. также: Hugh Seton-Watson. Eastern Europe between the Wars, 1918—1941 (Cambridge: Cambridge University Press, 1940). P. 335; Raymond L. Buell. Poland: A Key to Europe (3rd ed.; New York: Alfred A. Knopf, 1939). P. 279n; Volodymyr Kubiiovych. Die ukrainische Volksgruppe, Das Generalgouvernement, I (December, 1940). P. 14—19.]

Более двадцати месяцев этим маленьким и обиженным судьбой территориям выпало служить главной базой для осуществления украинских националистических усилий. Причиной того, что они могли выполнять эту функцию, явилась преднамеренно двусмысленная германская политика в отношении украинских движений в течение этого периода. Пакт Молотова – Риббентропа, который послужил формальным препятствием для использования украинских националистических настроений, направленных на разрушение Советского Союза, расценивался нацистскими лидерами в действительности просто как перемирие, рассчитанное, однако, на неопределенный срок. Любая открытая поддержка украинских националистов рассматривалась бы Советским Союзом как недружественный жест, если не подготовка к нападению; исходя из этого, Гитлер решил вести дела с украинцами с большой осторожностью, поскольку дружественные отношения с Советским Союзом были в его интересах[82 - На это указывает не только приказ Гитлера вести осторожно дела с украинцами в генерал-губернаторстве, чтобы избежать трудностей в отношениях с Россией (Memorandum for the files concerning the session of the RVA (Reichsverteidingungsausschuss), Warsaw, March 2, 1940, EC 300; далее ЕС 300), но также и тот факт, что даже намного позже он просил Бормана проследить, чтобы работа Лайббрандта «СССР» (которая была явно проукраинской) не ходила даже среди членов нацистской партии, так как могла бы попасть в плохие руки с неприятными последствиями для германо-русских отношений (Борман Розенбергу, 25 ноября 1940 г., CXLIII 258, Centre de Documentation Juive Contemporaine (далее CXLIII 258).]. В то же время макиавеллизм образа мышления нацистских правителей подводил их к тому, чтобы использовать украинский национализм как козырную карту в будущих непредвиденных обстоятельствах. Чтобы энергия украинского национализма не ослабевала, было необходимо дать ему какой-то минимум поддержки, но непрямой и скрытой.

Кроме того, присутствие нескольких сотен тысяч украинцев в генерал-губернаторстве давало возможность претворить в жизнь любимый принцип флорентийского теоретика – разделяй и властвуй[83 - Точная фраза, использованная гаулейтером Франком, выражающая его политику в отношении разных национальностей в генерал-губернаторстве (из дневника Франка, Abteilungsleitersitzung, Краков, 12 апреля 1940 г., с. 6, USSR Exhibit /документы, представленные на Нюрнбегском процессе советским обвинением. – Примеч. пер./ 223; далее USSR Exhibit 223).]. Целью реализации этого принципа применительно к нацистской политике было уничтожение национального сознания народов генерал-губернаторства, чтобы их либо поглотила бы «более высокая» немецкая нация, если они «расово приемлемые», либо их можно было бы держать за послушных илотов, если они «биологически неполноценные». Первым шагом в этой политике должен был быть раскол между национальностями путем внедрения чувства этнической обособленности в каждую национальную подгруппу и продвижения на местные гражданские и полицейские должности представителей меньших национальных групп[84 - См. меморандум, содержащий общую политику, намеченную Гиммлером и одобренную Гитлером, относительго народов на Востоке (май 1940 года, NO 1880). Фактически Гиммлер хотел отколоть лемков от основной массы украинцев; однако нет никаких свидетельств, что в этом направлении были предприняты какие-либо существенные усилия.]. В соответствии с этой политикой, маленькая украинская группа в генерал-губернаторстве должна была поддерживаться в ущерб полякам, которые рассматривались как наиболее опасные противники германских интересов в этом регионе. В марте 1940 года Гитлер выразил личное горячее желание использовать антипольские настроения украинцев. Чтобы избежать проблем в отношениях с Советским Союзом, он, однако, дал указание обойтись без какой-либо «украинской национальной партии» или подобного широкого формирования, а ограничиться органом с консультативными функциями в пределах генерал-губернаторства[85 - ЕС 300.]. В соответствии с этим указанием, глава администрации генерал-губернаторства Франк сказал своим подчиненным через месяц, что можно позволить создание украинских организаций социальной взаимопомощи, но ни в коем случае не более солидные.[86 - USSR Exhibit 223.]

