Искатели. Встречи с Джимом Моррисоном, Патти Смит, Далай-Ламой и другими творцами прекрасного

Я упомянул о маминой долгой болтовне в своей надгробной речи на ее похоронах. И услышал смущенный смех собравшихся людей, когда сказал, что переговорить девяносточетырехлетнюю Пегги Маргарет было невозможно. Сейчас она покоится с миром, а может быть, выпивает стаканчик спиртного с отцом на небесах. Порой она сводила меня с ума, когда я был молодым, но сейчас о ней остались только теплые воспоминания.

За несколько дней до кончины мамы моя кузина Мэри Энн сказала по телефону, что мне лучше поскорее приехать домой, потому что «Маргарет быстро угасает». Я ответил, что готов выехать прямо сейчас. За несколько дней до этого я почему-то откладывал поездку, но через час после разговора с сестрой уже был на пути в Вентуру. Когда я добрался туда, Пегги Маргарет спала. Она еще не перешла в другой мир, но ей оставалось прожить только один день. Сиделки сказали, что накануне она встала в три часа ночи и узнала от них, что я уже еду. Потом снова легла и уснула, но, очевидно, подготовилась к моему визиту: она лежала в постели напомаженная, в своих любимых бирюзовых серьгах и ожерелье.

В возрасте девяноста четырех лет женщина все еще хочет хорошо выглядеть при встрече со своим сыном. И этот образ моей мамы останется со мной навсегда.

Глава вторая. Роберт Армор. Огонек

Глаза – зеркало души.

Мистер Армор был занудой-флейтистом и моим учителем музыки в средней школе. На самом деле все мы, музыканты, были занудами. Тогда наши занятия не считались «крутым» делом.

Вот на ребят-спортсменов смотрели как на «крутых». Они носили командные куртки с символом вида спорта, которым занимались (футбол, бейсбол, легкая атлетика), в середине буквы «U» из названия нашей школы (University High) на западе Лос-Анджелеса. Именно в нее я перешел после окончания Средней школы Дэниела Уэбстера.

В то время считалось так: если на вашей куртке в середине буквы «U» изображены теннисные ракетки, вы – гей. Но тогда мы не знали такого слова. Использовали гораздо более грубое – которое начиналось на «п». Мне не нужно было беспокоиться о том, что другие ученики назовут меня геем: я был худшим игроком в теннис, а потому меня никогда не приглашали на соревнования. И со мной никто не играл: на занятиях я в основном просто бил мячом о стену.

Но я был одержим музыкой. Погрузился в нее сразу – после того, как начал брать уроки игры на фортепиано в возрасте восьми лет. И сразу же начал интересоваться джазом. Я предпочитал импровизировать, а не изучать уже написанные композиции. Играть их снова и снова, меняя детали, – все это вводило меня в транс; время, казалось, останавливалось. Я был еще слишком мал, чтобы понять, что искусство высвобождает нас из ловушки времени.

Когда я учился в школе Уэбстера, преисполнился желанием выступать в симфоническом оркестре или джазовом ансамбле – в любом из ее музыкальных коллективов. Мне было все равно, на каком инструменте играть. Места для пианиста нигде не нашлось, поэтому я выбрал кларнет. Правда, сначала мне показался интересным тромбон и его передвижная трубка, кулиса. Еще мне нравилось в нем то, что он блестел. Но когда я услышал запись оркестра Бенни Гудмена[25 - Бенни Гудмен – американский музыкант, дирижер, джазовый кларнетист, которого называли «королем свинга».] на пластинке моих родителей, подумал, что кларнет более «крутой», чем тромбон. И что я получу шанс понравиться девушкам, играя на кларнете.

Увы, в то время я носил брекеты, и стоматолог сказал: «Нет, тебе противопоказано играть на кларнете! Мы пытаемся выровнять твои зубы… а этот инструмент только снова искривит их!» Я спросил мистера Армора, который был не только учителем музыки, но и моим классным руководителем, что он об этом думает.

– Ну, Джон, нам нужны барабанщики для оркестра и музыкальной группы! – ответил он, внимательно глядя на меня. Мне понравились его слова. Барабаны намекали на что-то «крутое».

Я начал учиться играть на одном большом бас-барабане. Потом – на тарелках. Так я добрался до малого барабана, который позволял исполнять более сложные, замысловатые ритмы. Мистер Армор учил меня быть терпеливым. Позже я понял, что с его помощью приобрел глубокие знания о каждом из основных элементов барабанной установки. Они, в принципе, представляли собой весь мир ударных инструментов. Недаром на джазовом сленге эта установка называется «trap» (с англ. – «ловушка»): в ней все необходимые элементы как бы «пойманы» вместе.

Мой учитель музыки убедил меня брать частные уроки.

– Если ты действительно хочешь быстро совершенствоваться в своем деле, то это – правильный путь, – сказал он.

Надо отдать должное моим родителям: они не только тратили на мои увлечения деньги, но иногда и терпели грохот барабанов в доме. Я сказал «иногда», потому что большую часть времени они просили меня играть на черных резиновых барабанах. Эти штуки, конечно, были отстойными. Палки, ударяясь о них, упруго отскакивали, но никаких звуков не издавали.

После обучения я стал играть в школьном сифоническом оркестре на литаврах. Я считал такты, ждал своего часа и смотрел, как мистер Армор с прической Ричарда Никсона дирижирует своей маленькой указкой. На трибуне он казался высоким и властным. Все, что было связано с музыкой, зажигало в его глазах огонь. На самом деле этот огонь чувствовался в нем всегда, в мистере Арморе пламенела любовь к музыке. Педагог из Калифорнии Пол Камминс сказал: «Живой пример увлеченности учителя предметом становится мерилом, которым ученик измеряет свою личностную состоятельность. Энергия учителя представляет собой жизненно важный источник радостного самоосуществления, который ученик хочет открыть в себе».