Нацистская тактика предусматривала использование украинского национального чувства в качестве противовеса польскому, чтобы поддержать немецкое правление в генерал-губернаторстве. После того как поляки были бы уничтожены как национальная субстанция, настал бы черед и украинцев быть либо абсорбированными немцами, либо сведенными к положению илотов. Поскольку первый этап процесса требовал снисходительного отношения к украинцам, то националистическим группам в генерал-губернаторстве дозволялось вести ограниченную, но заметную деятельность. За несколько месяцев до того, как Гитлер принял решение относительно создания украинской социальной организации, украинцы генерал-губернаторства приступили сами к созданию рудиментарной национальной организации. Этому шагу не препятствовали, потому что многие должностные лица второго плана, особенно доктор Фриц Арльт, руководитель ведомства по делам национальностей в администрации генерал-губернаторства, осознали необходимость вызвать у украинцев дружеские чувства и пытались использовать чисто тактическую терпимость вышестоящих к этой национальной группе, чтобы предоставить украинцам способ национального самовыражения.[87 - Это утверждение основано на интервью с указанными немецкими официальными лицами и с украинцами, которые были бенефициарами умеренной политики немцев по отношению к украинской общине. Интервью 8, 11, 36, 46.]

Организационная работа началась с создания широкого круга организаций в районах, где было значительное число украинцев. Например, Украинский национальный совет был сформирован в районе реки Сан, Украинский национальный комитет – в Ярославе и Украинский центральный комитет – в Хелме[88 - Кракiвськi вiстi. 1942. 29 марта. С. 3.]. Поначалу, похоже, существовало некоторое соперничество между этими центрами, которое явно было спровоцировано местными группами, которые не принимали в соображение более широкие политические интересы[89 - Я не могу представить доказательства, что конфликт в ОУН обусловил какие-либо трудности при создании организаций в районах.]. Более дальновидные элементы из числа украинцев генерал-губернаторства считали, однако, что необходимо укреплять позиции, насколько возможно, и понимали необходимость единства. Различные элементы сотрудничали в работе по созданию этого единства, включая членов таких организаций, как Украинский национально-демократический союз, который выделялся среди легальных украинских организаций при поляках, и людей, которые до этого не играли никакой активной роли в политике. Среди последних был доктор Владимир Кубийович, считавшийся видным географом и горячим, но далеким от политики патриотом. В дополнение к этим элементам видную роль играла и ОУН. Ее главным представителем был полковник Сушко, который после вынужденного бегства из района Сана остался на оккупированной немцами части Польши, где он продолжал сотрудничество с вермахтом, особенно в формировании полиции. Стараниями этих групп в середине ноября 1939 года в Кракове было организовано совещание украинской общины. Совещание направило депутацию к гаулейтеру Франку.[90 - Кракiвськi вiстi. 1942. 29 марта. С. 3.]

Кубийович был естественным лидером на этом этапе. При всей его политической неопытности он до войны имел превосходные связи в немецком ученом мире и бегло говорил по-немецки. В отличие от многих других лидеров он не был беженцем с советских территорий, а уроженцем мест, где жили лемки, то есть относился к числу тех немногих украинцев, против кандидатуры которых советская сторона не имела бы оснований для протеста. И самое главное, он был способен поддерживать свой прежний престиж патриота, не примыкая ни к одной из сторон в силу своего такта, умеренности и благоразумия. Он был также способен выполнить трудную задачу ведения переговоров с немцами, не унижая при этом собственного достоинства и достоинства своих братьев украинцев. На этой стадии, однако, сомнительно, чтобы смог пройти в жизнь проект формирования единой организации, несмотря на способности Кубийовича, если бы не поддержка со стороны полковника Сушко с его националистической организацией и его близкими отношениями с германскими властями.

Во всяком случае, именно Кубийович и Сушко выбили разрешение на учреждение ассоциации во главе с центральным комитетом[91 - Ibid.; Interview 9.]. Процесс объединения украинских групп в одну ассоциацию продолжался значительное время. Вероятно, это было вызвано естественными трудностями, с которыми столкнулись украинские лидеры в разработке сложной организации после двадцати лет почти полного отстранения украинцев от участия во всякого рода администрациях, также задержкой в получении Франком одобрения со стороны Гитлера. 13—15 апреля 1940 года, однако, представители украинских групп открыто встретились в Кракове в качестве правящего комитета, а в начале июня этот орган был официально признан Франком как Украинский центральный комитет.[92 - Енцiклопедiя украiнознавства, изд. Володымыр Кубийовыч и Зенон Кузеля (Мюнхен: Наукове товарыство им. Шевченка, 1949). С. 580—582.]

Это было значительным достижением, хотя на бумаге новый орган был чрезвычайно ограничен в своих функциях, которые, в соответствии с указаниями Гитлера, были определены как забота о благосостоянии украинского населения генерал-губернаторства. Для этой цели комитету предоставили право готовить бюджет, покрываемый частично ассигнованиями из казначейства генерал-губернаторства. Ему было разрешено развернуть сеть комитетов помощи в украинской этнографической зоне. Среди наиболее важных формальных функций организации было распределение помощи, полученной от филантропических агентств в Соединенных Штатах и от Международного Красного Креста[93 - Ibid.]. Однако, как это обычно бывает с украинскими организациями, работающими под властью деспотических иностранных режимов, формальный аспект деятельности организации был не самым главным. Формально комитет не имел никакого контроля над образованием, но через германские власти был способен оказывать большое влияние на выбор учителей и учебных пособий. Через контроль над социальными фондами он имел возможность сделать более доступным для многих детей посещение украинских школ[94 - Interview 9.]. Исходя из вышесказанного, он вносил важный вклад в оживление украинской культурной жизни в области.

Эта образовательная деятельность осуществлялась параллельно с развитием и украинской прессы. Ноябрьское совещание, помимо предварительной работы по созданию центрального представительного органа, основало (также под руководством доктора Кубийовича) крупномасштабное агентство печати, которое выпустило ряд новых школьных текстов на украинском языке и популярных украинских произведений[95 - Кракiвськi вiстi. 1942. 2 января. С. 3.]. Еще более важно, что оно стало издавать газету, которая стояла на две головы выше любой другой украинской, на занятых немцами территориях. «Кракивськи висти» (немцы запретили использование слова «украинские» в названии) была одной из немногих газет, которые не стали партийным органом; она все время служила форумом, на котором были широко представлены разнообразные точки зрения. Кроме того, это была единственная газета такого рода, которая располагала существенными материальными ресурсами и привлекала к себе многих по-настоящему талантливых авторов. Она подвергалась более строгой цензуре, чем украинские газеты в Большой Германии (хотя намного менее строгой, чем была установлена для газет, издававшихся на оккупированных позже территориях далее на восток); тем не менее она оказалась способной отразить значительный диапазон украинской жизни и мысли и стала неоценимым свидетелем событий военных лет.

С точки зрения украинских национальных интересов благоприятная политика немцев в отношении культурной деятельности группы была особенно ценна тем, что позволила восстановить некоторые основы, утраченные при польских репрессиях. Подробное изложение методов, какими украинцы сумели улучшить ситуацию в этой области в течение первых военных лет, заняло бы много места. Достаточно одной статистической выкладки, чтобы показать общий характер достигнутого за эти годы. В 1942/43 учебном году в генерал-губернаторстве было 4173 школы, где преподавали на украинском языке[96 - Это относится, конечно, к расширенному генерал-губернаторству, включающему Восточную Галицию. Однако это показательно для расширения масштабов украинской образовательной системы, которая во всех отношениях была более выразительной, чем в областях к западу от Сана и Буга. Более детально о культурных и организационных процессах см.: Roman Il'nyts'kyi. Deutschland und die Ukraine, 1934—1945: Tatsachen europ ischer Ostpolitik, ein Vorbericht, Vol. I (Munich: Osteuropa Institut, 1955). S. 253—258.], хотя на той же территории до 1939 года их было только 2510 – из которых только 457 были чисто украинскими[97 - П. Icaiв, статья об украинских школах в генерал-губернаторстве во время Второй мировой войны, Енцiклопедiя украинознавства. С. 952; Buell. Poland. P. 279. Остальные школы были «смешанными», отданными, по словам Бьюэлла, польским учителям.]. Наиболее значительный прогресс имел место в Хелмской области, где осенью 1939 года был отмечен большой приток интеллектуалов, сбежавших от советской власти в Восточной Галиции, которые привнесли новую энергию в культурную жизнь украинского сообщества.[98 - Юрiй Таркович. Забути землi // Кракiвськi вiстi. 1942. 10 мая. C.I.]