Сила The Doors была в коллективизме – вот урок, который мне преподал мистер Армор. Неважно, что вы все вместе собой представляете – рок-группу из четырех или оркестр из сорока человек. Ключ к волшебству – каждый из участников коллектива, в котором все внимательно слушают друг друга. Целое больше, чем сумма его частей. Я усвоил этот урок, когда мальчишкой играл на литаврах под руководством своего учителя музыки. И, боже, если бы разные народы уважали друг друга точно так же, как музыканты нашего школьного оркестра – друг друга! Тогда на планете Земля царил бы мир: разные общества действовали бы согласованно, как глобальный оркестр, играющий разные, но гармонично сочетаемые звуки.

Много-много лет спустя я вернулся, чтобы посетить Среднюю школу Дэниела Уэбстера, которая к тому моменту уже сильно обветшала. Моя фотография все еще висела на доске почета в музыкальном корпусе. Было видно, что не так уж много денег уходит на поддержание этого здания в хорошем состоянии, не говоря уже обо всем кампусе. Я перекинулся парой слов с учителями. Они сказали, что те годы, в которые работал в школе мистер Армор, были золотыми. Страстная любовь к музыке, исходящая от занудного флейтиста, оказывала огромное влияние на его учеников. «И на меня, на мою судьбу тоже», – подумал я.

Музыканты – посланники горних миров для каждого человека. Для Роберта Армора флейта была той самой маленькой птичкой («a little bird told me»)[26 - «А little bird told me» – английская идиома, дословно – «птичка напела». Соответствует русским идиомам «сорока на хвосте принесла», «дятел настучал», «кукушка накуковала». – Прим. пер.], которая знает слова песни жизни каждого из нас. Учитель определенно зажег в моем сердце огонь и поднял фонарик своей любви к музыке и ученикам, освещая мне будущий путь. Спасибо, Роберт А.

Глава третья. Фред Кац. Профессор с большой буквы

Самый эффективный способ обучения – вдохновлять собственным примером.

Впервые я увидел его в кафе Lighthouse на Эрмоса-Бич. Мне было семнадцать, и я совершал очередное паломничество в знаменитую джазовую Мекку. Один из лучших музыкантов того времени, Чико Гамильтон, выступал со своим квинтетом на сцене. Позже я «позаимствовал» у Чико стиль ударов по тарелке для песни The Doors «The End». Но в то утро (в Lighthouse всегда проходили воскресные джазовые утренники) мой подростковый ум был занят другим. Меня сразила наповал блестящая, свободная, щедрая импровизация виолончелиста. Кто был этот очкарик, похожий на адепта хасидизма? И имеют ли право виолончелисты импровизировать?!

Как оказалось, вся жизнь Фреда Каца была одной гигантской импровизацией. И в тот день он не только создавал мелодическую основу всех песен, но и творил свою музыку – непосредственно в момент исполнения, кланяясь публике и не прерывая соло. Нам это безумно понравилось!

Я родился в Санта-Монике, недалеко от Голливуда, и учился в колледже Долины Сан-Фернандо (ныне он называется Кэл Стейт Нортридж). Сначала моей специализацией была музыка, но я думал, что никогда не смогу зарабатывать этим на жизнь, поэтому переключился на бизнес.

В первой книге моих мемуаров Riders on the Storm: My Life with Jim Morrison and The Doors так описаны эти метания:

Той весной в колледже я несколько раз менял профилирующий предмет. Мне не нравилось бизнес-направление, но я выбрал курс по бизнесу, так как считал, что должен изучить его, если хочу прокормить себя в будущем. У меня были двойки… Я не прислушивался к своим истинным чувствам. Я позволял другим влиять на себя. И вскоре принял следующее дурацкое решение. Мне нравились люди. Я хотел помогать людям. Может быть, социология – это то, что мне было нужно?.. Но ее я тоже возненавидел.

И наконец, а было это спустя несколько лет после утренника в Lighthouse, я решил выбрать другое направление. В списке профилирующих предметов мне попался на глаза курс под названием «Музыкальная этнография». Что это, черт возьми, такое? Я считал себя музыкантом, и первое слово в названии было по мне. Но «этнография»!.. Должно быть, оно означало изучение разных культур. Я присмотрелся к описанию курса. Ничего себе! Преподающий профессор – Фред Кац! Может быть, это тот самый чувак, которого я видел много лет назад играющим на виолончели в квинтете Чико Гамильтона?

Я заглянул в раздел «Биографии» в альбоме колледжа, и, конечно же, это был он! «Будь я проклят!» – вырвалось у меня. Я попытался сразу же записаться на курс, но сумел поставить свое имя лишь в длинном списке ожидания. Правда, в следующем семестре мне уже посчастливилось стать студентом профессора Каца.

Неудивительно, что курс музыкальной этнографии был самым популярным в колледже. Фред Кац, во-первых, отличался незаурядным обаянием и умом, а во-вторых, читал безумно интересные лекции. В Riders оn the Storm я писал:

У меня создавалось ощущение, что он [профессор Кац] объездил весь мир и знает о жизни все. Он приводил в класс своих друзей-музыкантов [например, флейтиста Пола Хорна[27 - Пол Хорн – американский флейтист, исполнитель джаза, считается основоположником музыки нью-эйдж.]], они играли, и каждая лекция позволяла погрузиться в реальный мир этномузыки. Администрация убедила его уйти «по собственному желанию» через пару лет после того, как мой выпуск покинул колледж. Кац слишком выделялся в скучной профессорской среде!

Вскоре после того, как уволили Фреда, в кампусе начались студенческие протесты.