Чтобы завершить картину, нужно, однако, добавить, что методы, использовавшиеся украинцами, чтобы отвоевать у поляков утерянные позиции, не ограничивались культурными процессами. В соответствии с политикой, описанной выше, немцы часто назначали мэрами этнографически смешанных городков лиц из числа украинских элементов, таким образом давая последним решительное преимущество в гражданской администрации. Отдельная полицейская система была также укомплектована благоприятным для украинцев образом, хотя немцы осуществляли плотный контроль за этими формированиями. Тем не менее в многочисленных случаях позиции украинцев в полицейских подразделениях позволяли им притеснять поляков и даже нападать на них.[99 - Отчет о работе начальника Ordnungspolizei, 11 ноября 1940 г., Осс Е-2(11), в Yiddish Scientific Institute (далее Осс Е-2 (11)). Это германское официальное лицо докладывало, что вследствие «отсутствия должной подготовки» украинская вспомогательная полиция проявляла предвзятое и даже враждебное отношение к полякам; он привел пример, когда пришлось арестовать двух украинских офицеров за то, что они не стали препятствовать нападению вооруженных украинцев на поляков. Эти его замечания относятся к районам со смешанным населением (особенно к Хелму и области) до того, как возникли широкомасштабные акции насилия, как это описывается в главе 6.]

В то время как украинские националистические силы укреплялись через создание новой базы в генерал-губернаторстве, ОУН серьезно ослаблялась лютым внутренним конфликтом. Фундаментальные причины этого конфликта были исследованы в предшествующих главах. Его каталитическим элементом стало освобождение из польских тюрем наиболее активных лидеров более молодого поколения.

В Кракове, где оказалось большинство таких людей, они вошли в контакт с теми своими товарищами, с которыми вместе боролись и страдали до тюрьмы, и таким образом сложилась новая группировка. Номинальным лидером был Владимир Лопатинский, который был официальным лидером «края» ОУН – то есть организации на украинской этнографической территории в Польше[100 - Интервью 24, 75.]. Вместе с ним прибыли туда и другие молодые люди, которые давно и активно боролись против польских властей, – Иван Гаврусевич, Ярослав Гербовый, Лев Ребет и многие другие. По большей части эти энергичные люди в силу характера своей подпольной работы были ограничены территорией Польши и, следовательно, не были хорошо знакомы с более широкими аспектами деятельности ОУН. Это была крепкая группа мятежников, весьма храбрых и привыкших к полной опасностей жизни, но не имевших навыка в решении теоретических и сложных практических вопросов. Были среди них, однако, два молодых человека, которые незадолго до этого имели возможность понаблюдать вблизи за работой организационного штаба своими глазами. Одним был Дмытро Мырон, которому позже выпадет случай доказать свой талант организатора подполья в Восточной Украине, а вторым – Ярослав Стецко.

Стецко (сын священника) выделялся в группе быстрым умом и способностью обобщать свой опыт в форме политических предписаний. Подобно большинству других, он был приговорен к тюремному заключению во время массовых судов над членами ОУН в 1936 году. Однако его вину не могли доказать в той мере, как вину многих других, и поэтому он был освобожден с началом войны. Принимая активное участие в организационной работе ОУН, он вызывался Мельником в Рим летом 1939 года, чтобы помочь в подготовке II съезда. Роль Стецко в Риме не совсем ясна. Согласно одной версии, он был освобожден от обязанностей по подготовке съезда Сциборским, когда показал свою неспособность удовлетворительно выполнить их[101 - Интервью 67.]; если это правда, то такой щелчок по носу вряд ли, вероятно, увеличил его любовь к своему шефу и мог действительно посеять в нем семя недовольства всем руководством ОУН. Во всяком случае, совершенно ясно, что Проводу не хватило чутья, чтобы обеспечить себе длительную лояльность этого блестящего молодого члена ОУН.

В ретроспективе, по крайней мере, Стецко усомнился в мудрости политики, проводимой старшими. Это была осторожная политика, и особенно неприятным аспектом этой осторожности, по мнению Стецко, была забота о поддержании добрых отношений с Германией, несмотря на неоднократные разочарования, которые эта держава доставляла украинцам. Перед завершением римской встречи Стецко, однако, имел обнадеживающую беседу с Мельником; после чего он временно стал его поддерживать. У Мельника, возможно, были некоторые сомнения, касающиеся правильности позиции возвеличивать себя до руководителя Провода. В приливе молодого энтузиазма Стецко желал – по крайней мере в теории – придания авторитаристской окраски идеологии ОУН. В одной из своих восторженных речей он восхвалял Мельника как великого вождя и героического борца и призвал к непоколебимой верности ему – такой же, какой был удостоен Коновалец, – «вождь умер, да здравствует вождь!».[102 - Текст в «Наступе», 13 декабря 1941 г. Эта статья была, конечно, опубликована спустя долгое время после раскола, чтобы дискредитировать сторонников Бандеры. Обсуждение начальной фазы раскола основано прежде всего на интервью (24 и 67) с украинскими лидерами, хорошо знакомыми с представителями обеих сторон противостояния на этой стадии.]

К началу 1940 года Стецко под воздействием очередного промаха оуновской политики, ориентированной на одобрение немцев, и ощущая нетерпение самых молодых членов своей группы начал выражать недовольство официальными лидерами партии. Его способности сделали его видным членом нарождающейся фракции, но это было объединение не того рода, чтобы искать лидера среди интеллектуалов. Основное, в чем обвиняли эти люди старшее поколение, была робость, недостаток решимости; посему эта мятежная группировка выбрала лидера, который в необычной степени обладал несгибаемой волей и готовностью к отчаянным действиям. Им оказался глава террористической группировки, занимавшейся нападением на польских официальных лиц, Степан Бандера.

К январю 1940 года новая группировка достаточно окрепла, чтобы Бандера и Лопатинский смогли поехать к Мельнику в Рим с рядом требований[103 - Степан Бандера. В десяту рiхницю створення Революцiонного Проводу ОУН. Сурма (февраль – март 1950). С. 6.]. Точно не ясно, каковы были эти требования, ибо участники конфликта предлагали разные версии. По словам сторонников Бандеры, ядром их декларации было требование изменить ориентацию политики ОУН так, чтобы она меньше зависела от немцев. В частности, они говорят, что их лидеры требовали, чтобы Мельник перенес штаб организации в нейтральное государство и с новых позиций наладил сотрудничество с западными странами в целях формирования легиона из украинцев, находящихся во Франции, для помощи Финляндии в отражении советского нападения[104 - В отличие от проекта легиона по версии УНР, о чем говорилось в предыдущей главе, план ОУН предлагал создание вооруженного формирования, полностью независимого от польских вооруженных формирований в эмиграции.]. Хотя в этих утверждениях есть что-то правдоподобное, принимая во внимание прошлое и будущее сотрудничество окружения Мельника с немцами, сторонники официального лидера указывают, что и сам Бандера сотрудничал с немцами, когда это было выгодно, и что сторонники Мельника во Франции с рвением работали над созданием упомянутого легиона, хотя сторонники Бандеры утверждают, будто именно они предложили эту идею.[105 - Интервью 52.]

Несмотря на то что формулировки многих требований, представленных Бандерой и Лопатинским, оспариваются, в целом выражается согласие, что самая четкая из них касалась изменений в составе Провода. Лидеры «края» требовали смещения Барановского[106 - Об обвинениях в адрес Барановского см. ОУН у вiйнi. Информационный отдел ОУН(УНР). 1946. Апрель. С. 37; интервью 75.], Сеныка и Сциборского. Из-за влияния двух последних лидеров согласие с этим требованием означало бы настоящую революцию в руководстве ОУН, тем более что Бандера и его товарищ требовали, чтобы те были заменены представителями более молодой группировки. Данный пункт спора очень важен, но причины, представленные двумя эмиссарами, показательны для психологии молодых мятежников.